это для них наверняка вообще дико. Все равно что козла родить.
– Я всегда считала, что главная цель католической церкви – приумножать число маленьких католиков. Может, сомалийцы хотят приумножать число себе подобных. – Миссис Дринкуотер повернула к Сьюзан свои громадные очки. – Ни одна из моих дочерей не завела ребенка, и мне очень стыдно. – Она медленно покачала головой: – Подумать только. Ни одна не пожелала стать матерью.
Сьюзан опустила глаза на свои кеды. Она до сих пор продолжала носить простые кеды, как в юности.
– Знаете, наверное, не бывает единственно верного способа прожить жизнь, – произнесла она мягко. – Если у них нет детей… ну, значит, просто нет детей.
– Вы правы. Не бывает такого способа.
– Когда я была в Нью-Йорке, – проговорила Сьюзан задумчиво, – я будто поняла, каково приходится сомалийцам. Конечно, наверняка все не так или не совсем так… Но вот я приехала в город, в котором мне все непонятно. Не знала, как пользоваться подземкой, стояла растерянная, а все меня обходили и мчались вперед – потому что они-то знали! Люди многое воспринимают как само собой разумеющееся – привыкли. А я каждую минуту не знала, что делать. Очень неприятно, доложу я вам.
Миссис Дринкуотер по-птичьи склонила голову.
– Но самыми странными были мои собственные братья, – продолжила Сьюзан. – Возможно, и у сомалийцев так. Те, кто переехал и какое-то время пожил здесь, сделались непонятными для тех, кто остался на родине. – Сьюзан почесала лодыжку. – В общем, так мне подумалось.
Стив сказал ей, что он больше виноват, чем она. Ты хорошая работящая женщина, так он сказал, и Зак тебя обожает.
– Хотела бы я, чтобы все оставалось как в старые времена, – вздохнула миссис Дринкуотер. – Мне тут вспомнился «Пекс»…
– О, я бы послушала про «Пекс».
Сьюзан отпила из стакана, не вникая в то, что говорит миссис Дринкуотер. Она редко ходила в «Пекс». Это братьев одевали там, а ей мать шила одежду сама. Приходилось стоять на стуле посреди кухни, пока мать возилась с подолом. «Да стой ты спокойно! – вечно прикрикивала она. – Вся извертелась!»
Мы сделали все что могли. Так сказал ей Стив сегодня утром. У нас обоих было непростое детство, Сьюзан. Мы оба не знали, что делаем. Я не хочу, чтобы ты себя винила. Так он сказал.
– …И они всегда были превосходно одеты, – разглагольствовала между тем миссис Дринкуотер. – В те времена никто ведь не позволял себе ходить за покупками в затрапезном виде.
Мать Стива ребенком подобрали босой и чумазой в том маленьком городке на севере. Ее взяли в семью, что стало причиной войны между родственниками, многие годы поливавшими друг друга грязью. Когда Сьюзан представили будущей свекрови, та уже была разведена и страдала ожирением.
– Хотите историю? – спросила Сьюзан.
Миссис Дринкуотер слегка развернула к ней свой стул и воскликнула:
– Конечно, обожаю истории!
– Помните, несколько лет назад священник положил яд в кофе и отравил нескольких человек? Помните? Так вот, это было в Новой Швеции. В родном городе Стива.
Миссис Дринкуотер посмотрела на Сьюзан. Та заметила, что у старушки дергается глаз.
– Ваш муж оттуда?
Сьюзан кивнула.
– Мне там никогда не нравилось. В девятнадцатом веке на тамошние фабрики специально позвали шведов, хотели, чтобы было побольше белых.
– Но при этом не канадосов вроде меня, – добродушно закончила миссис Дринкуотер и покачала головой. – Люди такие странные. А я и забыла. Ну, в смысле, про священника с отравленным кофе. Надо же…
– Теперь этот город, считай, вымер. Фабрики закрылись, люди уезжают. Вот Стив в Швецию уехал.
– Лучше уехать, чем остаться и народ травить, – сказала миссис Дринкуотер. – Не помню, а что стало с тем священником?
– Покончил с собой.
Потом они сидели в умиротворенном молчании. Солнце опустилось за деревья, и стало чуть прохладнее. Собака, не просыпаясь, лениво виляла хвостом.
– Забыла сказать, – спохватилась Сьюзан. – Мне позвонила жена Джерри О’Хейра, ну, начальника полиции, с которым я в школе училась. Звала приходить в ее клуб рукоделия.
– Надеюсь, вы пойдете, милочка.
– Собираюсь. Чуточку нервничаю.
– Пфуй! – фыркнула старушка.
8
Наутро после Дня труда Хелен столкнулась с Дороти в овощной лавке. Хелен стояла у кассы, продавец заворачивал в бумагу три подсолнуха, она уже открывала кошелек, чтобы за них расплатиться, случайно обернулась и увидела Дороти. И даже обрадовалась, вдруг заскучав по старой дружбе.
– Привет! Ну как вы? В Беркширские горы ездили? Мы весь август провели в городе, давно так не делали. Но куда деваться, у Джима забот полон рот. – Хелен отдала деньги продавцу и взяла букет. – Конечно, это очень волнительно, все же для нас настал конец целой эпохи…
– Что ты называешь волнительным, Хелен?
Хелен не запомнила, что именно Дороти покупала в этот день, помнила лишь, что Дороти стояла за ней в очереди к кассе.
– Джим решил начать собственное дело! – сообщила тогда Хелен с энтузиазмом.
– Какие милые у тебя подсолнухи, – проговорила Дороти.
Хелен врезалось в память выражение лица Дороти – смесь подавленного удивления и жалости. Хелен запомнила ее лицо в этот момент на всю оставшуюся жизнь, ведь сразу после она узнала, что Алан попросил Джима покинуть компанию из-за угрозы предъявления ему обвинений в сексуальных домогательствах. Ее муж предположительно вступил в интимную связь с подчиненной, использовав свой статус для давления на нее… Дело быстро замяли, подчиненная согласилась на материальную компенсацию, до газет ничего не дошло. И каждое утро пять недель подряд Джим Бёрджесс вставал, надевал костюм, брал портфель, целовал Хелен в дверях и шел в манхэттенскую публичную библиотеку. Он сказал Хелен, что в компании новые порядки, все личные звонки – только на мобильный, ни в коем случае не проси секретаря соединить с ним. Конечно же, Хелен послушалась. Джим стал чаще говорить о том, что недоволен работой, и Хелен сама предложила: «Может, пора уже начать собственное дело? С такой репутацией и опытом перед тобой открыты все двери». Джим опасался, что содержание офиса потребует слишком больших расходов. «Но у нас есть деньги! – воскликнула Хелен. – Давай вложим часть моих». И сидела с ним вечерами, подсчитывая, во что обойдутся аренда, услуги биллинга, страхование профессиональной ответственности, секретарские услуги. Она позвонила подруге, у которой был знакомый риелтор, работавший с коммерческой недвижимостью на Манхэттене. Риелтор сразу предложил офис на двадцать четвертом этаже в центре, а если их это не устроит, были другие варианты. Джим, правда, как-то не сильно радовался свободе, хотя вроде бы только к ней и стремился. И этой весной Хелен действительно нашла на его рубашке длинный светлый волос, когда собиралась нести ее в химчистку, – но что могла подумать Хелен Фарбер Бёрджесс по поводу волоса на рубашке мужа? Разве она криминалист?
Через несколько дней после разговора с Дороти Хелен обыскала карманы Джима, когда он уехал в Атланту брать показания по очередному делу. В кармане брюк обнаружилась визитка некоей дамы, называющей себя «консультантом по стилю жизни». «Ваша жизнь – моя работа», –
