от самой важной темы. Железнодорожный абонемент очень пригодился, европейские города ему понравились, поездка через Альпы была потрясающая, в пути он повстречал школьных друзей. Днем он позвонил слесарю, чтобы тот пришел и починил сломанный кран в ванной. Потом созвонился с Дафной и напросился к ней на чай. Она сказала, что для Лоуренса нашлась скромная вакансия в ее жилищной ассоциации. Временно, на полгода. Джеральд решил поступать в медицинский колледж. Он схитрил, вписав свою фамилию в группу абитуриентов с уровнем знаний А [132], и собирался потом уговорить преподавателей естественных наук взять его на курс. Грета скоро вернется из Таиланда. Нэнси по-прежнему терпеть не может Бирмингем, как сам город, так и свое учебное заведение. Роланд все это и так знал, но слушал, правда вполуха. Сейчас он расслабился, на душе у него было хорошо, и он медленно шагал, ловя рассказ сына и ощущая поднимающиеся от мостовой волны последнего тепла лета. Скоро ему предстояло услышать мюнхенскую историю. И то, что сын вчера пришел пьяным, лишь подтверждало его опасения. А ведь он пытался отговорить Лоуренса от этого дурацкого намерения.
В «Стандарте» было пусто. Менеджмент упрямо сопротивлялся модному тренду на осовременивание меню индийских ресторанов Лондона. Здесь старались придерживаться старого стиля: тисненые обои, горшки с чахлыми паучниками и широкие репродукции огненных закатов в рамках. Заняв свой обычный столик в углу у окна, они заказали по стакану лагера и пшеничных лепешек. Оба молчали, интуитивно ощутив перемену настроения. Не все подробности всплывут сразу же. Им еще предстояло не раз в ближайшие дни возвращаться к этой истории. Роланд был настроен очень серьезно начать вести дневник, и рассказ Лоуренса должен был стать первой записью в нем.
– Ладно, – наконец произнес Роланд. – Давай рассказывай. Я слушаю.
Не успел Лоуренс попасть в город, как у него возникло первое впечатление: «Мюнхен – дерьмо». Их поезд остановился, не доехав до вокзала, и простоял так часа два. Без объявлений, без объяснений. Когда же они наконец встали у платформы, пассажиров держали на перроне еще полчаса, потом в сопровождении полицейских провели к дальнему концу здания вокзала, где им пришлось ждать вместе с тысячами других людей. Лоуренс сносно говорил по-немецки – спасибо школе и бабушке с дедушкой, – так что сразу понял, в чем дело. Искали бомбу, уже третью за месяц, которую, вероятно, заложил кто-то связанный с «Аль-Каидой». Но это вовсе не объясняло, зачем людей надо было держать на перроне. И его злило, почему немцы так покорно ко всему этому отнеслись. Внезапно, и снова без каких-либо объяснений, им позволили покинуть вокзал. Он нашел дешевенький отель и днем, по рекомендации Роланда, посетил музей «Ленбаххаус», чтобы посмотреть там картины «Синего всадника». По его мнению, папа был не прав. Кандинский намного превосходил Габриэлу Мюнтер, был куда более амбициозным и интересным художником, чем она.
На следующее утро он увиделся с Рюдигером в его офисе. Он счел, что издатель не откажется дать адрес матери, когда сын обратится к нему лично. Глядя друг другу в глаза, они проговорили несколько минут. Потом Рюдигера отвлекли по какому-то делу. Лоуренс побродил по его кабинету. Рядом со стопкой книг на подоконнике стоял лоток для исходящей корреспонденции. Он инстинктивно стал рыться в конвертах и – нашел письмо, адресованное его матери, с машинописным адресом. Он его запомнил: населенный пункт, улица, номер дома. Рюдигер, как и обещал, повел его на обед. За обедом Лоуренс спросил, где живет мать. Издатель покачал головой. Он сказал, что это длинная история. Суть в том, что она попросила его никогда больше не вмешиваться в ее личную жизнь, и не пытаться вмешиваться, и ни словом не упоминать про ее семью, и не давать ее адрес, а иначе она опубликует следующую книгу в другом издательстве.
Ему помог менеджер отеля. Мать жила в деревушке, не в городе, в двадцати километрах к югу от Мюнхена. Туда ходил, правда нерегулярно, автобус, который останавливался около вокзала. Он даже любезно позвонил узнать расписание, и вот в обеденное время следующего дня Лоуренс шагал по дороге к ее дому, ища его глазами. Деревушка – «неописуемая дыра» – располагалась на равнине среди полей, разрезанная пополам оживленным шоссе. Ее улочка была на выезде из деревушки, а точнее, в предместье. Дома здесь были современной постройки и немного смахивали на горные шале, но «все какие-то приземистые и абсолютно уродские». Они стояли поодаль друг от друга, и его поразило полное отсутствие деревьев. Знаменитый писатель вряд ли бы захотел по своей воле поселиться в таком месте. Наконец он подошел к ее дому. Он, как и прочие, был приземистый, с тяжелыми балками и окнами из зеркального стекла. Внутри было темно. Массивно нависавшая кровля создавала иллюзию, что дом «стоит, нахмурившись». Он не был готов позвонить в дверь, поэтому сначала вернулся тем же путем, каким сюда подошел. Его пробрала дрожь, подташнивало. Из машины вышел мужчина и стал пристально на него глядеть. Лоуренс достал мобильник и сделал вид, будто разговаривает с кем-то.
Минут через пять он вернулся к дому, все еще слегка дрожа. Он подумал, не уйти ли ему. Но что делать потом? Его обратный автобус до Мюнхена отходил только через три часа. Он приложил пальцы к дверному звонку и тотчас отдернул. Если он нажмет на кнопку, пришло ему в голову, то его жизнь изменится навсегда. Но потом, словно собравшись прыгнуть в ледяную воду, он подумал: «Я же решил это сделать!» Он услышал глухой колокольный звон в глубине дома и понадеялся, что ее нет. Потом раздались шаги на лестнице. И только сейчас, с опозданием, он заметил на стене, на уровне груди, эмалированную табличку с надписью готическим шрифтом: Bitte benutzen Sie den Seiteneingang. «Пожалуйста, воспользуйтесь боковым входом». У него пересохло во рту, когда он услышал поворот ключа в замке и лязг отодвигаемого засова, потом еще одного. Дверь открывалась не совсем обычно. С громким всасывающим звуком воздуха под давлением она отлепилась от резинового утеплителя и распахнулась настежь. И он увидел ее, «адски злую» – свою мать.
– Was wollen Sie? [133]
Тон был бесцеремонный. Грабитель, поклонник, доставщик – ей было все равно, кто здесь. Она собиралась его прогнать.
– Ich bin…
Она указала на привинченную к стене эмалированную табличку. От раздражения ее указательный палец с накрашенным ярко-красным лаком ногтем дрожал.
– Das Schild! Können Sie nicht lesen?
«Табличка! Вы читать не умеете?»
– Я Лоуренс. Ваш сын.
Мир словно замер. Он подумал: сейчас может произойти что угодно. Она не растаяла и не обняла его в порыве нежности – такую возможность он тоже мысленно проиграл. Он ждал момента примирения в шекспировском духе – в школе его заставляли читать «Зимнюю сказку». Или это была «Буря»? Ничего подобного не случилось.
Алиса хлопнула себя ладонью по лбу и воскликнула:
– Боже мой!
Они смотрели друг на друга, словно перебирая в уме варианты своей реакции. У Лоуренса на этот счет были довольно смутные мысли. Он слишком нервничал, чтобы заметить или запомнить многие детали той встречи. Ему показалось, что ее плечи укутаны «как будто шалью». В руке она держала недокуренную сигарету. Еще на ней вроде был кардиган, а может, толстая вельветовая юбка, хотя день был довольно теплый. Вокруг ее глаз он заметил глубокие морщины. И вообще вся она была «какая-то сморщенная».
– Наверное, она писала, – предположил Роланд. – Рюдигер говорил, что она приходит в ярость, когда ее отрывают от работы.
– Чудно. Но ведь это был я. Давай сделаем заказ. Я хочу что-нибудь огнедышащее типа виндалу [134].
Она же – Роланд попытался представить себе эту сцену ее глазами – увидела на пороге бандитского вида подростка с пронзительным взглядом и большой головой, выбритой налысо, что увеличивало его и так немаленькие уши.
Но в конце концов Алиса произнесла спокойным голосом:
– Но мой вопрос остается. Чего ты хочешь?
– Увидеть тебя.
– Где ты взял этот адрес? У Рюдигера?
– Я накопал в интернете.
– Почему ты сначала не написал?
Вспышка гнева помогла Лоуренсу быстро найти ответ.
