эту… – Она запинается и наконец произносит то, что никогда раньше себе не позволяла: – Всю эту хрень!
– Мам, – вступаю я.
– И не мамкай. – Она всхлипывает, роняя ладони на стол. – Скажи ей, отец!
– Что сказать? – вздыхает он, отодвигая от себя тарелку с оладьями.
Я внимательно смотрю на него.
– Скажи, как этот старый хрыч…
– Да не старый он!
– Как этот старый хрыч, – не унимается мама, – просил тебя выгнать его сына обратно в Штаты! Как деньги предлагал, чтобы ты его уговорил вернуться! Он. Все он! – Она разводит руками. – Разлучил их.
Папа смотрит на меня виновато.
– Мам, все нормально, – пытаюсь улыбнуться, – знаю я все. И могла бы удержать Джастина силой, уговорить его не уезжать сейчас, а сделать это позже. Но… он же сам этого хотел, ведь так? Его отъезд в Россию в свое время был спешным, против воли. Он соскучился по всему, что оставил там. В Америке его дом, семья. Подумай об этом.
Я опускаю взгляд, беру чашку и маленькими глоточками пью чай с лимоном. Родители молчат. Лишь спустя минуту они снова приступают к еде.
Так мы переживаем утро.
* * *
– Отличного дня, заяц, – бросает мне на прощание отец, когда я выхожу из машины возле универа.
– И тебе, папа, – наклоняюсь и прежде, чем закрыть дверцу, тихо говорю: – И спасибо тебе за все. Знала, что ты не подведешь.
Он просто кивает.
А я закрываю дверь, разворачиваюсь и иду вверх по ступеням. В груди такая тяжесть, что с трудом удается дышать. Каждые две минуты проверяю телефон, ожидая новой весточки. Прохожу мимо Славы в коридоре. Мы чуть игнорируем друг друга.
Входя в нужную аудиторию, даже не пытаюсь натянуть на себя маску беззаботности. Мне плохо, мне больно, и я не хочу этого скрывать. Душа растоптана. Сердце изранено. Еще недавно такое большое и окрыленное, сегодня оно свернулось до размеров наперстка и боится сделать лишнее движение, чтобы не рассыпаться у всех на глазах.
– Привет!
– Привет, Зоя!
– Ну, как ты?
– Он уже уехал, да? Вот беда.
Все вокруг то же самое. Люди, обстановка, столы, стулья, снег за окном и даже весеннее солнце, но все равно пусто, потому что его нет. Каждый новый вдох – испытание, каждый новый день – еще одна маленькая жизнь без него.
– Привет! – Маша выглядит настолько обеспокоенной, что мне становится стыдно за то, что заставляю ее волноваться.
Она обнимает меня, а Димка кладет свою тяжелую руку мне на макушку. Благодарю Всевышнего за то, что не приходится рассказывать о том, что у меня внутри прямо сейчас, ведь начинается лекция.
– Hello, students, – приветствует нас Станислав Вячеславович.
Я мысленно отнимаю десять часов, чтобы понять, который сейчас час в Калифорнии.
Занятие кажется бесконечным. Глядя в тетрадь, продолжаю убивать свою грусть силой воли.
Джастин целует меня после вечеринки, мы сидим на крыше моего дома, поем песни на соревнованиях, идем пешком в универ, катаемся на скейте, едим мороженое в кафе – эти воспоминания преследуют, они меня душат.
Слушаю вполуха, о чем вещает преподаватель. Продолжаю пялиться в белый лист бумаги, расчерченный клеточками. Изредка принимаю участие в разгоревшейся дискуссии по поводу грамматики, давая короткие, односложные ответы.
Головы не поднимаю. Мне не нужны их сочувственные взгляды.
– Зой, – окликает меня Вика на перемене, когда мы идем в столовую. – Постой, пожалуйста.
Сжимаю челюсти. Только ее издевательств мне сейчас не хватало.
– Что? – оборачиваюсь.
Собираюсь с духом.
– Я… – Молчаливая в последнее время Старыгина теперь и вовсе выглядит растерянной. – Не подумай ничего плохого, – она нервно поправляет прическу, – в общем, я просто хотела сказать…
– Говори, – выдыхаю устало.
– Прости меня, ладно? – Девушка закусывает губу.
– Ладно, – отвечаю спокойно, – только я на тебя не обижалась.
– Все равно прости.
Киваю. Кажется, она вполне искренна.
– Прощаю.
– Спасибо. – Ее лицо проясняется.
– Все? – спрашиваю.
– Все, – подтверждает она.
Разворачиваюсь и иду прочь.
– Зоя! – восклицает Вика.
«Ну, что еще?» Останавливаюсь, оборачиваюсь.
– Все будет хорошо! – добавляет она, складывая руки на груди.
– А… Ага… – киваю я и иду обедать.
* * *
К концу занятий я истощена во всех смыслах. Ребята везут меня к себе в кафе, где пытаются напоить кофе с булочками.
– Папа Димы наверняка сможет договориться, чтобы ты смогла улететь к Джастину раньше, чем начнется обучение. У него везде знакомые, да, Дима?
– Я не волшебник, но спросить могу, – послушно кивает парень.
– А я не сумасшедшая, чтобы пускаться во все тяжкие, – возражаю, ерзая на диванчике. – Это первые дни без него тяжело, а дальше привыкну.
Продолжаю мешать кофе. Ложка совершает тысячный оборот в кружке, а мне все никак не удается остановить ее движение. И почему расставаться со Славой было совсем не так сложно? Тогда я отпустила его и просто скучала, а после отъезда Джастина даже дышать получается через раз.
– Так, ладно, – хмуро заключает Маша. – Мы опять теряем пациента. Зоя, Зоя, поговори с нами. – Она кладет свою руку на мое запястье. – Оставь ты в покое эту ложку. Пожалуйста!
– Она ушла в астрал, – протягивает Дима, водя ладонями перед моим лицом.
Серость. Серые фигуры, дома, машины. Все стало серым. Я наблюдаю за движением транспорта через стекло, ожидая хоть чего-то, хоть какого-то всполоха света, что выдернет меня из падения в бездну отчаяния.
– О, Никита с Ирой. – Дима машет руками в окно.
Но я по-прежнему не вижу никого. Все цвета померкли, и мир стал совершенно тусклым.
– Вы где так долго? – спрашивает Маша, подвигаясь, чтобы ребята могли сесть.
– Гуляли, – звучит ответ. – Солнышко припекает, в воздухе пахнет весной, грех на машине ехать в такую погоду.
– У нас Зойка совсем раскисла. Может, прогуляемся куда-нибудь? А то не хотелось бы сразу электрошокер использовать, чтобы привести ее в чувство.
Ложка замирает в моей руке, когда Никита садится напротив, наклоняется на стол и уставляется мне прямо в глаза.
– Зой. У меня тут дело к тебе, важное.
– А? – бормочу, словно во сне.
– Я с утра не могу до Джастина дозвониться. – Он расстегивает пальто. – Клуб хочет с ним контракт подписать. Премьер-лига, очень хорошие деньги и перспективы, конечно же.
– Что? – Мое сознание мгновенно проясняется.
– Я говорю, руководство футбольного клуба твоего американца хочет. Понимаешь? – Он усмехается. – Я хочу ему это сообщить, а он с утра вне зоны доступа и в соцсетях уже сутки не появлялся.
– А что… так можно? – Мое сердце подскакивает, трепещет, снова увеличивается в размерах. – Он же… иностранец…
– Ну, ты даешь, Градова! – Никита отпивает прямо из кружки Димы. – Сколько у нас в стране легионеров играет за разные клубы?
