выражает свое мнение. Мол, пусть мой ребенок знает: у него есть право.
– Это не совсем так. – Маргарет сделала глубокий вдох, затем медленно выдохнула. – Я общаюсь со многими семьями, и, поверьте, немало местных, американских детишек не чувствуют за собой никакого права. Они даже не чувствуют себя любимыми. – Хавейя ничего не ответила, и Маргарет сдалась: – Впрочем, я понимаю, о чем вы.
– Да, я ведь имею право на собственное мнение. – Хавейя попыталась пошутить, но увидела, что Маргарет не до шуток, и добавила серьезно: – Спасибо вам.
Маргарет встала. Сейчас она казалась старше своих лет.
– Вы правильно делаете, заботясь о будущем своих детей, – сказала Маргарет.
Хавейя тоже поднялась. Она хотела сказать: «Маргарет, в Сомали вы не были бы одинокой. У вас были бы братья и сестры, и дяди, и тети, вы всегда находились бы в кругу семьи. Вы не возвращались бы каждый вечер в пустой дом». Но Хавейя промолчала. Возможно, Маргарет совсем не против пустого дома. Кто разберет, чего на самом деле хотят американцы. Иногда ей думалось, что всего. Они хотят всего и сразу.
10
О, Хелен, Хелен, Хелен!
– Почему? – шептала она, пока ее муж говорил. – Почему? Почему, Джим?
Он беспомощно пожал плечами. Глаза у него были маленькие и сухие.
– Я не знаю, Хелли. Не знаю.
– Ты любил ее?
– Нет.
День был теплый. Хелен встала и пошла закрывать окна, все до единого. Потом опустила жалюзи.
– И все вокруг знают, – тихо проговорила она в изумлении и села на край кофейного столика.
– Нет, Хелли, это не стали предавать огласке.
– В таких случаях нельзя избежать огласки. Эта кошмарная шлюха сама всем растреплет.
– Нет, Хелли. Это часть соглашения. Она будет молчать.
– Какой же ты дурак, Джим Бёрджесс! Вот просто дурак набитый! У нее наверняка есть подружки. Девушки любят болтать с подружками. Перемывать кости глупой жене. Вы обо мне говорили?
– Господи, нет, конечно!
Но они говорили. Наверняка говорили, Хелен не сомневалась.
– А ты не сказал ей, что я чуть не умерла в Аризоне, потому что тебе было на меня плевать? Просила вернуться в отель, пока можем, но ты отказался!
Он не ответил, просто молча стоял, вытянув руки по швам.
– Каждый день ты выходил за порог этого дома и шел в библиотеку? И каждый божий день мне врал?
– Я боялся, Хелли.
– А к ней ходил?
– Нет! Что ты!
– Где ты был вчера?
– В Атланте. Брал показания у свидетелей. Помогал закончить дело.
– Врешь!
– Хелли. Прошу тебя. Я не вру. Честно.
– Где она сейчас?
– Не знаю. Я даже не знаю, продолжает ли она работать в компании. Я не общаюсь оттуда ни с кем, только с Аланом, потому что он занимается моими делами.
– Ты врешь! Если вчера ты был в Атланте по делам фирмы, тебя должен был кто-то сопровождать. Так что либо ты не был в Атланте, либо ты все-таки общаешься с кем-то, кроме Алана. И ты прекрасно знаешь, где она сейчас!
– Я был в Атланте с ассистентом. Про нее он не упоминал, потому что вообще ничего не…
– Меня сейчас стошнит! – воскликнула Хелен и побежала в ванную.
Она едва не позволила ему погладить себя по волосам, но дурнота отступила, и Хелен оттолкнула мужа. В ее жестах было что-то театральное. Нет, она не играла, она говорила и делала все от чистого сердца. Но прежде у нее не возникало необходимости так всплескивать руками, произносить такие слова, и поэтому все это казалось ей чужим. Хелен изо всех сил пыталась сохранять спокойствие, понимая, что если спокойствие изменит ей, она окажется одна на чужбине – в пустыне истерики. Не зная, что делать, Хелен тянула время.
– Я не понимаю… – повторяла она.
Джим стоял столбом, и она велела ему сесть.
– Только не рядом со мной. – И громче: – Не приближайся ко мне!
Она забилась в самый угол дивана – не чтобы наказать Джима, ей хотелось держаться как можно дальше от него. Она была словно паук, который съеживается при виде опасности.
– Господи… – прошептала она, чувствуя, что пустыня уже совсем близко. – Что я сделала не так?
Джим сидел на краешке кожаной оттоманки.
– Ничего, – проговорил он побелевшими губами.
– Это неправда. Я наверняка допустила какую-то ошибку, о которой ты молчишь.
– Нет, нет, Хелли!
– Тогда попробуй объяснить мне, – попросила она спокойным голосом, обманывая и себя, и его.
Он отвел глаза и заговорил медленно, отдельными фразами. Якобы из-за поездки в Мэн, где ни он, ни Боб не смогли помочь Заку, он очень разозлился. Ярость бурлила в нем, как ржавая вода в трубе.
– Я не понимаю, – честно сказала Хелен.
Он признался, что не понимает тоже. Просто ему хотелось уйти куда глаза глядят и никогда не возвращаться. Он посмотрел на то, во что превратился Зак, на пустую жизнь Боба…
– На пустую жизнь Боба?! – почти закричала Хелен. – Так это из-за пустой жизни Боба ты завязал пошлую офисную интрижку?! И чем это жизнь Боба пуста, скажи мне на милость?!
Джим смотрел на нее испуганными глазами.
– Не знаю, Хелен. Я должен был о них заботиться. С самого детства. Я за них отвечал. А я уехал после смерти мамы и не помог Сьюзан и Заку, когда их бросил Стив, а Боб…
– Хватит. Хватит! Значит, ты должен был обо всех заботиться? Все та же шарманка! Это что, новость? Можно подумать, ты мне эту песню еще ни разу не пел! Честно, Джим, вот честное слово, у меня в голове не укладывается, что ты этим пытаешься себя оправдать!
Он кивнул, не поднимая глаз.
– Но ты продолжай, – разрешила Хелен наконец.
Она не знала, что ей еще делать.
Его взгляд блуждал по комнате.
– Дети разъехались. – Он взмахнул рукой, желая показать, что дом стал пустым. – И все было… так ужасно. А с Адри я чувствовал себя кому-то нужным.
И вот тогда Хелен расплакалась, сотрясаясь от тяжелых всхлипов. Джим подошел и несмело тронул ее за плечо. Хелен рыдала, иногда выкрикивая фразы и отдельные слова – о том, что это у Джима пустая жизнь, а вовсе не у Боба, о том, что она тоже горевала о покинувших дом детях и Джим ни разу не попытался ее утешить, о том, что ей никогда не пришло бы в голову переспать с кем-то, чтобы почувствовать себя нужной! Он же все испортил, как он этого не понимает?!
Джим гладил ее по плечу и уверял, что понимает.
Она запрещает – запрещает! – ему называть имя этой кошмарной женщины. Как он смеет произносить ее имя в их доме! У нее ведь нет детей, правда? Конечно, нет. Эта девка – просто лужа мочи на полу. И Джим соглашался, клятвенно обещал больше не называть ее имени, он сам больше не хочет ее вспоминать – ни дома, ни где бы то ни было.
Этой ночью они заснули, крепко обнявшись. Им было страшно.
Хелен проснулась рано. В окна лился зеленоватый утренний свет. Мужа рядом с собой она не обнаружила.
– Джим?
Он сидел в кресле у окна. Услышав ее,
