Вера превратилась в призывы, Надежда - в пьянство, Любовь - в сожительство.
Думать за другого стало символом, стало моралью коммунистического общества.
Коммунисты убили Бога. Они выплеснули вместе с водой и ребенка, Бога-сына, Бога-человека, живущего на земле.
Недоразумение! Не иначе как недоразумение!
* * *
Я ждал жену и дочь, которую мы боялись отпускать в электричке одну. Тоня должна была переночевать на даче и утром уехать с первой электричкой на работу. Она была фотожурналисткой...
Я ждал их с утра. Ждал к обеду. Они приехали, когда я их уже устал ждать. Сильно парило. Собиралась гроза.
Дочь, голубоглазая, с длинными каштановыми волосами, окликнула меня через забор.
Я взял у нее сумку, вошел в домик. Был рад их приезду - одиночество делало свое дело.
- Ну и сволочь же ты. - сказала Тоня. - Трудно встретить...
Она вошла в домик следом за дочерью. Серые глаза ее позеленели.
- Я сейчас же еду назад. - зло прохрипела она. Голос сорвался. Она бросила тяжелые сумки на скамейку.
Слово "сволочь" хлестануло меня, вздыбило. Я ошалело смотрел на жену, принимая ее грубость, но не понимая, за что.
- Это моя вина. Я забыла тебе сказать, что мама идет за мной, - сказала дочь. Она протянула мне кусок хлеба.
- Папа, из Германии приезжают ребята, - сказала дочь. - На две недели.
Ты не будешь возражать, если кто-то из девочек поживет у нас? спросила дочь. Она очень не хотела скандала.
- Конечно, конечно! О чем речь, - сказал я, думая про свое. С такими вопросами ко мне можно было бы и не обращаться. Я по натуре был отзывчив, доверчив, сострадателен.
- Конечно, конечно! О чем речь... - передразнила меня жена. - Ты, что ль, заботиться о них будешь, совок ты несчастный. Я смутился. Понял, что от скандала на этот раз не уйти. И почему это люди рождаются с этой склонностью к склочности, подумал я.
Я любил мягкий пахучий хлеб. А сейчас кусок застревал в горле. Меня терзало сознание своей невольной вины. В другое время случившееся сошло бы с рук, сладилось бы. Не то что б осталось незамеченным, но ни я, ни жена не придавали бы этому значения...
Тоня была незлопамятна. Природа щедро наделила ее обаянием, чувственностью, свободолюбием и легкомыслием...
Я любил жену. Посвящал ей свои стихи.
Все, как всегда. И все, как прежде...
Дни проплывают чередой, Опять волнует облик нежный, Желанный, светлый и святой.
Опять встают воспоминанья, Опять тревожат сны любовь.
К незабываемым признаньям Манит былое вновь и вновь.
Все, как всегда. И все, как прежде...
Что ж, с наступлением весны, Пусть сбудутся твои надежды, Мечты, желания и сны.
- Теперь своими снами она не с нами, - с горечью вырвался у меня странный каламбур. - Теперь она совсем другая.
Вспомнилось, каким я был горячим сторонником "перестройки". Наивно считал, что вот так просто, как в детстве, придут и Вера, и Надежда, и Любовь.
Я искренне приветствовал тогда и право зарабатывать, и право получать столько, сколько заработаешь. И мне казалось, что, если есть у других, так это будет и у меня. Ведь я тоже привык думать за других. Ведь я тоже был этим "само", совком...
Я думал, что могу поставить себя на место другого человека...
Но другие оказались совсем другими. Другие оказались даже не просто другими, они оказались агрессивными, ненасытными, ненавидящими.
У них, у этих других, и заботы другие, и развлечения другие. Свои заботы, свои развлечения. Своя другая жизнь.
И поставить себя на место этих других я не мог. Впервые не мог!..
* * *
Дочь включила "мусорный ящик". Так я называл телевизор. Какой-то Другой пел: "Если бы не сериалы, мы любили б как попало...". Вспомнилась книжка "Имя мое Легион".
Я резко вышел из домика. Неистово, хлестко пошел дождь.
Демократы, посткоммунисты как бы приняли Бога. Но рынок, дикий и неуправляемый, задавил все то живое, что было в христианских заповедях.
И снова Вера превратилась в обещания, Надежда - в торгашество, Любовь в разврат.
Плевать на другого человека стало моралью нового общества.
Перестройка стала гибелью. Стала всеобщей катастрофой.
Демократы, посткоммунисты выбросили вместе с идеологией и заботу о человеке.
Исчезло все.
Недоразумение! Недоразумение!
* * *
Я проснулся в половине пятого утра. Солнце висело над землей огненным шаром.
Стадо коров паслось на поле.
Соседка по даче, подозвав меня к заборчику, сказала, что жена просила меня срочно приехать. Соседка и по квартире в Москве была соседкой.
Я сорвал крупные ягоды смородины, свисающие над дорожкой. Быстро пошел на электричку.
Было тихо и росисто. Я сел в электричку.
Что ее заставило позвать меня с дачи? Жена - земная, думал я. Она ходит по земле. Не витает, как я, в облаках. Теперь она кормит семью. Только благодаря ей нам удается сейчас выжить...
Да. Тот, кто приносит в дом деньги, тот заказывает и музыку. Лезут в башку каламбуры разные. Не к добру это!
- Ваши билеты, - услышал я голос ревизора. Это прервало начавшийся было монолог о вреде матриархата.
Раньше я всегда покупал сезонку. Теперь я ехал "зайцем". Последнее время не было денег даже на билет...
- Не успел купить, - словно издалека услышал я свои слова. От неожиданности встал. Ревизор загородил дорогу.
Я и не пытался уходить. Просто встал. Так было легче побороть волнение.
- Платите штраф, - сказал ревизор.
- Я же говорю вам, что не успел купить билет, - продолжал я врать.
- Оплатите проезд, - сказал ревизор.
- У меня нет денег, - вырвалось у меня стыдное признание.
- У тебя нет денег или ты не успел купить? Детский лепет какой-то, ухмыльнулся ревизор.
Мне казалось, я со стороны видел, как лицо мое стало белым. Как мел белым.
- У меня нет денег, - повторил я. Не заметил, как в разговоре ревизор перешел со мной на "ты".
Видел, что это признание уже никому не нужно. Другие пассажиры протягивали ревизору билеты. Тот молча брал их в руки. Протыкал в них компостером дырку и шел дальше. Он забыл обо мне, ведь денег у меня не было. Цветные бумажки от дырочек сыпались на пол...
Я стоял, обливаясь холодным потом, не решался сесть.
- Садись же, - услышал я сзади и обернулся. За мной стоял человек с небритым лицом. На груди его висел красным овалом переносной магнитофон.
Раздалась громкая ритмичная музыка. Бодрый голос пел: "Ты рыбачка, я моряк..."
Я сел.
"Правда и порядок", - увидел я на стене плакат под голым потолком вагона.
У меня нет денег, это правда, думал я под ритмичную, бравурную мелодию, не замечая ее. Я еду зайцем. Это тоже правда! Но не порядок...
"Ты на суше, я на море, нам не встретиться никак..." - раздавалась песня из магнитофона.
Правда - без денег, думал я. У меня нет денег. Вот это порядок! Покой и порядок, как на кладбище.
* * *
Я позвонил в дверь квартиры. Никто не открывал. Позвонил еще и еще раз.
Никто не отвечал. Попробовал открыть своим ключом. Замок был закрыт изнутри.
Что-то случилось, промелькнуло в голове. Сердце похолодело. Стал усиленно звонить прислушиваясь. Послышались шаги.
- Кто? - спросила жена. Я не узнал ее голоса.
- Я! Открывай... Что случилось?
- Подожди! Я одеваюсь... - сказала жена. Я удивился. Гость? Гость?
Стал ждать. И вдруг дверь распахнулась. Резко. Отрывисто. Сильный удар отбросил меня на лестничную клетку. Наверное, я ударился головой. Я ничего не видел. На машине "скорой помощи меня" доставили в больницу.
- Не-до-до-разумение! Не-до-до-разумение! - шептал я. Опять вернулось заикание...
* * *
Я дрожал, как в лихорадке...
- Ха-ха-ха... Ха-ха-ха.., - хохотала в лицо соседка по даче.
Мне словно снился сон...
Я сидел в троллейбусе у окна. Совсем близко к тротуару. Низкорослый, толстый человек указывал кому-то дорогу.
И вдруг вытянутой рукой указал прямо на меня. Я вздрогнул.
Огромная рука, как дуга троллейбуса, сорвавшись с проводов, сшибла меня на землю.
Толстый, мордастый мужик наклонился надо мной. Осклабился...
- Главное - отделить человека от семьи и заставить его потерять семейные привычки, - слышал я слова мордастого Пикколо-Тигра, основателя тайной ложи карбонариев. - Человек рожден непокорным. Разжигайте в нем это чувство непокорности до пожара. Сейте в их семьи отчуждение, раздражительность, склочность, мелочность... Душите их рублем, долларом... Ха-ха-ха... Ха-ха-ха...
Ха-ха-ха... - хохотал основатель...
ПОВЕСТЬ ТРЕТЬЯ
(неоконченная)
Всем, Всем, Всем!
ИГО
Я говорю, что скоро грозный крик, Который избы словно жаб влакал, Сильней громов раскатится над нами.
Уже мятеж вздымает паруса.
Нам нужен тот, кто б первый бросил камень.
С. Есенин. "Пугачев."
Я пролежал без сознания семь дней, а когда пришел в себя, меня поразило пронзительное ощущение жизни, действительности. Я был как маленький ребенок, словно заново родился. Склонившись надо мной, стоял человек в белом халате.
