Хьюго выключил телевизор.
На следующий день телевизор сломался. Пока телевизионный мастер возился с ним, что-то напевая себе под нос, Хьюго услышал его мысли: "Какой болван. Посмотрел бы и увидел, что ослаб контакт. И дел-то всего - взять отвертку, поставить проволочку на место и завернуть винт".
Но повернувшись, мастер грустно покачал головой:
- У вас большие неприятности, мистер. Я должен забрать телевизор с собой. И придется менять трубку.
- Сколько это будет стоить? - спросил Хьюго.
- При удаче тридцать, тридцать пять долларов,- ответил мастер.
Хьюго позволил ему увезти телевизор. Теперь ему стало ясно, что кроме всего прочего он еще и трус.
Впрочем, он повеселел, когда позвонили его родители из штата Мэн, чтобы узнать, как у него дела. Они отлично поболтали.
- А как моя милая Сибил? - спросила в конце разговора мать Хьюго.- Могу я с ней поговорить?
- Ее нет,- ответил Хьюго и рассказал о ее поездке во Флориду с родителями.
- Чудесные люди, чудесные,- мать Хьюго видела родителей Сибил лишь однажды на свадьбе.- Надеюсь, они хорошо отдохнут на юге. Ну, береги себя, Хью (так его звали дома). Смотри, чтобы тебе не попали мячом в лицо",- его мать плохо представляла себе опасности футбола.- И передай Сибил, когда она вернется, мои наилучшие пожелания.
Хьюго положил трубку. Затем совершенно отчетливо он услышал, как его мать, за 1000 миль отсюда, в северной части штата Мэн, сказала отцу: "С родителями. Держу пари". После этого Хьюго не подходил к телефону.
Сибил прилетела из Флориды в субботу вечером. Она прекрасно выглядела в новом меховом манто, которое подарил ей отец. Хьюго купил себе шляпу, чтобы Сибил не заметила ссадины от полицейской дубинки, по крайней мере в аэропорту, на людях. Раньше он никогда не носил шляпу, но надеялся, что Сибил не обратит на это внимание. Она действительно ничего не заметила. Дома Сибил также не увидела ссадину, хотя та просвечивала сквозь волосы, если, конечно, пристально посмотреть на голову. Она радостно щебетала о Флориде, пляжах, лазурной воде и розовых фламинго. Хьюго радовало, что она хорошо отдохнула, и он похвалил ее новое меховое манто.
Сибил очень устала и предложила пообедать дома и пораньше лечь спать. Хьюго не возражал. Он не хотел видеть никого из знакомых. Впрочем, он вообще никого не хотел видеть.
За обедом Хьюго выпил три бокала бербона. Часов в девять вечера Сибил сладко зевнула и пошла в спальню. Хьюго начал стелить себе постель на кушетке в гостиной. На этой неделе он несколько раз вспоминал томный смех, донесшийся до него из окна Сильвии, и теперь мысли о сексе вызывали у него отвращение. Он даже заметил некоторые функциональные изменения в нижней части тела, и стал сомневаться в способности удовлетворить женщину.
"Держу пари,- думал он,- я буду первым мужчиной в истории человечества, ставшим импотентом из-за смеха".
Сибил вышла из спальни, когда он взбивал подушку. В черном, совершенно прозрачном пеньюаре.
- Дорогой,- в голосе слышался упрек.
- Сегодня суббота,- ответил Хьюго, кладя подушку на простыню.
- И? - по внешнему виду Сибил, стоявшей в пеньюаре в дверном проеме, никто бы не догадался, что она беременна.
- Ну, в субботу во время сезона,- мямлил Хьюго,- я привык, можно сказать, спать один.
- Но ведь завтра нет игры, Хьюго,- в ее голосе появились нотки нетерпения. Дальнейшее сопротивление не имело смысла.
- Это правда,- согласился Хьюго и пошел в спальню. Если уж он импотент, пусть Сибил сразу узнает об этом. К счастью, его страхи оказались напрасными. Возможно, из-за трех бербонов. В разгаре любовных ласк, когда Сибил дышала так часто, что Хьюго испугался, не будет ли у нее сердечного приступа, до него донеслись ее мысли: "И чего я не купила то зеленое платье у "Бонвита"*,- спокойный, задумчивый голос Сибил звучал у него прямо над ухом.- Я смогла бы носить его без пояса. И потом я могу распороть старую норковую шапочку и сделать манжеты к коричневой хламиде, которую я купила на прошлое Рождество. Может быть, мои запястья не будут выглядеть такими костлявыми с мехом вокруг них".
Хьюго закончил свои труды, и Сибил, удовлетворенно сказав: "Ах" и поцеловав его, заснула, слегка похрапывая. Хьюго еще долго лежал, глядя в потолок и изредка переводя взгляд на запястье Сибил, думал о семейной жизни.
Когда он проснулся, Сибил еще спала. Хьюго не стал ее будить. Вдали призывно звонил церковный колокол: чистый, невинный, несущий покой измученной душе. Хьюго выскользнул из постели, быстро, но тщательно оделся и поспешил навстречу райским благам религии. Он сел сзади, в боковом приделе, успокоенный органом, молитвами и приподнятой атмосферой
-----------
* "Бонвит" - название магазина.
раннего воскресного утра.
Проповедь была о сексе и насилии в современном мире. Хьюго оценил ее по достоинству. После пережитого он просто не мог обойтись без совета святой церкви по этим проблемам сегодняшнего общества.
Пастор, мужчина высокого роста с красным лицом, вещал решительно и энергично. Впрочем, насилие получило лишь поверхностное и довольно краткое осуждение. Верховному Суду предложили улучшить свою деятельность и обуздать орду бунтовщиков, наркоманов и прочих грешников, готовых поглотить христианское общество благодаря современной, атеистической, как с презрением выразился пастор, трактовке гражданских прав, и на этом с насилием было покончено.
А вот перейдя к сексу, пастор развернулся на полную мощь. Церковь дрожала от его проклятий журнальным обложкам с фотографиями обнаженных девиц в соблазнительных позах, половому воспитанию детей, нездоровому интересу к противозачаточным средствам, добрачным связям, шведским и французским кинофильмам, купанию нагишом, объятьям на заднем сиденье автомобилей, всем романам, написанным после 1910 года, школам совместного обучения... Досталось пикникам молодежи без взрослых, мини-юбки заняли две минуты и даже ношение париков получило свою долю презрения, как средство соблазнения слишком податливых американских мужчин. Продолжая в том же духе, он мог бы закончить проповедь запрещением перекрестного опыления.
Хьюго сидел в последнем ряду, испытывая очищение. Какое это приятное чувство. Именно за этим он и пришел в церковь. Несколько раз он чуть было не сказал "Амен" после особенно выразительных частей проповеди.
Затем, постепенно, он начал осознавать, что в его левом ухе слышится тихий голос: "Эй ты, на четвертом сиденье слева в третьем ряду, ты с маленьким розовым подбородочком, почему бы тебе не зайти ко мне сегодня попозже за душевным утешением, ха-ха". В ужасе Хьюго понял, что слышит внутренний голос пастора.
Вслух пастор перешел к довольно неубедительному восхвалению обета безбрачия. "И ты толстушка в пятом ряду, мисс как-вас-там, что ты уткнулась в псалтырь, будто собираешься в монастырь,- слышал Хьюго в перемежку с громкими поучениями о замещении секса невинными физическими упражнениями.Могу представить, чем ты занимаешься, когда твой муж в отъезде. Я не буду возражать, если мой домашний телефон окажется в твоей маленькой записной книжке, ха-ха".
Хьюго застыл на своей скамье. Это уж чересчур. Пастор переключился на непорочность. Он хотел закончить проповедь на высокой ноте. Голова откинута назад, взгляд устремлен в небеса, но сквозь полуприкрытые веки он продолжал разглядывать своих расфранченных прихожан. Голос пастора приобрел особую торжественную интонацию, когда он описывал, как высоко ценится невинность в глазах Бога и его ангелов. "А маленькая мисс Кревис в беленьких носочках,слышал в это время Хьюго,- наливающаяся, как сочная хурма, на пороге сладострастной женственности. Не надо мне рассказывать, чем ты занимаешься за живыми изгородями по дороге домой после уроков. А ведь дом пастора лишь в двух кварталах от школы, и ты каждый раз проходишь мимо. Достаточно один разок тихонечко постучать в дверь, ха-ха. Для таких девочек, как ты, у пастора всегда есть чай и маленькие вкусные пирожные, ха-ха".
Если бы Хьюго не боялся привлечь внимания, он бы тут же вскочил и убежал из церкви. Но вместо этого он с размаху двинул себе по левому уху. Теперь он не мог слышать ничего, кроме раздававшегося в нем звона. Несколько человек обернулись на звук удара и неодобрительно посмотрели на Хьюго. К тому времени, как звон прекратился, проповедь закончилась, и пастор объявил номер псалма.
"Скала вечности". Хьюго не знал слов, но открывал рот, чтобы не отличаться от остальных. Звуки органа наполняли церковь, мелодично вступали сопрано, альты, теноры и басы. Мелодия захватила Хьюго. Он не питал особой любви к музыке, и дома у него валялись лишь старые пластинки Уэйн Кинг, которые его мать собирала в детстве и подарила ему на свадьбу. Но теперь сочетание мощных звуков органа, нежных голосов женщин и молоденьких девушек, поддерживающих их мужских басов, создавало непередаваемое ощущение легкости, невесомости, парения в нежном весеннем воздухе. Девственницы ласкали его лоб пальчиками-лепестками, кристальная вода пела в горных ручейках, сильные мужчины обнимали его объятьями вечного братства. Когда паства дошла до "Ты должен спасти, и только ты", Хьюго уже не сидел на скамье: он сполз на пол и извивался в экстазе. К счастью, в последнем ряду и в боковом приделе.
