Начинался солнечный день.
Я взглянул на нее с сомнением. Она потупилась. В каком русском человеке не живет эта легенда о сглазе, подумал я.
- Ваня всегда был у меня сглазгливый. Бывало, куда с ним пойду - беда, если не умою вернувшись. Не даст ни сна, ни покоя, - говорила Мария Матвеевна, тычась старым сморщенным лицом мне в грудь.
Из ее рассказа я узнал, что Волчок купил машину "Волгу". Деньги пришлось занимать. Треть дал начальник Волчка.
- И зачем только начальник переслал ему зарплату? - недоумевала Мария Матвеевна. - Ему пить нельзя. А тут деньги...
- Какие деньги?
- Да халтурка, говорю ж. Доллары эти ср... - сказала Мария Матвеевна.
- А машина-то где? - спросил я, от ее брани у меня действительно вяли уши.
- Да разбил он ее. Поставил в гараж. Начальник сказал: "Сделаем!"
- ответила Мария Матвеевна.
- Начальник сказал? - переспросил я. - Вот тебе и причина запоя!
Вот тебе и сглаз!
* * *
Через неделю я снова ехал на дачу. Теперь я особенно не спешил. Собрал же я домик из шпал. Сложил же печку. Поставил забор. А значит, можно остаться ночевать на ночь. Прошлый раз ведь протопил, думал я.
Шел, правда, согнувшись под рюкзаком. В руках - коробки с рассадой.
Около места, где валялся Иван с женщиной, заскребло в груди...
Русский человек жил, живет и будет жить своими ошибками, думал я. Русский человек из тех, который знает и понимает все, но только всегда после. Силен задним умом, говорят про нас... "Да, нет же! - усмехнулся я. - Жить чужими-то ошибками просто подло! Жить чужими ошибками, учиться на ошибках других - значит, этих других подставлять..."
Я постучал в дверной косяк.
- Можно к вам? - спросил я. Закрыл за собой тяжелую, обитую войлоком от зимней стужи дверь.
- Ну, как дела? - спросил я у Марии Матвеевны, покрытой не по погоде платком.
- У нас несчастье! - сказала она. Слезы забивали ее белесые глаза.
- Что случилось? - вздрогнул я.
- Ваня в больнице...
Она рассказала сквозь плач, что Волчок не трогал бутылку до вечера.
К вечеру потянуло... Стакан водки Волчок выпил сразу, забылся. Очнулся быстро, словно за ним бежали. Выпил еще стакан. И еще стакан...
Ночью Волчок бредил. Кричал. Боялся умереть. В белой горячке отвезли в Обнинск...
Я шел на свой дачный участок и весь дрожал, как в горячке, как в лихорадке...
"Господи! Что это? Как это? Кто мы?" - думал я. - "Тебя словно нет.
Есть только постоянное усилие не быть скотиной", - думал я. - "Как же это случилось? Когда это началось?.."
Вспомнились стихи Есенина:
А вот это, значит, безвластье!
Прогнали царя...
И вот...
Посыпались все напасти На наш неразумный народ!
"Недоразумение! Не иначе как недоразумение!" - подумал я.
Было нестерпимо больно за всех Волковых! Было нестерпимо больно за всю Русь!..
"Во имя Отца, и Сына, и Святого духа! - пришли на память слова молитвы.
- Без Бога, без Святого духа человек превратился в скота..."
И мы не ведаем, что творим...
2. НЕ-ДО-ДО-РАЗУМЕНИЕ
Боже мой!
Неужели пришла пора?
Неужели под душой так же падаешь, как под ношей?
А казалось... казалось еще вчера...
Дорогие мои... дорогие... хор-рошие...
С. Есенин. "Пугачев."
Я снова приехал на дачу.
"Уходи отсюда!" - стояли в ушах слова. Конечно, я повел себя тогда тоже странно и не очень понятно. Чувствую, что ошибся, словно оступился.
Я открыл дверь в комнату сына и молча глядел на его развлечение в полночь.
Сын играл на синтезаторе. В тот день я нервничал. Был выходной. Я допоздна заработался на садовом участке, торопился домой. Торопился голосовать...
- Уходи отсюда! - вспылил Алеша, отскочив от инструмента.
- Что ты сказал?!
Гнев и обида захлестнули глаза. Я бросился на сына с кулаками...
Он опешил, отскочил. И вдруг совершенно неожиданно ударил меня.
* * *
Драка с сыном измотала душу. Из дальней юности всплыло воспоминание...
Я был секретарем комсомольской организации школы три года подряд. Все тогда успевал делать и, как комсомольский вожак, считал себя за всех в ответе. Мой знакомый разругался с учителями, бросил школу и поступил в ПТУ. Я пошел к парню домой.
Был воскресный вечер, холодный, осенний. Отец парня сидел у печки, вытянув протез ноги. Лицо в отблесках пламени было подернуто рваными красными мазками.
- Я секретарь комсомольской организации школы, здравствуйте.
- Хмы, - ответил отец и почему-то резко закашлялся.
В тусклом свете лампы под абажуром была видна сидящая за столом семья:
жена и пять человек детей.
- Ваш сын... - начал я.
- Мой сын - это мой сын, - перебил меня инвалид. - А ты возьми лучше дочь. У меня их две. Одну отдам. - По лоснящемуся его лицу пробежала ухмылка. Указывая рукой куда-то в угол, он словно приглашал присутствующих к разговору.
Девчата прыснули. Парень-пэтэушник, набычившись, смотрел на меня исподлобья.
Я смутился. Готовил себя к другому разговору.
- Да я, собственно... Хотел попробовать помочь...
- Во-во! Одна тут вот попробовала, собственно. Да троих родила, отрезал инвалид хриплым голосом. - Вали-ка ты отсюдова к е... матери, без тебя тошно, - вдруг ощетинился отец и даже привстал со стула, держась за печь...
* * *
Опять и опять возвращался я мысленно к тому, что произошло.
- Что ж, второго раза не будет, - сказал я Алеше. - Второго раза не будет, - повторил я, удивившись сохранившейся способности считать.
Отчужденность сына заразила и мою душу, мгновенно передалась и мне.
Всей душой я хотел помочь тогда, в трудную, как считал, минуту той семье, где пятеро детей и инвалид отец.
Всей душой я верил в то, что было в коммунистической морали гуманного и человеколюбивого. Всей душой хотел помочь своему сыну в трудную, как считал, минуту. Помочь сдать хотя бы один экзамен. Сын же, завалив три экзамена из пяти, укатил с друзьями на юг, решив отдохнуть, проветриться...
* * *
На дорожку стремительно вылетел котенок. Семья ворон, отчаянно каркая и пикируя, налетела на котенка. Вороны залетали на него сверху, спереди, сзади. Били в голову огромными клювами.
Котенок пулей влетел на крылечко крохотного домика из шпал. Спрятался под скамейку.
Я вошел в домик. Потянуло сырым запахом шпал. Котенок сидел под скамейкой, усердно и добросовестно зализывая раны.
"И тебе досталось, бедолага. Не будешь соваться в чужие дела", подумал я, усмехнувшись. Котенок присел и молча жмурился безвекими глазами.
- Ты лезешь не в свои дела - тебя бьют! Не разрушай... Я лезу не в свои дела - меня бьют! Не умничай... - мрачно говорил я котенку.
Я прав, когда знаю, где можно обжечься. Алеша не прав, когда лезет драться. Я не прав, когда лезу в его дела. Он прав, когда ему мешают, лезут в его дела. Путаница какая-то в голове. И никто, кроме Бога, не может разобраться в этом. "Господи, Иисусе, Христос, сыне Божий, спаси и сохрани душу раба Твоего, Ивана!" - пришли на память слова молитвы.
Мне вспомнилось, как в детстве, после войны, меня лечила от заикания и бородавок бабка. И научила меня говорить хотя бы эту молитву. Все считали ее колдуньей.
Вспомнилось, как я с матерью ехал в деревню. Поезд попал под бомбежку.
С тех пор я стал сильно заикаться. Руки покрылись бородавками. Что это было со мной?..
Я ловил кузнечиков, давал им кусать свои бородавки, кузнечики кусали, выпускали коричневатую жидкость и больше кусать не хотели.
Я был ни жив, ни мертв от страха, когда бабка что-то долго шептала.
Потом читала над моими руками молитву. Потом попросила меня сделать сто шагов навстречу луне, огромной, жаркой, жуткой...
Я боялся оглянуться. Хотелось спрятаться, зарыться в землю. Но я пошел вперед. Произнес эти слова, повернулся три раза, как велела бабка, и бросился бежать назад...
От бородавок не осталось и следа. Заикание почти исчезло, стало редким.
Кто мне помог?..
С детства в моем сердце жили христианские заповеди. Жили Вера, Надежда, Любовь.
"Христианская религия очень просто решила все житейские проблемы", думал я. Воскрешением Бога, Бога-человека, живущего на земле, религия как бы вынесла проблемы земного вне земного. В область Духа. В область Веры, Надежды, Любви.
Церковь говорила, что Сын Божий воскрес из мертвых, "смертью смерть поправ". Он сделал это, сделал!.. И человек знал, что это возможно. Он не боялся будущего. Он верил и любил.
Коммунисты убили Бога. Они отняли у человека Воскрешение Бога, Бога-человека, живущего на земле. Включили Нагорную проповедь в свой уголовный кодекс.
Они разом отменили все, что было в человеке. Сделали светскими Веру, Надежду, Любовь. Решение всех общественных проблем они замкнули на человека.
Они выпятили его "само", и тогда...
Сила зла и добра смешались в этом "само". Самолюбие, Самодурство, Самонадеянность, Самообман, Самомнение, Самолюбование... Самодеятельность, Самоконтроль, Самообразование, Самовоспитание... Само... Само... Само...
