Конечно, со временем от этих каникул у нее остались лишь смутные воспоминания, но некоторые впечатления сохранились до сих пор, как, например, от того случая в море. Дядя взял ее покататься на сёрфе. Уцепившись за край доски и скользя по воде, она отплыла далеко от берега. Когда же песчаная кромка превратилась в белую полоску на горизонте, ей вдруг захотелось отпустить доску и посмотреть, что с ней станет. Просто отпустить и начать тонуть, чтобы увидеть, кто бросится ее спасать. У нее не хватило духа, и, разочарованная собой, она вернулась обратно.
Позже она еще не раз испытывала эту потребность «пропасть». Пропасть, потеряться, чтобы кто-нибудь пришел на помощь. Словно ей постоянно нужны были доказательства того, что она не одна — в сущности, это не глупее, чем молиться.
Когда она познакомилась с Тристаном, то сразу, с первой же ночи, ей захотелось, чтобы он стал ее проводником в открытом море жизни. С тех пор ей не раз доводилось тонуть.
До Тристана лишь однажды Амели была влюблена. Впрочем, теперь она уже не была уверена, что действительно любила того мужчину. Его звали Пьер. В то время она только приехала в Париж и устроилась работать в книжный магазин, чтобы оплачивать свою учебу. Пьер регулярно приходил покупать книги. Он выглядел гораздо старше ее, на вид ему было около тридцати, что не мешало ему быть крайне застенчивым.
— Твой воздыхатель такой неразговорчивый, — как-то раз сказала ей Сесиль, работавшая вместе с ней в магазине.
— Ты кого имеешь в виду?
— А ты как думаешь? Того типа, который только что вышел…
Смутившись, Амели застыла на месте.
— С чего это ты его так называешь? Я с ним совсем не знакома.
— Ты же видишь, что он приходит только для того, чтобы увидеть тебя, разве нет? Он притворяется, что разглядывает книги, а сам подсматривает за тобой.
— Да нет же…
— Вот увидишь, — сказала Сесиль.
Все следующие дни Амели только об этом и думала. Она ничего о нем не знала, он не казался ей особенно привлекательным, но сам факт, что ею интересуются, заинтриговал ее. На удивление, она не понимала, как может кого-то заинтересовать. До сих пор она жила подобно призраку — большинство мужчин просто не замечали ее. Она была красива, но всегда попадала в такие ситуации, когда другие девушки перехватывали мужские взгляды. К слову, созрела она очень поздно, и в то время, как ее подружки уже обрели женские очертания, она все еще оставалась маленькой девочкой. Вся ее юность прошла под знаком этого отличия. Она не сильно переживала по этому поводу, но прожила этот период, не «воспользовавшись» им в полной мере, практически не проявляя интереса к мальчикам, а позже и к мужчинам.
Возможно, именно поэтому она ненавидела быть на виду, чувствовать на себе чужие взгляды. Когда она вела дополнительные занятия для отстающих учеников коллежа, одна мысль о том, что ей предстоит подняться на кафедру и что-то писать на доске, зная, что сзади на нее смотрят, приводила ее в страшное замешательство. Много раз она ловила себя на том, что оттягивает свитер, пытаясь прикрыть ягодицы.
Поначалу она хотела преподавать французский. Потом поняла, что это не для нее, что она не в состоянии находиться под прицелом тридцати пар глаз, оценивающих ее без зазрений совести. Вероятно, именно по этой причине она решила стать преподавательницей младших классов. По крайней мере, дети никогда не подвергнут ее таким пыткам. Да, она любила детей, так как в их обществе чувствовала себя незаметной.
Сколько она себя помнила, она всегда боялась быть на виду. Когда она была маленькой, по дороге из школы ей приходилось проходить мимо террасы кафе, примыкавшей прямо к ее дому, — для нее это было настоящим кошмаром. Там всегда было многолюдно, и всякий раз она ускоряла шаг, чтобы ее не приметили. Но тот же самый страх преследовал ее, даже когда она оставалась одна. Где бы она ни находилась, она постоянно чувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. И, сама не зная почему, представляла, что это взгляд ее матери.
Франсуаза встретила будущего отца Амели однажды летом, когда работала в ресторане. В то время она была студенткой, и молодой австриец, на каникулы приехавший в Париж, пустился во все тяжкие, чтоб соблазнить ее. Вместе они провели август. Затем он вернулся на родину. Несколько недель они переписывались, но через некоторое время всё прекратилось.
На следующий год Томас вернулся в Париж: компания, в которой он работал, на год послала его в командировку во Францию. Не успев приехать, он отыскал Франсуазу, и их отношения возобновились. Несколько месяцев спустя она забеременела и скрывала это от Томаса до тех пор, пока все не стало очевидно. Томас попросил, чтобы его оставили работать во французском филиале, и таким образом смог остаться с Франсуазой. Он женился на ней.
В действительности же он никогда не собирался связывать с ней свою жизнь; подобная мысль ни разу не приходила ему в голову. Просто когда он узнал, что она беременна, а об аборте думать уже поздно, то понял, что другого выхода нет. Первые месяцы семейной жизни оказались счастливыми, но вскоре ему стало казаться, что он попал в западню, что не готов к той жизни, которую ему навязали. Он стал встречаться с другими женщинами.
Когда Франсуаза обо всем узнала, он как раз получил предложение поработать в Германии. Туда он и улетел со своей новой подругой, да так там и обосновался.
После его отъезда Франсуаза впала в тяжелую депрессию, из которой уже не вышла. Она неоднократно грозилась наложить на себя руки, даже несколько лет спустя. Однажды, вернувшись, как обычно, из школы, Амели обнаружила ее лежащей в салоне без признаков жизни. Франсуаза смешала алкоголь с таблетками. Амели попыталась было привести ее в чувство, но, не добившись успеха, позвонила соседу, тот вызвал скорую. Какое-то время Франсуаза провела в больнице.
Из года в год страдальческим голосом мать твердила Амели, что она — единственное, что осталось у нее в этом мире.
Амели не встречалась ни с одним мальчиком и даже демонстрировала некоторое презрение к противоположному полу. Проявить интерес означало бы предать мать, которая о мужчинах и слышать более не желала. О возражениях и речи быть не могло. Как, впрочем, и о предательстве. Амели жила под деспотичной властью горя своей матери.
Вот почему мужчина, приходивший в книжный магазин с единственной целью посмотреть на нее, так смутил ее покой. Было что-то трогательное в робости его уловок. Она проработала всего месяц, когда Сесиль обратила ее внимание на то, что книгами он не очень-то интересуется. Ей захотелось узнать, как его зовут.
Спустя неделю он вновь пришел в магазин, полистал несколько книг, но ни одной не купил. Интересно, чем он занимается? Амели пыталась угадать, кем он был.
— По-моему, он не работает, — заявила Сесиль. — Иначе бы не являлся в самый разгар рабочего дня.
Амели часто задумывалась над тем, что оставит после себя, если неожиданно умрет. Кто придет поплакать на ее могиле? Напрасно она перебирала в голове имена знакомых, кроме матери, тетки и, быть может, еще некоторых близких, ей никого не удавалось представить в этой роли.
— Тебе уже приходилось думать о смерти?
Сесиль пожала плечами.
— О смерти? Нет.
Возможно, жизнь Амели окончится несчастным случаем. Например, при переходе через дорогу. Произойдет нечто совершенно бессмысленное. По крайней мере, ее смерть будет такой же бесполезной, как и ее жизнь. В этом даже можно будет усмотреть пусть не красоту, так хоть некую последовательность. Но последовательность остается жалким утешением.
Кто придет поплакать на ее могиле?
Так, значит, несчастный случай, вот так просто, ни за что ни про что. Или же она умрет посреди ночи, к примеру в гостях у тетки. Вот она лежит в постели, и ей почему-то никак не удается заснуть. Затем внезапно невыносимая тоска разольется по всему ее телу, и множество жгучих иголок вонзится в грудь; после этой очереди смертоносных пуль ее руки на мгновение вздрогнут, прежде чем спокойно опуститься и замереть вдоль тела. Она умрет тихо, как умирают те, кто лишен привилегии быть любимым.
— Я часто представляю себе свои похороны. И то, что мало кто придет со мной проститься, кажется мне совершенно недопустимым.
Сесиль усмехнулась «недопустимости»: какая разница, много ли народу будет на твоих похоронах? Если умрешь, не станешь задаваться такими вопросами. Это уж будет не твоя забота.
Амели не согласна. Она ясно представляет себе сцену: ее тело покоится в гробу. Вдали играет орган. И самое главное: у гроба стоят и тихо, сдержанно плачут несколько человек. Воображая эту картину, она поддается эмоциям, и слезы наворачиваются у нее на глаза от пронзительного ощущения того, что и о тебе в конце концов кто-то пожалеет. Жизнь после смерти — это скорбь, которую мы оставляем по себе.
