на гору одежды, на дверь, а потом ткнул пальцем в направлении лагуны, голубевшей вдали. Они могли бы, безмолвно предложил он, увезти вещи Констанс на лодке и похоронить под водой. Генри кивнул в знак одобрения, но никто не пошевелился, пока Тито не выставил вперед правую руку, растопырив пальцы.
– В пять часов, – прошептал он. – Здесь.
В пять пополудни Тито ждал у дверей. Никто из них не проронил ни слова, когда они входили в квартиру. Генри думал, что Тито захватит кого-нибудь еще, и колебался, может ли он доверить им самим увезти и похоронить одежду Констанс без лишних вопросов. Однако Тито пришел один. Он дал понять Генри, что вынести вещи и погрузить их в гондолу нужно сейчас же, быстро, и эту работу им придется сделать вдвоем.
Тито подхватил один тюк платьев, пальто и юбок и махнул Генри головой, чтобы тот хватал второй и шел за ним. Взяв в охапку платья, он почувствовал насыщенный запах, всколыхнувший в нем отчетливые воспоминания о матери и тетушке Кейт. Насыщенное благоухание их деятельной жизни, пропитавшее их гардеробные комнаты и шкафы, запах их приготовлений к путешествиям, свертков и картонок, которые они всегда упаковывали сами, где бы ни находились. А потом, идя через комнату с охапкой вещей, он почувствовал иной аромат, который принадлежал только Констанс, – наверно, каких-то ее духов, которыми она пользовалась все годы их дружбы, и теперь он вдыхал этот аромат, смешанный с тем другим запахом, пока нес ее платья по лестнице и укладывал в гондолу.
Двигаясь быстро и настороженно, как будто совершали что-то незаконное, они постепенно опустошили шкафы. Вынесли ее туфли и чулки, а потом, стараясь не глядеть друг на друга, ее белоснежное белье, которое спрятали в гондоле под платьями и пальто, чтобы никто не видел. Оба тяжело дышали, поднимаясь в квартиру последний раз, чтобы посмотреть, не осталось ли чего-нибудь. Запах до того приблизил ее, что Генри не удивился бы, увидев Констанс посреди пустой комнаты. Он чуть было не заговорил с нею, оглядывая квартиру напоследок, когда Тито уже спустился в гондолу, до того ощутимым было ее абсолютное присутствие. Она была здесь, ее всегдашняя практичная сущность, и она радовалась, что дело сделано и ничего от нее не останется. Генри не видел в комнате ни пустоты, ни пыли, он чувствовал присутствие хозяйки, которая, помедли он еще хоть мгновение, прожгла бы его взглядом.
Когда свет начал меркнуть над городом и розовое марево смешалось с блеклыми и насыщенными красками дворцов над Гранд-каналом, а вода отразила небо, подернутое красным и розовым, они поплыли к лагуне. Теперь они вздохнули с облегчением, хотя по-прежнему не разговаривали и даже не признавали существование друг друга. Генри смотрел на здания в вечернем свете и любовался на Салюте, чувствуя странное удовлетворение. Он устал, но ему было интересно, куда именно везет его Тито.
Он как будто снова встречался с нею, вдали от общих друзей и семьи, от водоворота светской жизни, только вдвоем в укромном уголке. Так они общались всю жизнь. Никто никогда не узнает, что он побывал там, вряд ли Тито когда-нибудь поделится этим секретом с кем-то из его друзей. Только Констанс видела, как Тито ведет гондолу мимо Лидо и направляет в те воды, куда Генри ни разу не отваживался заплывать до сих пор. Они плыли и плыли, пока не очутились в компании одних лишь морских птиц да солнца, клонившегося к закату.
Сперва Генри был уверен, что Тито ищет конкретную точку, но вскоре он понял, что, кружа на гондоле взад-вперед, лодочник просто оттягивает момент, когда им придется сделать то, ради чего они сюда приплыли. Взгляды их встретились, и Тито кивнул – пора, мол, начинать их скорбные труды, – но Генри только замотал головой. Они вот так же могли привезти сюда ее тело, подумал он, поднять его и сбросить в воду, дать ему погрузиться на дно. Тито продолжал кружить, оплывая небольшой участок, и, увидев, что Генри не может пошевелиться, усмехнулся, не то с упреком, не то с раздражением, и положил шест. Гондола мягко покачивалась на спокойной воде. Прежде чем протянуть руку за первым платьем, Тито осенил себя крестным знамением, а затем положил платье на воду, словно вода была кроватью, словно хозяйка платья готовилась выйти в свет и вот-вот появится. Оба они смотрели, как ткань темнеет, а потом медленно погружается в воду. Тито нежно опустил на воду второе платье, затем третье, а потом продолжил работу медленными, умиротворяющими движениями рук, склоняя голову всякий раз, когда платье уплывало, и время от времени шевеля губами в беззвучной молитве. Генри следил за ним, но не двигался.
Гондола покачивалась на волнах так мягко, что Генри казалось, она не движется вовсе. Когда скрылось под водой и белье, он представил себе, что оно погружается на морское дно прямо под ними.
И когда гондольер уже взялся за шест, менее чем в десяти ярдах от них оба заметили в воде нечто черное, и Тито вскрикнул. В сгустившихся сумерках оно напоминало тюленя или еще что-то темное, округлое, всплывшее из глубин на поверхность. Тито взял шест в обе руки и выставил перед собой, будто обороняясь. А потом Генри разглядел, что это. Несколько платьев всплыли на поверхность, чтобы засвидетельствовать странные морские похороны, в которых они только что приняли участие, их наполненные водой рукава и юбки пузырились, словно черные надувные шары. Когда Тито развернул гондолу, Генри заметил, что Венеция вдали подернулась серой дымкой. Скоро туман накроет лагуну. Тем временем Тито уже направил гондолу к ожившим нарядам. Генри смотрел, как он притапливает вздувшуюся материю шестом, удерживая ее под водой, а потом берется за следующее платье, снова выглянувшее на поверхность, и решительно и яростно расправляется с ним. Он все топил и топил непокорную одежду, пока не убедился, что все платья пошли на дно. Закончив, Тито в последний раз оглядел воду, темная ее гладь теперь была пуста. Но внезапно что-то снова вздулось в нескольких футах от них.
– Оставь его! – крикнул Генри.
Но Тито устремился туда и, снова перекрестившись, ткнул шестом в самый центр платья и втолкнул что есть силы под воду, а потом кивнул Генри, будто говоря: «Дело сделано». Это было трудное дело, но они справились. Тито поднял шест и снова занял привычное место на носу гондолы. Пора было возвращаться. Медленно и умело он повел гондолу через лагуну к городу, погрузившемуся во мрак.
