лист оказался письмом, подтверждающим, что она забронировала номер в отеле «Ройал террас». Они должны были провести там ночь накануне его дня рождения.
– Фантастика, – пробормотал он. Но следующий лист его смутил. Он прочитал его слишком поспешно, увидев, что это какой-то заполненный официальный бланк. Сверху на листе красовался синий геральдический знак. Потом он увидел свое имя, набранное заглавными буквами, и такое же ее. И адрес регистрационного органа.
– Брак? – Его настолько поразила нелепость этого слова, что он расхохотался.
– Разве это не замечательно, милый? – Она наполнила его бокал, внимательно глядя на него с нежной полуулыбкой. Ее широко раскрытые глаза блестели.
Нелепость испарилась. Ее сменил испуг в виде странного ощущения: он как будто падал с большой высоты. У него возникла острая необходимость быть сильным, но он не был уверен, что обладал нужной силой. Или хотел ею обладать. Но она ему была необходима. Час назад они занимались любовью. Лежа в ванне, он насвистывал песню «Битлз» и размышлял, как бы ее улучшить, он даже придумал куда более интересные гармонические решения. Он на мгновение вернулся в мир без Мириам, в мир «проглатываемых» книг. Но сейчас он оказался на границе между двумя мирами, сползая обратно на ее территорию. Как-никак, сейчас было полвосьмого вечера, и он сидел в пижаме. Он снова взглянул на бланк. Целая жизнь ничегонеделания, кроме занятий любовью. Ему предстояло сделать колоссальное усилие над собой, но у него оставались тающие ресурсы ясного, более широкого представления о реальности. Быть ее мужем, принять условия жизни… его родителей! Безумие. Ему надо было воспротивиться до того, как он уговорит себя в том, будто безумие – это дерзкое приключение. Может, так оно и было. Надо хотя бы сделать попытку, и в конце концов в нем заговорил капитан второй команды по регби. Капитан промямлил, но все же произнес эти слова:
– Но мы же не… мы даже это не обсуждали.
Она продолжала улыбаться:
– Что мы должны обсуждать?
– Хотим ли мы оба этого?
Она покачала головой. Ее самоуверенность его напугала. А если он ошибается…
– Роланд, мы так не договаривались.
Она подождала его реакции и, когда он промолчал, сказала:
– Я знаю, что лучше для тебя. И я приняла решение.
Он почувствовал, как внутренне уступает ей. Ему не хотелось выглядеть неблагодарным или испортить торжество. Но разве можно наплевать на свою жизнь ради того, чтобы оставаться учтивым? Он должен был сказать это прямо сейчас – и быстро.
– Я не хочу!
– Что?
– Слишком рано.
– В каком смысле?
– Мне только исполнится шестнадцать.
– Вот почему мы и едем в Шотландию. Там это законно.
– Я не хочу. Я не могу.
Она отодвинула свой стул, встала и, обойдя вокруг стола, подошла и нависла над ним. Ее груди оказались вблизи его лица.
– Думаю, ты поступишь так, как я скажу.
Он помнил этот голос с их первого занятия музыкой. Но, возможно, это все еще была игра, в которую они оба играли. Стоит ему кивнуть, даже слегка, как они сразу поднимутся наверх – и как же он сейчас этого хотел, даже понимая, что может сам себя уничтожить. Когда они лежали вместе в постели, он мог согласиться с чем угодно. Потом, когда туман в его голове рассеется, он станет об этом сожалеть, но будет уже слишком поздно. Надо действовать. Первым делом надо из-под нее выбраться. Когда она находилась так близко, он не мог ни о чем другом думать, и она это прекрасно знала. Он неуклюже поднялся со стула, стараясь не касаться ее тела. Он пересек комнату, так что диван, на котором он лежал целыми днями, оказался между ними. И мог бы послужить ему защитой.
Она не сводила с него глаз:
– Роланд, как ты думаешь, что это все значило?
– Что мы любим друг друга.
– А что значит любовь? К чему она ведет?
Он все еще был уверен, что любой ее вопрос требовал от него обязательного ответа.
И он ответил:
– Она ни к чему не ведет. – В голове вдруг возникла блестящая, когда-то услышанная им мысль. – Это Ding an sich, вещь в себе.
Она печально улыбнулась и покачала головой, поправляя его:
– Нет, мой милый. Это преданность друг другу, обязательство на будущее, на всю жизнь. Вот что такое любовь.
– Не обязательно. – Это был слабый аргумент, но было поздно его сменить.
Она наступала на него со слабой улыбкой на губах. Ему некуда было от нее спрятаться. И, приближаясь, она проговорила:
– Иди ко мне. Не будем спорить. Я хочу тебя поцеловать.
Он шагнул к ней, и они поцеловались. Одновременно она схватила его через тонкую пижамную ткань. Она тотчас почувствовала, как он набряк и отвердел в ее ладони. Он отшатнулся, грубовато оттолкнул ее и встал позади обеденного стола.
Нетронутая баранина остывала.
Она указала пальцем на его промежность:
– Посмотри на себя. О чем это говорит?
– Это говорит о том, что я тебя люблю и что я не хочу жениться.
Ему понравился свой ответ.
Они замолчали. Выражение ее лица не изменилось, но по прошлому опыту он знал: сейчас что-то произойдет, и ему лучше быть готовым ко всему. Но, как всегда, она его удивила. Она сняла со спинки кресла сумочку, с которой ездила в Олдбург, и, нагнувшись над ней, стала рыться в лежавших там нотах. Когда она выпрямилась, он заметил, что ее щеки раскраснелись. К своему ужасу, еще он заметил в ее глазах слезы. Но ее голос был четкий и ровный:
– Хорошо. Очень жаль. Остаток жизни ты проведешь в поисках того, что у тебя было в этом доме. Это предсказание, а не проклятие. Потому что я не желаю тебе зла. В любви главное случайность и удача. Тебе повезло в одиннадцать лет встретить нужного тебе человека. Тогда ты был слишком мал, чтобы это понять, но я это поняла. Я могла бы ждать свою половинку еще дольше, но появился ты, и было очевидно, зачем. Мне следовало сразу отослать тебя прочь, но я хотела тебя так же сильно, как ты меня. Я строила для нас большие планы. Ты был бы от них в восторге. Но ты ретируешься, и мне очень жаль. Уходи. Забирай свое барахло и никогда больше не возвращайся.
Она швырнула ключ от сарая ему под ноги. Когда он попытался было протестовать, она повысила голос, но не до крика:
– Ты слышишь меня? Убирайся!
Покуда она его отчитывала и он слышал нотки гнева в ее голосе, у него, что оказалось сейчас более чем уместно, прошло сексуальное возбуждение. Он нагнулся, поднял с пола ключ и, побуждаемый привычной учтивостью и чувством благодарности к ней, забрал со стола свой подарок ко дню рождения – конверт и бумаги. Не глядя в ее сторону, он вышел через кухню в сад. Снаружи еще было достаточно светло, и дождь лил не переставая. Он прошлепал босиком по залитой дождем лужайке к двери сарая. Чтобы повернуть ключ, ему понадобились обе руки. Его чемодан не был заперт. Одежда, в которой он сюда приехал, лежала сверху. Стоя в дверном проеме, он торопливо оделся. Его наличные, драгоценная пачка банкнот, так и лежали в заднем кармане джинсов. Пижаму он свернул в комок и выбросил из сарая на траву. Последнее «прости». Утром пижама будет насквозь мокрая. Ей будет неприятно нести ее обратно в дом, прочь с глаз миссис Мартин. Он сунул конверт в чемодан, закрыл крышку, поднял чемодан за один край, поволок его по саду, свернул за угол, пересек лужайку перед коттеджем и вытолкнул из калитки на дорогу. Он отправлял чемодан грузовой почтой и знал, что он весит больше двадцати килограммов, и такой вес он вполне бы осилил, но чемодан был очень громоздкий и нести его было неудобно. Он двинулся по дороге к пабу. Обочина заросла травой, и чемодан легко скользил по травяному покрытию. Около автостоянки перед пабом стоял телефон-автомат, но у него не было мелочи, только однофунтовые купюры. Тогда он вошел в паб и заказал полпинты биттера. Выдыхаемый десятками чужих легких сигаретный дым, которым был
