Я-бы и носа своего не показалъ къ вамъ, если-бы не имѣлъ полномочія отъ моихъ довѣрителей предложить вамъ такое удовлетвореніе.
Авдотья Степановна выпрямилась и, прерывая его, спросила безстрастно:
— Какое такое удовлетвореніе?
— Какое вамъ будетъ угодно, красавица моя. Повѣрьте, всякая сумма, не выходящая изъ предѣловъ возможнаго, будетъ выплачена… Да чтобы не переливать изъ пустаго въ порожнее, угодно вамъ удовольствоваться примѣрно пятидесятью тысячами!?..
— Чего? — выговорила Авдотья Степановна, глядя на Воротилина широко раскрытыми глазами.
— Какъ чего!… Вотъ это мило!… Серебряныхъ рублей!… Отъ себя я предложилъ-бы вамъ столько-же фунтовъ стерлинговъ, если-бъ могъ; но и такая сумма, согласитесь сами, кругленькая… И это только вамъ, вамъ въ руки, а вашъ адвокатъ получитъ по условію, все равно, какъ-бы онъ выигралъ процессъ! Право, я, какъ вашъ старый другъ, скажу, что на такія условія можно пойдти!..
На этотъ разъ вышла пауза. Запасъ діалектики Ипполита Ивановича истощился.
Авдотья Степановна не перемѣнила даже позы, приподняла только нѣсколько голову и сказала ровнымъ голосомъ:
— Вы мнѣ предлагаете пятьдесятъ тысячъ?
— Ну, положимъ, шестьдесят...
— Да за что-же?
— Какъ за что?. Отступнаго вамъ предлагаютъ!. . Что это, голубушка моя, вы притворяетесь какой-то непомнящей родства!!.. Вѣдь мы съ вами съ глазу на глазъ бесѣдуемъ. Стало, нечего намъ стѣсняться… Или, можетъ быть, вы тамъ опять засадили какого-нибудь мусьяка?
И онъ разсмѣявшись, указалъ рукой на дверь въ будуаръ.
— Вы мнѣ даете пятьдесятъ тысячъ, продолжала Авдотья Степановна: — даже шестьдесятъ… Ну, я возьму эти деньги, да вамъ-то какая отъ этого польза будетъ?
— Какъ, какая польза? почти возопилъ Ипполитъ Ивановичъ и вскочилъ съ кресла.
— Дѣла я у госпожи Загариной не покупала и адвокату не платила еще ничего. Онъ получитъ процентъ по выигрышу; а если проиграетъ — по условію.
— Прекрасно-съ, уже инымъ тономъ заговорилъ Воротилинъ: — ну, а кто-же заплатитъ ему по условію, какъ вы изволите говорить, если онъ дѣло проиграетъ? Ужь не сама-ли Загарина, такъ-какъ доподлинно извѣстно, что у ней нѣтъ копѣйки сущей, что она и лечится-то на вашъ-же счетъ.
— Это неправда, возразила Авдотья Степановна — я за леченіе ея не плачу. Ей друзья помогаютъ…
— Ну позвольте, голубушка началъ, опять фамильярно Воротилинъ, наклоняясь къ ней, — зачѣмъ-же меня-то, вашего благопріятеля, такъ въ глаза дурачить? Не хорошо-съ! Не великодушно!…
— Я вамъ двухъ разъ одного и того-же повторять не стану, сказала она кротко, но твердо. — Напрасно вы трудились…
— Полноте, полноте, умница моя. Неужели мы съ вами торговаться будемъ? Восемдесятъ тысячь и по рукамъ.
— Лучше вы ихъ предложите повѣренному госпожи Загариной, чтобы онъ отступился; только онъ не отступится, да и вамъ какой-же расчетъ кидать въ печку восемдесятъ тысячъ. Найдется и другой адвокатъ: вы сами-же говорите, что дѣло теперь отлично поставлено.
Съ этими словами Авдотья Степановна приподнялась. Приподнялся и Воротилинъ. Емо пухлыя щеки сильно покраснѣли. Онъ поспѣшно взялъ шляпу съ пола, отступилъ назадъ шага два и дѣловымъ тономъ спросилъ:
— Такъ вамъ не угодно, Авдотья Степановна, принять мое предложеніе!
— Я даромъ денегъ больше не беру, отвѣтила она тихо и вышла изъ-за стола, стоявшаго передъ диваномъ.
— Это ваше послѣднее слово?
— Самое послѣднее.
— Да за кого-же вы, наконецъ, закричалъ Воротилинъ, — меня принимаете? За олуха царя небеснаго, что-ли? Такъ имѣю честь вамъ доложить, что я имъ никогда не былъ. Зачѣмъ это вы, скажите на милость, ка-занскую-то сироту изъ себя разыгрываете? Вѣдь это наконецъ ни съ чѣмъ не сообразно, позвольте вамъ доложить. Хотите торговаться, такъ надо дѣлать это на чистоту. Послѣднее слово — сто тысячъ и ни копѣйки больше!…
— Ни больше, пи меньше, проговорила съ улыбкой Авдотья Степановна: — а просто ни копѣйки. Такъ и для васъ будетъ выгоднѣе.
Воротилинъ схватился за правую половину бакенбардъ и съ азартомъ дернулъ ее.
— Ну, такъ знайте-же, что вы дѣла вашего не выиграете, а если и выиграете, то я похлопочу о томъ, чтобы васъ достойнымъ образомъ предать благодѣтельной гласности! Слышите, я, я постараюсь объ этомъ!..
Онъ сдѣлалъ нѣсколько шаговъ къ двери и остановившись, повернулся на одномъ каблукѣ.
Сто двадцать! — выговорилъ онъ, сдвигая прекурьезно брови.
— Не волнуйте себя, смиреннымъ голосомъ вымолвила Авдотья Степановна и такъ-же смиренно улыбнулась.
— Ха, ха, ха! злобно разразился Воротилинъ. — Вотъ оно какъ. Модныя камеліи за новый промыселъ взялись. Видно выгоднѣе скупать дѣла и набивать имъ цѣну, а на себя личину благочестія надѣвать, въ добрыхъ дѣлахъ упражняться!… Такъ это во французскихъ романахъ хорошо выходитъ, а по-русски — очень жалостно! ужь вы-бы лучше, милѣйшая Авдотья Степановна, генерала Саламатова себѣ въ кампаньоны взяли!.. Счастливо оставаться. Дама съ камельями сѣверной Пальмиры! Только знайте, что благопріятеля вашего Воротилина вамъ въ олухи царя небеснаго не произвести — чиномъ не вышли! Вы скорѣе очутитесь въ Пассажѣ или на Сѣнной, чѣмъ онъ промахнется въ своихъ дѣлахъ. Счастливо оставаться…
Онъ опять повернулся на каблукахъ и его расчесанный затылокъ сверкнулъ проборомъ.
Авдотья Степановна точно приросла къ мѣсту. Вся кровь бросилась ей въ голову. Она хотѣла крикнуть: «Наглецъ! Ступай вонъ!», но голосъ не повиновался ей.
Воротилинъ былъ уже въ передней, когда она очнулась и, подавленная внутренней борьбой, опустилась на диванъ и зарыдала.
Долго текли слезы. Они опустила голову на подушку и такъ оставалась минутъ съ десять. Все успокоилось въ ней. Она осудила себя-же самое въ гордости и порадовалась за Лизу: процессъ былъ выигранъ — подкупъ Воротилина слишкомъ ясно говорилъ это.
Безмятежно и свѣтло сдѣлалось на душѣ Авдотьи Степановны и она благодарила молитвенными словами за испытаніе, посланное ей въ видѣ Воротилина.
Когда она подняла голову съ подушки, въ дверяхъ стоялъ Карповъ.
V.
— Что съ тобой, Дуня?
Съ этими словами Карповъ подбѣжалъ къ дивану и протянулъ обѣ руки Авдотьѣ Степановнѣ.
Она слегка вздрогнула отъ ласковаго и тронутаго звука словъ Карпова и, приподнимаясь, отвѣтила ему радостнымъ пожатіемъ.
— Ты? — вырвалось у нея.
— Что съ тобой? — повторилъ Карповъ.
— Ничего, такъ всплакнулось маленько.
— Я встрѣтилъ на лѣстницѣ господина съ баками… это тотъ адвокатъ… какъ бишь его фамилія?
— Воротилинъ
— Да! я его прекрасно вспомнилъ. Это онъ тебя такъ разогорчилъ? такъ я до его халуйскихъ бакъ доберусь!…
— Полно, Алеша… Стоитъ-ли изъ-за этого волноваться. Прошло ужь то время, когда я такими Воротилиными помыкала… Смирилась я, голубчикъ. Какъ я рада тебѣ! Вотъ утѣшилъ, такъ утѣшилъ. Я знала, что не уѣду изъ Питера, не повидавшись съ тобой.
Все это она говорила, глядя на него добрыми, ласковыми глазами матери и держа его за обѣ руки.
— Какъ ты измѣнилась! — промолвилъ Карповъ, садясь около нея на диванѣ и оглядывая ее.
— Постарѣла?
— Да, если хочешь, и постарѣла.
— Тѣмъ
