подвигъ, всякое сострастіе прекраснымъ цѣлямъ. Онъ смирился, онъ забылъ о себѣ, онъ не хотѣлъ являться передъ ней героемъ, наставникомъ, просвѣтителемъ; онъ жаждалъ только одного слова. Онъ глубоко вѣровалъ въ превосходство ея одаренной иатуры.
ХVIII.
Въ университетѣ диспуты обыкновенно начинались въ одиннадцатомъ часу. Сперва, до отправленія въ актовую залу, деканъ, оппоненты и всѣ знакомые студенты и профессора, приглашенные диспутантомъ, собирались въ дежурной комнатѣ, помѣщавшейся около швейцарской. Тамъ стоялъ всегда завтракъ, стоившій съ незапамятныхъ временъ сорокъ рублей серебромъ. Каждый диспутантъ заказывалъ его у кондитера на Ritterstrasse. Служитель Кизанъ всегда исполнялъ роль оффиціанта на этихъ ученыхъ завтракахъ, въ бѣломъ жилетѣ и такомъ же галстукѣ. На столѣ, посрединѣ закусокъ возвышалась пирамида изъ печенья и конфектъ, по четыремъ угламъ — бутылки съ рейнвейномъ, назначенныя къ роспитію по окончаніи диспута. Деканъ и оппоненты выпиваютъ по рюмкѣ краснаго вина, закусываютъ чѣмъ-нибудь и, помявшись около стола въ своихъ мундирахъ и бѣлыхъ галстукахъ, отправляются на верхъ.
Телепневъ пришелъ въ университетскую залу до начала диспута. Студентовъ собралось очень много. Сбоку около кафедры сидѣло нѣсколько дамъ. Онъ быстро взглянулъ туда, но Деулиныхъ не было. Между студентами шли оживленные разговоры. Почти всѣ держали въ рукахъ книжечки. Этотъ диспутъ возбуждалъ общій интересъ. Студенты любили Игнаціуса и сочувствовали его постоянной вознѣ съ господствующей теологической партіей. Бурсаковъ, конечно, не было. Собирались Палей и Варцель, но занятые зубреніемъ — не пришли. Телепневъ пробрался назадъ и сѣлъ на окно противъ самой кафедры. Стулья стояли полукружіемъ. Первый рядъ — кресла — оставался пустымъ. Педеля не дозволяли студентамъ садиться на кресла — первый рядъ былъ предназначенъ для куратора, ректора, профессоровъ, именитыхъ гостей и дамъ. Пародъ все прибывалъ. Но вотъ показалось въ дверяхъ лиловое платье. — Телепневъ вскочилъ. Юлія Александровна выступала очень нарядная, въ горностаевой мантильѣ; а за ней бѣлое буа и шляпка съ розаномъ. У Телепнева всѣ поджилки затряслись.
Педель провелъ Деулиныхъ поперекъ всей залы и пригласилъ ихъ сѣсть по правую руку отъ кафедры. Телепневъ тотчасъ же зашелъ сзади во второй рядъ, приблизился къ нимъ съ боку, сталъ у колонны и раскланялся.
— Ахъ, m-г Телепневъ, — заговорила Юлія Александровна — не грѣхъ вамъ, вы насъ совсѣмъ забыли.
Темира, искавшая глазами Телепнева съ самаго входа въ залу, быстро обернулась.
— Bon jour, — сказала она ему, противъ обыкновенія, по-французски.
— А Jean уѣхалъ вчера.
— Какъ, уже?
— Да. — И Юлія Александровна томно сжала свои губки. — Я очень рада за него; онъ немножко хандрилъ, а Петербургъ его всегда освѣжаетъ.
«Полагаю!» подумалъ Телепневъ.
— Cet excellent m-r Ignatius nous a engagé à sa promotion, — пропѣла она, оглядываясь на нѣмцевъ. — Я его очень люблю; и Темира хотѣла посмотрѣть на ученое торжество.
Темира отвернулась.
«Отвертывайся,» подумалъ Телепневъ. «Я тебя ждалъ, значитъ, ты хотѣла пріѣхать».
— C’est du chinois pour moi, — продолжала Юлія Александровна, — но Темира, кажется, читала.
Въ эту минуту вошла процессія. Именитыя лица и гости начали размѣщаться по кресламъ, деканъ взлѣзъ на верхнюю каоедру, три оппонента сѣли противъ нея.
Телепневъ зашелъ во второй рядъ и помѣстился какъ разъ позади кресла Темиры.
— Вотъ видите, — тихо заговорилъ онъ: — вы умѣете только обижаться, а если-бы вы со мной говорили когда-нибудь о дѣлѣ, мы съ вами прочли бы вмѣстѣ диссертацію, и вамъ понятнѣе стало бы, что здѣсь будутъ говорить.
Темира пожала плечами.
— Очень вамъ хочется попрофессорствоватъ? — спросила она.
— Посидѣть въ вашей комнатѣ хотѣлось бы, — отвѣтилъ онъ.
Она покраснѣла.
— Dr. Georg Carl Gustaw Ignatius, — загудѣлъ съ своей вышки деканъ, — ist im Jahre 1802 geboren.
И пошла казенная исторія ученой дѣятельности диспутанта, которой, разумѣется, никто не слушалъ.
— Зачѣмъ это онъ читаетъ? — спросила Темира.
— Это называется «Curriculum vitae«.
— Я не понимаю по-латыни!
— Очеркъ его ученой жизни.
— Я слышу только одни числа и годы.
— На томъ извините.
— Qu’est-ce qu’il lit, mon enfant? — спросила Юлія Александровна.
— «Curriculum vitae», повторилъ Телепневъ. — Очеркъ его жизни.
— Ça doit être interessant.
Телепневъ ожидалъ съ нѣкоторымъ интересомъ начала диспута. Присутствіе Темиры волновало его и вмѣстѣ подзадоривало его ученое самолюбіе. Всѣ диспуты — большею частію медицинскіе — на какихъ онъ бывалъ въ этой залѣ, отличались крайней безцвѣтностью; оппоненты бормочутъ по-латини, докторантъ отвѣчаетъ — mihi videtur и concedo tibi, среди всеобщей страшнѣйшей скуки и зѣвоты. Оппонентами были профессоръ Шульцъ, профессоръ ботаники, лысенькій, небольшой старичокъ, и приватъ-доцентъ сравнительной анатоміи, долгоносый нѣмецъ въ очкахъ, только-что вернувшійся изъ Гейдельберга. Диссертація была по палеонтологіи. Шульцъ заговорилъ такъ скоро, что ни слушатели, ни диспутантъ, ни деканъ ничего ровно не понимали. Игнаціусъ стоялъ, опершись о кафедру, и добродушно ухмылялся. Возражать профессору Шульцу оиъ считалъ излишнимъ, ибо никакой не предвидѣлось возможности вставить слово въ его вязкую рѣчь. Съ ботаникомъ Игнаціусъ пробавлялся шуточками. Въ нихъ было видно двухъ старыхъ, университетскихъ пріятелей, которые для исполненія академическаго ритуала шалдашничаютъ, какъ выражаются бурсаки.
— Неужели это ученый споръ? — спросила Темира Телепнева.
— Какъ видите. А вы развѣ хотѣли, чтобы они порисовались передъ вами?
— Нѣтъ, я дожидаюсь, когда вы покажете вашу ученость; вы вѣрно будете оппонировать?
— Непремѣнно, — отвѣчалъ со злостью Телепневъ.
Заговорилъ приватъ-доцентъ, преисполненный самодовольства. Онъ изъ Гейдельберга привезъ тупую цѣховую полуученость и желалъ подкосить на диспутѣ популярность Игнаціуса.
Высокій лобъ и умные нѣмецкіе глаза диспутанта зашевелились. На губахъ всплыла презрительная улыбка, онъ приставилъ ладонь къ лѣвому уху и сморщившись слушалъ оппонента, какъ слушаютъ нелѣпо-затверженный урокъ школьника. Когда приватъ-доцентъ вытрясъ всю свою ученость, пришпилилъ къ своей рѣчи всѣ мелкія придирки тупаго классификатора, — Игнаціусъ немного помолчалъ и, оглянувъ всю аудиторію, своимъ нѣсколько глухимъ и отрывистымъ голосомъ сказалъ:
— Geehrter Collega! Если бы вы подавили меня и всѣхъ присутствующихъ здѣсь меньшимъ арсеналомъ знаній, я бы очень удивился; aber Sie haben den ganzen Tschemodan ausgepackt.
Студенты захохотали.
«Чѣмъ хуже и скорѣе кто жуетъ пищу, тѣмъ больше ея извергаетъ…»
Приватъ-доцентъ позеленѣлъ.
Игнаціусъ, начавши этимъ предисловіемъ, съ ѣдкой, неумолимой послѣдовательностью, началъ поражать каждое мнѣніе новоиспеченнаго схоласта и раскрылъ въ блистательномъ обращеніи къ слушателямъ всю широту и ясность своихъ научныхъ воззрѣній. Лица оживилась, исключая нѣкоторыхъ париковъ.
— Какой онъ славный, — сказала Темира, обертываясь къ Телепневу своимъ просіявшимъ лицомъ. — Я жду васъ завтра.
Телепневъ, обрадованный этимъ приглашеніемъ, окинулъ всю залу довольнымъ взглядомъ и почти вслухъ разсмѣялся, смотря, какъ деканъ и оппоненты подошли къ Игнаціусу и начали съ нимъ лобызаться. Особенно курьезенъ былъ поцѣлуй долгоносаго приватъ-доцента.
— Зачѣмъ онъ цѣлуется съ Игнаціусомъ? — проговорила Темира, выйдя въ корридоръ: — вѣдь онъ бы его растерзалъ, еслибъ могъ.
— Такъ слѣдуетъ по уставу. Въ жизни на каждомъ шагу такъ цѣлуются.
— И вы цѣловали кого-нибудь
