вспомнили… Вот уже год, как я сошелся с другой.
— Год? — удивленно шепнул Родзянский. — На этот раз одобряю ваш вкус — прибавил он.
— Очень рад. Идем лучше вниз. Будем чай пить и поговорим.
— Оседлали коника! — подсмеялся Родзянский.
Оверин меланхолически свистнул и произнес:
— Ничего не поделаешь… Супруга бросила.
Они спустились в ресторан, уселись у открытого окна и спросили чаю.
— Теперь вас позвольте допросить. Кто это барыня, с которой вы были вчера?
— Что, небось, ослепила?
— Именно ослепила. Кто она… Как ее фамилия?
— Христофори…
— Она девица, замужняя, вдова?
— Замужем, а быть может, и вдова… Я точно ничего не знаю.
— Да вы давно с ней знакомы?
— Два дня, вернее три, впрочем…
— Каким образом?
— Самым простым… Я был в Одессе и хотел ехать в Киев погостить к родным, как вдруг увидал эту самую барыню на улице в коляске, с багажом. Она так, я вам скажу, меня поразила, что я велел извозчику ехать за коляской. Убедившись, что барыня едет на пристань, я немедленно вернулся в гостиницу, уложился и через двадцать минут был на крымском пароходе и увидал ее на мостике, окруженною мужчинами. Капитан парохода лебезил перед ней. Ну, на пароходе я и познакомился… Замечательно оригинальная женщина, умница и как хороша, как хороша! Оказывается, что она каждую весну и каждую осень проводит в Крыму… Здесь ее прозвали Черноморскою Сиреной. И не даром… Настоящая Сирена.
— Познакомьте меня с ней, Александр Петрович.
— Сделайте одолжение. Приходите вечером на Графскую пристань.
— Нельзя ли раньше… днем. Она где остановилась?
— Тут, близко, в гостинице Ветцеля.
— В котором часу она завтракает?
— В двенадцать.
— В ресторане?
— Да.
— И вы будете там в этот час?
— Буду.
— Ну, так я приду в этот час… Только не проговоритесь при Варваре Алексеевне, а я как-нибудь улизну от завтрака дома… Или будем завтракать позднее.
— Приходите. Сирена утром еще лучше, чем вечером.
— Она долго остается в Севастополе?
— Завтра едет на пароходе в Ялту.
— И вы, Александр Петрович?
— И я.
— И мы с Варварой Алексеевной. Это будет отлично.
— А что скажет ваша спутница?
— Там, батюшка, видно будет. К чему упреждать события.
— Но только я наперед скажу вам, Дмитрий Сергеич, что ничего не выйдет.
— Я и не гонюсь за чем-нибудь… Просто меня заинтересовала Сирена.
— И вы в нее влюбитесь?
— И этого не знаю… А может быть вы не хотите меня знакомить? — засмеялся Сверим.
— И не думал не хотеть! — ответил, весь вспыхивая, Родзянский. — Напротив, с удовольствием познакомлю… По крайней мере, увижу, как вы останетесь с носом. Она не петербургская барынька, льнущая к литераторам.
— Она откуда?
— Не знаю. Об этом не говорит… И вообще о себе не говорит. Кажется, живет где-то на юге. Капитан парохода говорил, что она замужем и что муж у нее богатый румын или грек, Бог его знает… Но, видно, не ревнивый. Пускает ее одну в Крым… А здесь она кружит всем головы и над всеми забавляется.
— И у нее нет любовника?
— Говорят, нет. За ней даже один немецкий принц ухаживал и остался в дураках.
— Быть может, с татарами ездит в горы?
— Что вы? Ничего подобного. Если ездит, то всегда в большой компании.
— Странная женщина.
— И очень. Не даром же ее зовут Сиреной.
— Манит и топит в море?.. Это очень, знаете ли, любопытно.
— Не сломайте себе шеи, Дмитрий Сергеич.
— Бог даст не сломаю, Александр Петрович.
В эту минуту в ресторане показалась Вавочка, и Оверин, делая вид, что ее не заметил, заговорил довольно громко, словно бы продолжая разговор:
— Так в двенадцать, значит, мы в редакцию Севастопольского Листка, Александр Петрович?..
— Зачем это вам, господа, в редакцию? — проговорила, появляясь у стола, Варвара Алексеевна. — Неужели и здесь существуют редакции?
Мужчины встали и поклонились.
Родзянский склонил низко голову с тою, несколько аффектированною, почтительностью, с какою часто кланяются дамам, чувствующим неловкость своего фальшивого положения, и, смело взглянув в лицо Варвары Алексеевны, нашел, что она хороша собой и «дама с характером».
«То-то Оверин целый год при ней!» — подумал он, пожимая протянутую ему маленькую и мягкую руку в кольцах.
— Так вы в редакцию? А я думала, что в двенадцать часов мы позавтракаем вместе. Я рассчитывала и на вас, Александр Петрович! — проговорила Варвара Алексеевна, присаживаясь к столу. — Дмитрий Сергеич! будьте любезны, прикажите подать мне кофе.
Родзянский низко поклонился и сказал, что он дал слово быть в двенадцать часов в редакции местной газеты.
— Там, — заговорил Оверин, — оказался сотрудником наш общий старый знакомый. Хочется его повидать. А он бывает в редакции только с двенадцати до часу.
— Да… с двенадцати до часу! — подтвердил Родзянский, убедившись, что Оверин врет по-прежнему с необыкновенною смелостью.
— А не позавтракаем ли мы в час, Варвара Алексеевна? Если вы согласитесь на это, то мы к часу вернемся… Не правда ли, Александр Петрович?
Варвара Алексеевна аппетитно отхлебывала маленькими глотками кофе, заедая его небольшими ломтиками белого хлеба с маслом, и несколько раз неожиданно взглядывала то на Оверина, то на его приятеля.
И хотя оба они сидели с самым невинным видом, тем не менее и эта «редакция», и этот неожиданный «старый знакомый», о котором раньше Дима ни слова не говорил, — а он выбалтывал решительно все, кроме встреч с женщинами, — показались ей почему-то подозрительными. Инстинкт сыщика подсказывал ей, что тут пахнет каким-то заговором. И этот рыжий приятель Димы, с его изысканною любезностью и маленькими острыми глазами, в которых играла усмешка, не внушал ей особенного доверия.
«Верно такой же юбочник, как и Дима!» — подумала Варвара Алексеевна, и вслед затем в голове ее блеснула мысль об этой красавице — Сирене, около которой был вчера приятель Димы.
И ей вдруг захотелось скорей уехать из Севастополя. По крайней мере, Дима не успеет познакомиться с Сиреной и увлечься ею, если она, в самом деле, такая опасная, как говорят.
Ей было обидно. Самолюбие ее жестоко страдало при мысли, что она должна вечно бояться за человека, которого она безгранично любила. Она втайне презирала легкомыслие своего любовника и тем не менее ужасалась при мысли о разрыве и надеялась прибрать его к рукам и сделаться его женой. Муж, конечно, даст развод. А она знала Оверина, знала, как он безгранично добр и бесхарактерен.
— В час так в час! — весело проговорила Варвара Алексеевна и, желая очаровать Родзянского, как приятеля Димы, взглянула на него ласково, кротко и в то же время кокетливо.
Родзянский слегка выпятил грудь и закрутил свой рыжий ус.
— Надеюсь, Александр Петрович, — заговорила
