остались в нулях, – завёлся Дед. – У каждого копеешных акций с гулькин нос, а когда запахло хорошими деньгами – пошли на фиг! Оно, конечно, президент о той поправке знать не знал, не доложили. Но значит, нету рядом с ним ни людей, ни службы, которые отслеживали бы такие фокусы. Кто-то же ту поправку проталкивал! А дело политическое, ой какое политическое! У рабочих «Серпа и молота» силком отобрали акции! И значит, так же со всеми, на всех заводах. Вот ради чего всё затевали.
– Ужас! – сказала Вера. – Сейчас бы президенту отыскать тех толкачей да на белый свет выволочь.
– И заставить вернуть те акции, – добавила Крестовская.
– Да не будьте вы, женщины, такими наивными, – разозлился Цветков. – Чего их искать-то? Чубайс у всех на виду, не прячется. Никто ничего не вернёт, и президент ничего об этом деле не узнает. Я своим ребятам в Смоленск звонил, всех аж трясёт от этого грабежа. Так ушибли, что шторм протеста. Непростительно и незабывчиво. Люди своё слово скажут, когда в этот динамит кто-нибудь детонатор вставит. У нас народ занозистый.
– Ну и разговорчики у вас на светлый праздник Рождества! Сплошь окаянщина! – воскликнула Антонина, внося в горницу поднос с горячими блюдами. – Вера, ну-ка, помоги.
– Всё! Кончаем базар! – подхватил Цветков, берясь за бутылку белой. – Галина Дмитриевна, прозрачную или вина?
– Одну рюмку, пожалуй, можно. Неполную. Иначе вам со мной разговаривать будэт нэинтэрэсно.
Все рассмеялись, а потом под вкусные рождественские угощенья, за пожеланиями и воспоминаниями потихоньку, по маленькой одну за другой начали убирать со стола опустевшую бутылочную посуду.
Запомнился тот вечер тем, что Вера вдруг воскликнула:
– Да ведь вчера был перигелий! Астрономическая зима, когда Земля ближе всего к Солнцу!
За это напоследок и выпили.
В Поворотихе они провели ещё день. Много гуляли по стёжкам, протоптанным среди сверкающих девственных снегов, болтали беспечно, вразброс. Об имени будущего первенца, о мощной родной русской природе, много превосходящей пряничные туристские виды зарубежья, об удавшейся на Рождество погоде, – вспоминая нередкие нашенские ненастья. А вечером долго сидели за остатками вчерашнего пиршества, и Антонина с Дедом разъясняли им подробности местного житья-бытья.
Следующим утром двинулись в Москву. Главная трасса уже пульсировала по-рабочему, настраивая на деловой лад. И само собой началось осмысление услышанного за рождественским застольем. Несмотря на короткий срок совместной жизни, Донцов и Вера быстро притёрлись друг к другу. Единство в понимании российских треволнений надёжно дополняло гармонию чувств, сплачивая душевно.
– Да-а, для меня разговор был неожиданным, – сказала Вера так, что Донцов сразу понял, о чём речь. – Мне показалось, для тебя тоже. – Он кивнул. – И что ты думаешь по этому поводу?
Виктор молчал. Поездка в Поворотиху произвела на него сильное впечатление, и пока он не мог переварить открывшиеся новые реалии жизни, не мог интегрировать их или, говоря по-школьному, извлечь корень из той суммы разнородных фактов, которые поразили его. Подумал: «Надо обязательно побеседовать с курчатовским профессором. Тут поверхностными, самостийными объяснениями не обойдёшься». После Сочи они не виделись, но Донцов поздравил Михаила Сергеевича и его супругу с Новым годом, в принципе договорился о московской встрече и получил радушное приглашение.
Теперь надлежало лишь соблюсти приличие, не форсируя визита.
– Ты чего помалкиваешь?
– С ходу, с лёгкостью, вполноги здесь не въедешь. Я ведь кручусь-верчусь в своей среде и только сейчас, в запорошенном крае, пожалуй, впервые осознал, какие глубокие борозды оставляет в России наше время.
– Помнишь, Цветков с издёвкой сказал: мы теперь как рекруты Николаевской эпохи – за всё взыскивают; правда, валежник в лесу разрешили брать бесплатно, может, теперь прорыв начнётся? А Крестовская – она, кстати, из крестноходцев, была моложе, дальних пеших испытаний не чуралась, – так вот, Крестовская и вовсе: в тяжёлые времена живём, страшно болеть и стариться.
– Тяжких времён на Руси было с избытком. Но меня беспокоит, что данный раунд, период, этап – называй, как хочешь… – тяжелее других?
– Нет, бывало гораздо хуже. Но у всех тяжких российских времён, если обратиться к истории, различимы начало, затем полоса нагнетения, а потом то, что принято называть катарсисом, – очищение, причём с высвобождением больших человеческих энергий. И после Поворотихи меня не покидает ощущение, что время нагнетения завершается, уже к горлу подступает, вот-вот край, народ от выживания готов перейти к самовыражению, и страна двинется к катарсису – это и тревожит. Обрати внимание: слово «стабильность» ушло из политического лексикона, в негласной моде эмоции застоя. И как грядущий катарсис, очищение от скверны преодолеть с минимальными потерями, без ожесточенных бодалок, – этот главный вопрос у меня в башке кровельным гвоздём засел. Я тебе рассказывал о знакомстве с профессором из Курчатника. Думаю, надо к нему съездить, рассказать, послушать. Он глу-убоко глядит, мыслит нестандартно. Если договорюсь, вместе поедем.
– Это как получится, – Вера обняла свой живот. – А по катарсису всё верно, у меня такое же чувство, сформулировать не могла. Депривация в нос бьёт – это когда большие ожидания не оправдываются. Но теперь другие мысли не отпускают: в неудобное время придётся и рожать и растить. Выдюжим, Витюша? – Вдвоём нам ничего не страшно.
На сей раз звонок из «Дома свиданий» поступил за три дня до встречи и непосредственно от Ильи Стефановича, чего раньше не случалось.
– Состав будет другой, – кратко уведомил он. – Из прежних только Борис Семёнович. Мозговой штурм. – Многозначительно добавил: – Понял?
Дозорный за крамолой Хитрук и раньше иногда посещал посиделки в «Доме свиданий», но всегда молчал, лишь прислушивался и приглядывался, а скорее принюхивался, вычуивая нужных людей вроде Подлевского. Сам об этом сказал при близком знакомстве с Аркадием в ресторане «Пушкин». Но совокупность новшеств – досрочное уведомление, иной состав приглашённых, личный звонок «предводителя дворянства», да ещё это строгое «Понял?» – превращало упоминание о Хитруке в некий сигнал, который без труда уловил чуткий на такие вбросы Подлевский. Хитрук становится одним из участников дискуссий, значит, публика соберётся очень серьёзная. Вот почему Аркадию впервые дали три дня на подготовку. Он, конечно, понимал, что вопрос о его приглашении Илья Стефанович решал с Хитруком, – интересно, кто инициатор? Но если Подлевского не отложили в сторону при смене команды, в грязь лицом ударить нельзя. От него чего-то ждут.
Он отменил все дела и раньше обычного поехал обедать в «Черепаху». В полдень там почти никого, приятели не отвлекут пустой болтовнёй, можно спокойно обдумать предстоящий спич – без него не обойдёшься, для того и позвали, явно давая шанс. Момент-монумент!
Но этот мозговой штурм… Илья Стефанович не кинул ни единого намёка, никакой
