и без того все настроены работать максимально качественно. Если хотя бы один человек из нас не обладал таким менталитетом, мы никогда не добились бы такого результата. Наша особенная психология сформировалась, когда мы, ничего еще, по сути, не имея, стремились противопоставить напрочь оскотинившемуся миру созидательное начало. Мало было выворачивать себя наизнанку – надо было придумать особенные методы подхода к нашему общему делу, чтобы достичь невозможного. Конечно, никакая сформировавшаяся к тому моменту культурная традиция не могла нам помочь. Надо было изобретать что‑то свое. И если чьи‑то методы оказывались удачными, все внутри нашей команды немедленно их перенимали. Например, один начал как-то исповедовать такой подход: оценивать каждое свое действие с точки зрения того, будет оно полезно или нет, не будет ли означать пустой траты времени и сил? В обычной обстановке многим такое покажется признаком умственного помешательства, но мы сразу восприняли это с большим интересом. Положим, человек говорит с кем‑то о важных научных открытиях – и разговор вдруг скатывается до обсуждения привычек сделавшего эти открытия ученого. Тогда человек, о котором мы говорим, немедленно переводит разговор обратно в конструктивное русло: обсуждение научных открытий может подвести к важным и полезным идеям, а пересуды на тему чужих привычек – пустая трата времени. Тот же человек не станет отдавать свое свободное время каким‑либо пустячным занятиям. Он не будет совсем отказываться от развлечений, но выберет такие, которые будут помогать увеличивать качество и плодотворность его труда – например, решать логические задачи, которые непременно повысят остроту его мышления. Постепенно такой подход становился все более распространенным среди нас, и кто бы ни открывал какие‑либо эффективные приемы, они непременно брались на вооружение остальными, пока у нас не появилась общая, доведенная до совершенства методика анализа собственных действий и их корректировки. Мы изобрели особенный язык жестов, при помощи которого научились в короткие промежутки времени обмениваться большим объемом информации. Изобрели особенный метод сосредоточения на текущей задаче: человек представляет себя канатоходцем, для которого любое промедление или неверное действие может закончиться очень плачевно – пусть в реальности задача и близко не подразумевает такого риска.
А.: Интересно, откуда у вас такая сильная мотивация? Желание преодолеть законы природы возбуждает столь фанатичное рвение? Боитесь не успеть что‑то сделать в течение жизни, боитесь, что за вас это сделают только ваши потомки? Так отодвиньте старость – современные достижения науки позволяют это сделать, не так ли?
Т2: Ты не знаешь всего. В смысле времени нас больше ограничивают не продолжительность собственных жизней, а исчерпаемость ресурсов. Нам срочно нужно перейти на новый вид ресурсов, более эффективные, иначе мы не сможем поддерживать работоспособность глобальных промышленных систем, которые построили. А этот переход требует большого и напряженного труда. Этот же переход на новые ресурсы выглядит еще вдобавок и как преодоление законов природы, так что здесь мы одновременно преследуем и нашу первостепенную цель.
Т3: А ты сам не хотел бы продлить собственную жизнь? Годы бегут неумолимо, тебе вряд ли много осталось.
А.: У меня нет причин идти дальше. Я не вижу идей, ради которых стоило бы продлевать свою жизнь, и тот мир, который вы создали, меня ничуть не вдохновляет. Он правильный с какой‑то стороны. Он, наверное, был единственной возможностью человечества вернуться на путь прогресса. Но он уже не для меня. Пусть молодые учатся жить в нем, а я, закостенелый скряга, даже и несопоставим уже с новой реальностью. Как придет время, спокойно окончу свои дни. Тем более, не так уж долго ждать осталось.
Т3: Но никто и ничто не мешает тебе сейчас продлить свою жизнь. Ты можешь попробовать, а там уж решишь, интересно тебе в новом мире или нет. А так ты просто лишаешь себя выбора. Тебе, безусловно, кажется, что мы оставили в тех же пределах зону, пригодную для твоего обитания, что это неизменная арена твоей борьбы с самим собой. Нет, посмотри: позади стопок твоих полотен находится дверь в другую комнату, где ты сможешь изменить себя и заложить основу для новой жизни.
А.: Хм… Заявление насколько громкое, настолько и туманное. Находясь в этой комнате столько лет, я мало в чем изменился, а каким образом нахождение в другой комнате может изменить меня в короткий срок?
Т3: Так ты зайди и посмотри. Или настолько замкнулся на этой комнате, что остальной мир кажется тебе слишком хрупким и зыбким?
А.: Нет, у меня нет никаких опасений относительно сопредельного пространства. Однажды оказавшись здесь, я никогда не выходил наружу только потому, что всегда знал, что именно ждет меня там. Но сейчас вы предлагаете мне противоположную крайность: побывать в таком месте, о котором я заранее ничего не могу узнать, но где со мной обязательно случится какое‑то неординарное изменение. Я могу согласиться на такое, только если мне станет наплевать на всю работу, которую я еще смогу сделать до окончания дней моих.
Т3: Да ты в любом случае не потеряешь способность продолжать свою работу. Относительно этого у тебя не должно быть никаких опасений.
А.: Сомнительным мне кажется все, что вы говорите. Ну да ладно. Пойду проверю, что вы мне приготовили.
В полном соответствии с обещаниями творцов, он, раздвинув стопки полотен, увидел дверь, какую можно было встретить в квартирах сотен обычных домов времен его молодости. Андрей прикоснулся к ручке с чувством полного безразличия, будто ему было наперед известно, что в соседней комнате ничего нет. На самом деле по другую сторону двери была обстановка, которая буквально резала глаз своим эклектичным разнообразием. Величина открывшейся его взору комнаты составляла примерно десять на десять метров, в высоту – около четырех. У левой стены была обустроена полноценная оранжерея: несколько карликовых деревьев с пышной раскидистой листвой, хорошо раздавшиеся в стороны кактусы, стенды с горшками, в которых росли разные цветы – как огненные герани с пышноцветными гиацинтами, так и незамысловатые бамбуки с простецким на вид миртом. Оранжерея смотрелась ухоженной, но, охватывая ее взглядом, невозможно было уловить единый принцип, по которому она могла быть составлена, будто растения подобрали и расположили как попало. От оранжереи веяло освежающим, насыщенным влагой воздухом, благодаря чему легко было проникнуться впечатлением, что позади растений находится ряд распахнутых окон, а за ними – большой цветущий сад. У стены напротив входной двери было организовано что‑то подобие маленького кафе: стояло несколько столиков, каждый на 2–4 человека, саму стену украшали деревянные панно с изображениями фруктов, бутылок вина, десертов, соусниц, кувшинов и прочих атрибутов
