дома. И мне на самом деле было нехорошо. Я чувствовал, что умираю, — он смотрел прямо в экран. — Если бы я продолжал видеться с ней… я должен был спасти ее. Был кто-то, кто хотел причинить ей боль. И это был я. Я? — Колебание, почти изумление. — Я любил ее. Я никогда не любил никого, кроме нее.
Марика смотрела, собрав на это все силы, лицо на экране распадалось, тело мальчишки таяло, и появлялась маленькая девочка, ее дочь.
— Я никогда не испытывал ничего подобного ни к одной другой девочке или мальчику. Я любил ее, любил только ее. Понимаешь?
Марика дернулась, словно ее ударили по лицу. Потом качнулась обратно.
— Я любил ее не как младшую сестру, маленькую девочку, к которой ты привязан, — он тяжело дышал. — Марика, я любил твою дочь, как мужчина любит женщину.
Марика заплакала, но это были тихие слезы. Запись снова прервалась, возобновилась, Карло отодвинул компьютер в сторону.
— Ты спросишь, Марика, знал ли я, что твоя дочь еще ребенок. Да, знал. Ты спросишь, понимал ли я, что это неправильно. Да, Марика, да. И что? Скажи мне, черт, что? — он ударил по экрану. — Я не смог. Я хотел ее. Я любил ее. Чтобы спасти ее, я заперся дома, — он поднял взгляд. — Поверь мне, Марика, я все сделал, — он стучал и стучал по экрану, невротик, компьютер дрожал. — Почему я не обратился за помощью? Кто-то мог бы мне помочь. — Тишина. — Потому что мне было стыдно. Я боялся. Никто бы меня не понял, понимаешь? — еще один удар по компьютеру. Запись опять прервалась. Потом продолжилась. Карло снова оказался в центре кадра.
— Что случилось в тот день. Что случилось, хорошо, хорошо, — он вздохнул. А Марика больше не дышала. — Я был один дома, думал, как умереть. Клянусь памятью той маленькой девочки. Из своей комнаты я мог слышать счастливые голоса детей, голоса во дворе. Я изо всех сил боролся, чтобы не спуститься и не присоединиться к ним. Чтобы не видеть мою Терезу. Я не спустился, — где-то за стеной, на видео, эхом разносился рев самолета. — А потом услышал, как она крикнула, как обычно.
Марика зажала рот рукой. Она задрожала, вцепилась в столешницу.
— Твоя дочь сказала, что ей нужно в туалет. Мои уши слышали каждый звук, как если бы его усилили в сотню раз. А потом я услышал, как дедушка Терезы открыл дверь. Я услышал, как эта дверь открылась прямо на моей лестничной площадке. В тот момент я умер, потому что твоя дочь поднималась, она приближалась, она была в одном шаге от меня, — он встал. Сел. Марика держалась за столешницу. — Я должен был ее увидеть. Увидеть в последний раз. И потом я бы покончил с собой. Я должен был попрощаться.
— Как ты хотел попрощаться? — это был голос Марики, шепот, полетевший прямо от нее к Карло.
— Я слышал, как открылась дверь. Я слышал шажочки Терезы. Я присел, прижался ухом к двери.
Снова послышался какой-то шум за стенами комнаты. Карло обернулся. Повернулся к экрану. Наклонился к экрану.
— Я открыл дверь.
— Что ты сделал… — прошептала Марика.
— Приоткрыл дверь, щелочку. Просто чтобы увидеть ее. Я знал, что дедушка будет у двери. Я увидел бы ее в последний раз. Я… прошли месяцы с тех пор. Мне казалось, я контролирую себя… Я открыл дверь. Щелка. Я был в пижаме и, должно быть, ужасно выглядел, потому что, когда она увидела меня, сказала: «Ты заболел?» Своим прекрасным голосом. — Из горла Марики вырвался всхлип, будто ее душа исторглась из тела и унеслась прочь. Марика закусила губу. — Клянусь, я держал дверь приоткрытой. Я просто хотел ее увидеть. Но дедушки у дверей не было.
— Где он был… — Марика прижала руку к лицу. Рука тряслась.
— Наверное, он говорил по телефону или что-то в этом роде. Я плохо помню, что он рассказал потом. А тогда на пороге квартиры никого не было. Дверь приоткрыта. Твоя дочь оглядывается, будто она потерялась. Видит меня. Ее милые глазки загораются. «Карло!» — кричит мне. Потом начинает волноваться: «Карло, ты болен?» И подходит все ближе.
Глаза Марики расширились. Она задрожала всем телом.
— Я говорю ей, чтобы она не подходила, потому что я болен, да, у меня жар, лихорадка, я могу ее заразить. Тогда у нее тоже поднимется температура.
И если у нее поднимется температура, ей нужно будет обратиться к врачу. А ей не нравится ходить к врачу. — Марика всхлипнула, снова закусила губу. — Я сказал это, Марика. Клянусь Богом, — Карло обхватил себя руками, словно ему стало очень холодно. — Я не могу этого сделать, Марика, — он выдохнул. И через мгновение решительно сказал: — А ты, Марика, теперь ты меня спросишь: что тогда делала Тереза? — он вздохнул. — Она любила меня. — Тишина. — Что она сделала, что она сделала. Она снова подходит к двери. Она говорит: «Привет», — он несколько раз с силой провел рукой по губам. — Я говорю: «Привет». Твоя дочь смотрит на меня и говорит: «Мне жаль, что ты болен». Я ей говорю: «Отойди. Иначе тоже заболеешь», — он какое-то время сидел неподвижно, молчал. Потом: — Почему я не закрыл дверь, Марика? Ты можешь мне сказать почему? — его голос дрожал, он покачал головой. — Она была такой красивой. И я так сильно ее любил.
Запись опять прерывается, опять новый кадр. Теперь Карло вплотную приблизился к компьютеру, лицо на весь экран.
— Я никогда ничего такого не испытывал к другим мальчикам или девочкам. Я никогда раньше не обижал твою дочь. Я никогда не прикасался к ней, никогда не ласкал ее, никогда не приставал к ней. Я клянусь. Я клянусь. Я пытался сопротивляться. Я хотел жениться на ней. Только на ней, — он отодвинулся от экрана. Посмотрел поверх него, сказал: — Я изо всех сил пытался закрыть дверь. У меня не получилось. Это было сильнее меня. Она улыбнулась и ласково сказала: «Я сейчас сделаю тебе лекарство, которое тебя вылечит. Мама всегда готовит его для меня». — Марика беззвучно заплакала, коснулась экрана, закрыла глаза при слове «мама». — Я не сделал ничего, чтобы ее отговорить. Я не мог. Уже нет, — Карло все еще смотрел поверх экрана. — Я посмотрел на дверь квартиры ее дедушки. С того времени, как твоя дочь поднялась на лестничную площадку, прошло, наверно, две минуты. Я надеялся, что дедушка придет. И я всем сердцем надеялся, что этого никогда не случится… — Тишина.
— Он пришел? — прошептала Марика.
— Он не пришел, — пауза. — Твоя дочь подошла ко
