сквозь солнечные лучи, проносились струи холода и потомъ вдругъ замирали, уступая мѣсто мягкимъ, ласкающимъ теченіямъ, несшимъ съ собой настоящій запахъ весны… Грудь дышала весело и емко. Гемороидальный петербуржецъ улыбался, и ему казалось, что онъ живетъ жизнью природы; но онъ все-таки кутался въ ваточное пальто съ мѣховымъ воротникомъ и спѣшилъ къ Доминику согрѣть себя рюмкой коньяку…
У полуоткрытаго окна, глядя на открывающуюся даль адмиралтейской площади, стояла Катерина Николаевна и широко вдыхала въ себя согрѣтый къ полудню воздухъ… Яркій день не румянилъ ея щекъ; онѣ были особенно что-то блѣдны и носъ замѣтно вытянулся. Глаза также казались утомленными. Она разсѣянно оправляла на себѣ воротничекъ и отъ времени до времени вздрагивала всѣмъ тѣломъ…
— Катя! — окликнулъ ее сзади Борщовъ.
Онъ уже съ минуту стоялъ и смотрѣлъ на нее искоса. Наружность его тоже сильно измѣнилась. Прежняго румянца какъ не бывало. Лицо его даже осунулось и въ бородѣ кое-гдѣ пробивались сѣдые волоски. Онъ стоялъ нѣсколько сгорбившись, и его глаза, обведенные темными кругами, смотрѣли тревожно и почти сумрачно.
— Что тебѣ, мой другъ? — отвѣтила Катерина Николаевна, не оборачиваясь.
— Тебя желаетъ видѣть господинъ Кучинъ.
— Меня? — быстро откликнулась она и обернулась на этотъ разъ.
— Да, онъ велѣлъ доложить, что ему необходимо переговорить именно съ тобой.
Она сдѣлала чуть замѣтную гримасу и отошла отъ окна.
— Нельзя развѣ ему отказать?
— Неловко: Семенъ сказалъ, что ты дома.
— Онъ въ гостиной?
— Въ гостиной.
Она взглянула на свой туалетъ и, поправивъ немного волосы, пошла къ двери въ гостиную, куда ходъ было прямо изъ ея рабочаго кабинета.
— Какая-нибудь дипломатическая миссія? — спросила она на ходу.
— Вотъ увидишь. Даромъ этотъ благотворитель не явится.
Борщовъ ушелъ къ себѣ, а Катерина Николаевна отворила дверь въ гостиную, на секунду остановилась и посмотрѣла внутрь комнаты въ щель, образованную двумя опущенными портьерами.
Гость ея сидѣлъ на креслѣ. Вытянутое впередъ лисье лицо его было видно въ профиль. Онъ казался озабоченнымъ, даже грустнымъ, что заставило Катерину Николаевну улыбнуться. Голову онъ опустилъ на грудь. Длинные волосы заслонили ему лѣвый високъ. Онъ за то время. въ которое Катерина Николаевна не видала его, сильно посѣдѣлъ; только сѣдина его почти не была замѣтна отт бѣлокурости волосъ.
Степанъ Ивановичъ поспѣшно всталъ, заслышавъ шаги Катерины Николаевны. Онъ былъ въ вицмундирѣ, со звѣздой. Отвѣсивъ хозяйкѣ низкій поклонъ, онъ взглянулъ на нее грустными, точно отуманенными глазами и оставался въ наклонной позѣ, какъ-бы ожидалъ, что она пригласитъ его садиться.
— Садитесь пожалуйста, — проговорила беззвучно Катерина Николаевна и не подала ему руки.
Онъ тихо сѣлъ, положилъ свою поношенную шляпу на колѣни правой рукой и заложилъ волосы за правое-же ухо.
Катерина Николаевна медленно опустилась на кресло, не глядяна него прямо. Ей противно было взглянуть на эту сладкую, двоедушную физіономію. Съ личностью Степана Ивановича она не хотѣла мириться, при всей своей добротѣ и отсутствіи злопамятства.
— Извините, — началъ чуть слышно Кучинъ, точно у него была отбита грудь, — что я обезпокоилъ васъ своимъ посѣщеніемъ.
Она сдѣлала, въ отвѣтъ, чуть замѣтное движеніе головой, говорившее: «пожалуйста, безъ предисловій!»
— Я имѣлъ намѣреніе написать вамъ, но особа, обратившаяся ко мнѣ, убѣдительно просила переговорить съ вами лично…
— Кто эта особа? — довольно рѣзко спросила она.
— Александръ Дмитріевичъ, — еле слышно прошепталъ Кучинъ.
— Какой Александръ Дмитріевичъ? — переспросила Катерина Николаевна и выпрямилась.
— Александръ Дмитріевичъ Повалишинъ, — все тѣмъ-же шопотомъ добавилъ Кучинъ и опустилъ вѣки глазъ.
Щеки Катерины Николаевны вдругъ зардѣлись. Она не могла совладать съ внезапнымъ смущеніемъ, охватившимъ ее.
— Васъ просилъ?.. — начала она и не договорила.
— Да-съ, я получилъ письмо отъ многоуважаемаго Александра Дмитріевича.
— Онъ съ вами въ перепискѣ? — живо спросила Катерина Николаевна, внутренно упрекая себя въ томъ, что она начинаетъ волноваться, «не зная-изъ чего».
— Александръ Дмитріевичъ, — продолжалъ нѣсколько громче Кучинъ, — удостаиваетъ меня своимъ довѣріемъ. По водвореніи своемъ въ Ниццѣ…
— Онъ тамъ? — не удержалась Катерина Николаевна.
— Такъ точно. По водвореніи своемъ въ Ниццѣ, Александръ Дмитріевичъ завязалъ со мною переписку, и — я не хочу скрыть отъ васъ — предметомъ ея были, главнѣйшимъ образомъ, вы.
Лицо продолжало горѣть у Катерины Николаевны. Ей хотѣлось прекратить этотъ разговоръ, но ее тянуло знать поскорѣе, какое порученіе дано Кучину ея мужемъ. Ея внутренняя тревога не укрылась отъ Кучина, Онъ быстро оглядѣлъ всю ея фугуру и тотчасъ-же опять потупился.
— Александръ Дмитріевичъ, — договорилъ онъ послѣ маленькой паузы, — сколько я могу замѣтить по письмамъ его, хоть онъ и скрываетъ это, весьма серьезно боленъ.
— Боленъ! — вырвалось у Катерины Николаевны.
— По всей вѣроятности, страданія сердца… въ прямомъ смыслѣ! — прибавилъ Кучинъ съ кислой усмѣшечкой, которая передернула Катерину Николаевну.
— Понимаю, — откликнулась она и стала спокойнѣе.
— Вы знаете, что, при расположеніи къ этимъ страданіямъ, болѣзнь можетъ развиться съ ужасной быстротой.
— Да, — проговорила Катерина Николаевна точно про себя.
— Мнѣ прискорбно указывать вамъ на такую близкую опасность, которую Александръ Дмитріевичъ почувствовалъ, адресовавшись ко мнѣ съ послѣднею просьбою…
Онъ замолчалъ и глубоко вздохнулъ.
— Я васъ слушаю, — тронутымъ голосомъ сказала Катерина Николаевна.
— Александръ Дмитріевичъ желалъ-бы получить отъ васъ самихъ дружественное выраженіе того, что вы теперь переживаете… Ему было-бы въ высшей степени отрадно знать, что вы дѣйствительно счастливы… Позволите-ли вы мнѣ привести вамъ нѣсколько строкъ изъ письма его, которыя я, признаюсь, не могъ читать безъ душевнаго волненія?
Катерина Николаевна хотѣла что-то сказать, но сдѣлала только движеніе рукой, которое Кучинъ не замѣтилъ, отправляясь въ боковой карманъ, откуда онъ извлекъ нарочно приготовленное письмо.
— Вотъ это мѣсто, если позволите, — началъ онъ, надѣвія pince-nez и вытягивая все лицо впередъ: — «Мнѣ, прощаясь съ жизнью, — пишетъ Александръ Дмитріевичъ, — необходимо знать, что она счастлива. Я горячо желаю слышать это отъ нея самой. Меня скоро не будетъ на свѣтѣ, и она можетъ сдѣлаться женой любимаго человѣка. Если я задержалъ этотъ бракъ, то не надолго. Мое больное тѣло постаралось сократить этотъ срокъ. Но, быть можетъ, она не упрекнетъ меня… Увлеченіе возможно. Я дѣйствовалъ, какъ мнѣ приказывали самыя дорогія мои убѣжденія. Намъ съ ней дѣлить больше нечего. Ея дружеское слово заставитъ забыть все; я не хочу умирать съ горечью на сердцѣ. Я жду этого слова отъ ея натуры, отъ ея великодушія и человѣчности. Скажите ей все это…»
Чтеніе оборвалось. Въ голосѣ читавшаго какъ-будто слышались слезы. Катерина Николаевна подавляла въ себѣ усиливавшееся волненіе, смѣшанное съ досадой на то, что Кучинъ разыгрывалъ передъ нею такую роль.
— Позвольте мнѣ письмо, — вдругъ сказала ова, протягивая къ нему руку.
Онъ подалъ, снялъ pince-nez и высморкался. Катерина Николаевна пробѣжала еще разъ прочитанное Кучинымъ мѣсто и тихо выговорила:
— Вы мнѣ оставите это письмо?
Кучинъ улыбнулся
