Флориан Зеллер - Случайные связи

Моя жизнь долгое время была похожа на уходящее лето. Странно, но это так: случается, на исходе печальных дней, под безнадежно застывшим небом внезапное осознание того, что скоро осень, вступив в свои права, раскрасит пейзаж серым, вызывает во мне чувство, граничащее с ужасом. Не кажется ли вам, что стало немного прохладней?

Сегодня мне кажется, что в моей жизни осталось лишь прошлое.

Однако я еще не сдался. Я все время искал лицо, то самое лицо из нежных юношеских грез, чтобы влюбиться. И, прильнув к оконному стеклу, как делают все безнадежные мечтатели, я пытался его себе представить.

— Вы боитесь смерти?

— Да, конечно.

История могла бы начаться так: у подъезда дома О. она как-то по-детски открывает дверь, еле заметно кивает ему головой — само собой, это приглашение. Наверно, уже первый час ночи, они вместе поужинали, и теперь Тристан должен решиться. «Зайдешь, выпьешь чего-нибудь?» Он хмуро на нее смотрит, взглядом, который она не совсем понимает. Она еще не знает, с кем имеет дело.

Они поужинали в итальянском ресторане, недалеко от ее дома. За дыней с пармской ветчиной и вином болтали как ни в чем не бывало. После ужина решили еще зайти выпить стаканчик-другой, чтобы потянуть время. Когда сомнения превращаются во флирт, возникает ощущение, подобное алкогольному опьянению.

Она жила неподалеку, и он предложил проводить ее. Теперь они стояли у ее дома. Вот оно — начало моей истории: она как-то по-детски открывает дверь, еле заметно кивает ему головой — само собой, это приглашение. Тристан должен решиться: «Я поднимаюсь или…»

Если история начинается именно в этот момент, то лишь потому, что, оглядываясь назад, именно там я нахожу объяснение всему, что произойдет дальше, первую ноту циничной и жестокой, но в конечном счете комичной партитуры.

Стоя внизу у дома О., Тристан думает об Амели. Он понимает, что сегодня вечером впервые изменит ей. А верил ли он вообще, хоть однажды, что ему удастся избавиться от этого безумия, толкавшего его из одних женских объятий в другие? В самом начале, быть может. Но «самое начало» еще ничего не значит, тогда все видится иначе.

Амели, словно воришка, прокралась в его жизнь. Они случайно встретились, вот и все. Он и сам не смог бы объяснить, почему полюбил ее. И вот теперь он стоит здесь, у этого дома, с другой девушкой и знает, что изменит Амели. Сейчас он в этом уверен.

Конечно, Тристан хочет «подняться и выпить глоточек чего-нибудь». Чтобы не выдать желания, он отвечает безразлично. Он соглашается таким тоном, словно отказывается, хотя это вовсе не так.

О. уже набрала код и вошла первой.

Как это случилось? Он встретил О. неделю тому назад. Они познакомились, как знакомятся миллионы людей, на обычной вечеринке. В первый момент она не показалась ему ни красоткой, ни дурнушкой; она вообще ему никак не показалась.

Позже он обратил внимание на ее голос, удивительным образом напоминавший ему голос девушки, которую он когда-то любил. В этом голосе тридцатилетней женщины слышались нотки девичьей нерешительности, еще не раскрывшаяся чувственность. Он пошутил, она засмеялась. Но все это было лишь банальным предлогом: конечно, дело было не в О.

Он с самого начала знал, что однажды изменит Амели. Изменит с первой встречной: в тот вечер ему повстречалась О., вот и все.

Они молча поднимаются по лестнице на четвертый этаж. У нее двухкомнатная квартира. Она извиняется за коробки, говорит, что только что переехала. Пока она идет на кухню, чтобы принести что-нибудь выпить, Тристан осматривается. На камине стопка книг. Среди них одна в желтой обложке, называется «Все — болезнь». Он задумывается и не может с этим не согласиться: мы и впрямь ни от чего не излечиваемся. От добродетели тоже умирают.

О. возвращается. Она протягивает ему бокал. Говорит, что привезла это вино из Рима. Несколько мгновений они молча смотрят друг на друга. Внезапно Тристану чудится, будто это молчание проникнуто чем-то особенным, но неуловимым, тем, что отличает паузу в разговоре от очевидной пустоты любых слов.

Впрочем, что тут сказать? Не может же он лгать сам себе, он-то знает, зачем пришел, это ясно без слов. Он залпом выпивает вино, сейчас ему хочется, чтобы все произошло поскорей. А она садится на диван и начинает рассказывать ему, что раньше у нее была квартира побольше, но там все время пахло сыростью. Как, собственно, во всех домах этого района… Он не слушает, лишь одобрительно улыбается — улыбка весь вечер не сходит с его лица, обещая назавтра неприятную разбитость. Он представляет, как выглядит с этой натянутой гримасой гнусной лжи, подобно балерине, которая, повредив ногу во время спектакля, вынуждена терпеть до конца представления. На смену прежнему пылу, былой горячности незаметно пришли изощренная осторожность и предупредительность, явно свидетельствовавшие о том, что он легко способен все разрушить, что в его власти, от которой он и сам пытается защититься, — отравлять жизнь.

Вдруг на середине фразы он целует ее. Она делает вид, что удивлена, кокетливо возмущается, чтобы показать, что ее так не прерывают. Потом расслабляется, отдается.

Затем они занимаются любовью в постели.

Утром Тристан просыпается с неприятным привкусом во рту.

Он с самого начала знал, что этот день наступит. Недели напролет он только об этом и думал. Женщины на улице стали для него невыносимым соблазном, которому невозможно было противостоять. Чувствовал ли он теперь облегчение? Он уже и сам толком не мог понять.

Амели тоже с самого начала знала, что так и будет. Во всяком случае, именно этим он объяснял ее чрезмерную ревность. Рука об руку они шли в этом дурацком направлении.

Тристан поспешно одевается, за шторами уже угадываются первые проблески нового дня.

О. еще в постели. Она ясно видит, что он подавлен, и сразу догадывается о причине. Она находит ситуацию комичной и неприятной. Малодушие — это разновидность неискренности, думает она, признание слабости. По-видимому, женщины живут для того, чтобы мужчинам было кому исповедоваться.

Сейчас Тристан хочет как можно скорей незаметно исчезнуть, словно вор, прихватив с собой вещественное доказательство собственной глупости.

Он собирается уходить. Придумывает какой-то предлог, почти не надеясь, что ему поверят. Закрывает за собой дверь, спускается вниз по лестнице и наконец выходит на улицу. Раннее утро, свежо. Бесполезно, он все тот же. Он долго бродит по городу, но это не поможет. Ведь он хочет сбежать от самого себя, а это невозможно.

Он вспоминает день, когда впервые встретил Амели. Возникая в памяти, события его жизни зачастую наполняются какой-то странной, выдуманной нежностью. Порою он живет лишь этими воспоминаниями. Он вообще постоянно находится во власти времени. Он прожигает жизнь и чувствует, что бессилен что-либо с этим поделать, и сладкая грусть одолевает его в такие минуты. Запах осени, ощущение «отсрочки».

Амели появилась однажды вечером, вот и все. В первую же ночь они занимались любовью. А несколько недель спустя она уже жила у него. Как это могло случиться?

Совершенно непонятно, ведь он поклялся себе всегда оставаться независимым. Он слишком желал женщин вообще, чтобы жить с какой-то одной. Так почему же с Амели все пошло иначе? Она сумела перевернуть его представления. С ней он действовал вопреки своим принципам. Он позволил ей уверенно войти в свою жизнь.

Классические истории были не для него. Поддерживать отношения, жить вместе, хранить верность, терпеть ревность другого, быть может, пожениться и, как знать, однажды завести детей. Все эти устаревшие клише вызывали в нем лишь недоверие.

Года два тому назад он уже пробовал жить с одной женщиной. Очень скоро это превратилось в кошмар. Едва она переехала к нему, последовал разрыв. Он понял, что точно так же не сможет жить ни с одной другой. Он всегда устраивал все так, чтобы женщины, с которыми он встречался, ни на что не рассчитывали. Никакой сентиментальности — вот единственная гарантия его свободы. Мне кажется, его преследовала мысль о том, что жизнь нужно «испить до дна», ненасытно поглощая все преподносимые ею сюрпризы, удовольствия и туманные обещания.

Он был начинающим адвокатом, проработал всего несколько лет. Блестяще окончив институт, он открыл собственную контору. Дела шли в гору. Но оказалось, что эта сторона жизни его не сильно интересовала. Женщины занимали куда более важное место в его жизни. Именно благодаря им его имя обрело скандальную известность, став чуть ли не символом безнравственности, если такое еще вообще возможно в наши дни.