class="p1">Она тоже вгляделась в фишки, потом на доску, пытаясь понять, в какие слова их можно встроить. И потом, использовав И из «донкихотский» и Ы из «зримый» сложила слово «сбывшийся».
Идеальное слово для описания того, что подарило им настоящее и каким они собирались сделать свое будущее.
В тот день, когда Этьен убил Вернера, нацисты бежали из города. Взрывы сотрясли Лион, когда взлетели на воздух мосты – нацисты хотели отрезать Союзникам путь к преследованию. Трусы.
Сам генерал де Голль прибыл две недели спустя и воздал Лиону почести, объявив его столицей Сопротивления. Для Элейн этот день стал днем огромной победы, потому что вся страна склонила головы перед величием принесенных Лионом жертв: перед теми, у кого хватило сил молчать под пытками; перед теми, кто отдал свои жизни; перед теми, у кого отняли близких, оставив незаживающую рану на месте сердца.
Наконец до Элейн дошли известия от родителей: как она и надеялась, им пришлось не так туго, как большинству французов – их спасением стало то, что они жили в маленьком провинциальном городке и смогли сносно прокормиться тем, что выращивали сами. А она-то в юности презирала их скучный захолустный быт.
Пленные начали возвращаться в начале 1945 года, и Франция пришла в ужас при виде похожих на скелеты фигур, от которых остались одни кости, с огромными настороженными глазами на лицах, похожих на черепа – так плотно их обтягивала кожа. Продукты все еще выдавали по карточкам, хотя нормы стали заметно больше, чем во время оккупации, но не было во Франции человека, который не поделился бы своим пайком с теми, кто прибыл из лагерей.
Через месяц после начала освобождения пленных вернулась Дениз – как и прочие, похожая на скелет, лишившаяся нескольких зубов, но со знакомым огнем в глазах.
Именно тогда Элейн нашла себе новое занятие – так много людей искали пропавших членов семьи, что она стала печатать списки выживших. Она перетащила тяжелый станок на новое место – в комнату с широким окном, выходящим на улицу, так что в него свободно лился солнечный свет, а прохожие могли узнать, каким делом она занимается. В эти дни «Минерва» открыла силу слов заново и с другой стороны, потому что теперь она призывала не сражаться с врагом, а помогала воссоединяться друзьям, семьям и любимым. С помощью этих списков Элейн нашла Оливье, отца Николь, высоченного мужчину с точно такой же родинкой в виде сердечка на тощей руке. Со слезами на глазах он выслушал рассказ об отваге, которую проявила его дочь, и подтвердил, что они с сыном смогли выжить только благодаря посылкам, которые получали от Николь, а потом от Элейн. Сестра и зять Николь тоже выдержали ужасы плена, и каждый вечер они вчетвером возносили молитву, адресуя ее пустому месту за столом.
Жозетта так и не оправилась полностью – ее хрупкая психика не выдержала длительного напряжения. Элейн однажды пришла навестить ее, и все это время мать Жозетты буравила ее осуждающим взглядом, потому что винила в случившемся Сопротивление. И хотя Элейн хотела прийти снова, мать Жозетты категорически это запретила.
Люси во Францию не вернулась, так же как и ее муж – оба сгинули в Польше, в лагере под названием Аушвиц. Каждый раз, видя фотографии этого жуткого места, Элейн вспоминала подругу, всегда искрившуюся оптимизмом, и ее сердце сжималось от боли, когда она представляла, что ей пришлось пережить.
Элейн в итоге вернулась в свою квартиру на улице дю Пла. Она вошла не сразу, пытаясь собраться с духом, – ее пугало не запустение, а воспоминания, наполнявшие этот дом, но принадлежавшие словно бы другому человеку.
Наконец она открыла дверь и сразу за порогом обнаружила конверт – за ним тянулась полоса в пыли, там, где его толкнула внутрь чья-то рука. Сжав конверт в пальцах, Элейн прошла через некогда знакомые комнаты: мимо солнечной кухни, где она зачитывалась выпусками «Комба» – тогда она еще не знала, как выглядит печатный станок, и уж тем более не имела представления, как на нем работать; мимо кресла в гостиной, в котором Жозеф сидел, занимаясь своей научной работой и делая расчеты, отчего его теплые карие глаза приобретали отсутствующее выражение; мимо спальни, где они отдыхали в объятиях друг друга до тех пор, пока, опасаясь за ее безопасность, Жозеф не вбил между ними клин отчуждения – и она ему это позволила.
Слезы обожгли Элейн глаза. Она все отдала бы, чтобы вернуть те дни, чтобы отбросить гнев и позволить себе купаться в их любви.
Она вошла в ванную, где, спустя два года, все еще чувствовался слабый аромат одеколона Жозефа. И тогда наконец колени у нее подогнулись, и она осела на пол, захлебываясь рыданиями, оплакивая мужчину, которого она любила и который никогда уже не вернется.
Когда слезы иссякли, Элейн вспомнила про письмо, которое так и сжимала в руке. Открыв конверт, она обнаружила записку – и удостоверение личности на имя Элен Беланже. Это имя некогда было для нее таким же привычным, как доски пола, на котором она сейчас сидела, обессилев от слез.
Дрожащими руками Элейн развернула записку.
«Я прождала несколько часов, но, боюсь, вы здесь больше не проживаете. Надеюсь, вы найдете этот конверт, поскольку я не знаю других способов найти вас. Я хочу поблагодарить вас за возможность все это время пользоваться вашим именем, хотя эти слова не в силах выразить глубину моей признательности. Ваше самопожертвование спасло мне жизнь. Мне показалось правильным вернуть эту вещь вам».
Элейн снова взглянула на удостоверение личности. Ей не приходило в голову, что когда-нибудь она сможет вернуть себе свое имя. За два прошедших года Элен осталась где-то в прошлом, это была какая-то другая женщина, которая эгоистично требовала, чтобы ее желания исполнялись, которая считала, что может управлять обстоятельствами по своему желанию, и которая позволила своему дурному характеру испортить последние драгоценные дни, остававшиеся у них с Жозефом.
Но фамилия… да, она вернет ее себе, чтобы хранить и лелеять непреходящий дар, оставленный мужчиной, которого она всегда будет любить.
Через неделю, когда Элейн пришла на свое рабочее место, чтобы напечатать свежие списки выживших, она обнаружила, что ее ожидает Этьен в компании душераздирающе худого мужчины, в слишком просторной для его иссохшей фигуры одежде. Плечи незнакомца горбились, руки он сложил перед собой в жесте покорности, но голову держал прямо и с интересом смотрел на Элейн.
Не в первый раз Этьен
