случай.
Шашлыки были готовы только в шестом часу, к тому времени наша компания уже напоминала голодную стаю волков. Первые десять минут прошли в полном молчании, все сосредоточенно жевали, но, как только народ насытился, то сразу потребовал зрелищ.
Юрка достал из чехла гитару и любовно погладил гриф: «Полчаса назад я ее, красавицу, с голодухи слопать был готов, а теперь….», – его пальцы привычно пробежали по струнам. Ребята одобрительно зашумели и приготовились слушать. Гусев потренькал несколько минут для разбега, потом запел.
Вдруг я вспомнила про Кузину. За столом ее не было, Макса тоже. Ну и ладно. Главное, чтобы Наташке дурь в башку не лезла. Потом кто–то предложил разжечь костер, кому–то понадобился консервный нож, и мои мысли побежали в другом направлении.
Уже давно стемнело, а мы все сидели за столом. От ночной свежести девчонки начали поеживаться, некоторых стало клонить ко сну. Надо было срочно поить народ чаем.
Чайник в темной кухне я разыскала с трудом, свет мы так и не включили. Потом стала искать спички.
–Вообще–то разочаровываться в людях приходиться довольно часто,–произнес чей–то голос.
Я притихла. Голос принадлежал Максу.
–У меня друг есть,–продолжал Князев,–Мы с детского сада вместе, так мне до недавнего времени казалось, что я его знаю, как самого себя. А полгода назад понял, что это не так.
В темноте моя рука напоролась на какую–то посудину и та с грохотом скатилась со стола. Минуты не прошло, как из соседней комнаты появился Макс, а следом за ним Кузина.
–Чаю хотела согреть, а фонарь забыла,–попыталась я объяснить ситуацию.
–Сейчас принесу,–Князев поднял с пола упавшую кастрюлю и вышел. Мы остались с Наташкой вдвоем.
–Вот память проклятая, ведь еще утром хотела свет наладить,–продолжала я оправдываться.
–Давай помогу, а то ты всю кухню разворотишь,–она улыбнулась и принялась шарить по столу в поисках спичек, а голос ее больше не походил на хрип утопленника. И это было уже кое–что.
Три дня пролетели незаметно. Шашлыки, футбол, поход к роднику, осмотр местных достопримечательностей, костер, опять шашлыки….. В Москву мы возвращались усталые, но довольные. Наташка смеялась и болтала без умолку, в общем, напоминала прежнюю Кузину. Максу я была благодарна.
***
После праздников началась «сумасшедшая» весна. Природа так долго спала и ленилась, что, по всей видимости, устыдившись, стала яростно наверстывать упущенное. Город приобрел изумрудный цвет, зашелестел, загомонил и наполнился обалденными запахами. Сидеть в душном помещении не было никакой возможности, при первом удобном случае мы вылезали на воздух и шатались по улицам до изнеможения. Ходили мы теперь, как правило, вчетвером.
Я просто не могла бросить Кузину на произвол судьбы, тем более что по–настоящему она в себя так и не пришла. Вывести Наташку из равновесия могло, что угодно. Рекламный щит с памперсами, витрина с детским питанием, карапуз в песочнице и у нее тут же начинали дрожать губы. Имя Павел она вообще слышать не могла, впадала в тихую истерику. Как назло, нашего шефа звали Павел Андреевич, и, как только кто–нибудь произносил его имя–отчество, у Кузиной моментально менялся цвет лица. Ясное дело, что при таком раскладе, одну оставлять ее было нельзя, но и таскать с собой третьей тоже радость небольшая. Слава богу, Князев оказался человеком понятливым. Он ее встречал, провожал, приносил какие–то журналы, книги и, если мы собирались куда–то пойти, то в назначенное место они являлись всегда вдвоем.
А я окончательно потеряла голову, чем бы я ни занималась, о чем бы ни думала, мысли неизменно возвращались туда, откуда брали свое начало, в ту точку, где сфокусировался для меня весь мир. Ночами я видела ошалительные сны, в них шелестела осока, квакали лягушки и целовались бабочки на фоне кирпичного заката, а утром, еще не покинув свои волшебные странствия, я судорожно выискивала внутри ту струну, чей пронзительный звук полностью подчинил мой разум. Любой пустяк, любая мелочь приводили меня в состояние невесомости: солнечный зайчик пробился через занавеску (Се–реж–ка!), в переполненном автобусе свободное место нашла (Се–реж–ка!), лифт в подъезде починили (Се–реж–ка!). Я ощущала его присутствие постоянно, неважно был он рядом или нет. Честно говоря, последнее случалось довольно редко. Мы вместе ехали на работу, вместе с работы, вместе ели, пили, если кому–нибудь из нас надо было зайти, например, в деканат, заплатить за квартиру или починить обувь, второй обязательно тащился следом, не говоря уже о том, что, по крайней мере, каждое второе утро мы просыпались на одной подушке. В нашей с Димкой квартире теперь царил идеальный порядок. Котов органически не переваривал хаоса, все предметы стояли на своих местах, на кухне чистота была почти стерильная, мой сводный именовал ее теперь не иначе как прозекторская. И действительно, было что–то медицинское, в том, как была расставлена посуда (строго по цвету и размеру), как сиял кафель и блестели сковородки. Холодильник всегда был заполнен едой, а мусорное ведро, наоборот, пустовало. Новые порядки особенно нравились Димке. Он называл Котова братишкой и говорил, что теперь может пригласить в гости даму, не опасаясь, что та обнаружит в раковине немытую посуду или в самый не подходящий момент наткнется на мой бюстгальтер. Цветы в квартире не переводились никогда, они гнездились на столе, серванте, подоконнике и даже на холодильнике. В основном это были розы: малиновые, нежно–розовые, желтые, словно пух трехдневного цыпленка, ярко–красные с бархатным отливом и даже черные, чьи плотные бутоны казались восковыми.
Никто и никогда не заботился обо мне так, как делал это Котов, даже покойная тетя Катя. Если на улице шел дождь, он меня тут же впихивал в куртку, а, если светило яркое солнце, то мне на нос водружались темные очки. Если мы завтракали вместе, то мне в обязательном порядке предстояло съесть н–е количество бутербродов, а, если нет, то Котов, зная мою привычку убегать из дома голодной, то же количество притаскивал на работу и возлагал на стол перед моим носом. Сначала я пыталась отказываться, говорила какие–то слова, что не привыкла так рано есть, что сыта еще с вечера, но все мои попытки «откосить» пресекались одной фразой: «Это неправильно. Питаться надо регулярно, а не от случая к случаю».
Теперь мне по жизни ни о чем не надо было беспокоиться. Обычно Сережка сообщал, что там–то и там–то происходит то–то и говорил, что надо бы на это посмотреть, а иногда и вовсе ставил перед фактом, мол, завтра идем туда–то. Сначала все было в кайф. Еще бы! Мне, можно сказать, с рождения приходилось самой за все шевелить мозгами, а тут такая пруха, но потом стало напрягать. Нельзя сказать, что мои желания или привычки не брались в расчет, но
