она.
Ой ли? Нет, Надя прекрасно все понимает. Сгущаются в комнате тени, тени короткого зимнего дня. Что ж, пусть посмотрит — он ведь хирург. Женщина медленно снимает чулок с искалеченной ноги.
— Ну-с, посмотрим! — с фальшивой бодростью говорит Алеша.
В голосе его слышится хрипотца. Пальцы гладят, ощупывают женскую голень, колено, бедро.
— Когда получена травма? — осведомляется он официальным докторским тоном.
— Полтора года назад, — столь же нейтрально отвечает она.
Алеша уже нащупал место перелома, но руки его не хотят остановиться, они ползут выше и выше. Лицо доктора раскраснелось, Надя тоже порядком смущена. В этот-то деликатный момент и вырываются из его сердца самые неподходящие слова:
— Надя, спрячь меня! Спрячь меня, слышишь? Я бежал из лагеря.
— Что?!
Она резко отстраняется, почти отскакивает в сторону.
— Бе-бе-бежал?!
Вот это история! Так он не просто только что освободившийся зек — он беглец! В жизни не сталкивалась Надя с такими неподъемными проблемами. Никакой перед ней не доктор и не красавец-мужчина, а самое что ни на есть несчастное, запутавшееся, гонимое существо. Существо, общение с которым смертельно опасно для любого нормального человека! Надя прекрасно помнит, как во время ее лагерного срока кто-то попробовал бежать из заключения. Беглеца поймали и убили, а тело привезли обратно в лагерь. Три дня валялся на вахте окровавленный труп, дабы каждый увидел и осознал последствия подобного шага. То же самое ждет и того, кто осмелится помочь беглецу.
— Это невозможно! — выдыхает она. — Как я тебе помогу? Ты в своем уме?
Но Алеша различает в ее голосе легкую тень сомнения. Нет, эта хромоножка отнюдь не черствый сухарь и не трусиха: многое повидала она в своей недлинной жизни. Ведь не сказала решительно: «Я тебе не помогу!» — нет, она сформулировала свой отказ в виде вопроса: «Как я тебе помогу?»
Что же, он объяснит ей как. Главное — нужно объяснить хозяевам квартиры факт его неожиданного появления. Назваться братом не получится: хозяйка уже знает, что у Нади нет братьев. Не сказать ли, что Алеша — Надин лагерный муж, который вышел на свободу только сегодня? Надя снова не говорит «нет» — она погружается в глубокое раздумье. Тихо в квартире. Красивый мужчина, ученый доктор, беспомощная жертва, лагерный беглец покорно ждет решения своей судьбы — ее, Надиного, решения. Что делать, как поступить?
Еще в лагере она повидала немало одиноких женщин, которые приезжали из центра страны, из больших городов — приезжали в поисках мужа. Приезжали и чуть ли не стояли у ворот, дожидаясь, когда выйдет оттуда только что освободившийся потенциальный жених. Потому что у многих из тех, кто выходит на свободу, не осталось в жизни никого и ничего: ни дома, ни семьи, ни брата, ни спасителя. Бушлат на плечах и тощий вещмешок за плечами — живи как знаешь. Тут-то и брали их тепленькими охотницы за мужьями. Их тоже можно понять: после войны мало осталось в стране холостых мужчин. А у женщины не первой молодости, без денег, без квартиры, да еще и с увечьем, нет, почитай, вовсе ни единого шанса на счастье. Так неужели она, Надя, будет такой дурой, что откажется от этого подарка, который сам идет ей в руки?
Она поднимает глаза на сидящего перед ней мужчину. Взгляд ее серьезен и тверд.
— Хорошо, — говорит она. — Но условие такое: ты должен стать моим. Только моим. Я спасаю тебя от смерти, я покупаю тебя со всеми потрохами.
Ее руки сложены на коленях, одна нога в чулке, другая без, голос звучит ровно и отчетливо, две вертикальные складки прорезали переносицу.
— Ты станешь моим мужем. Навеки, навсегда, до самой смерти. Ты никогда не посмотришь на другую женщину.
Алеша глядит на нее во все глаза: кто перед ним — ангел-спаситель или ангел смерти?
— Решай прямо сейчас, да или нет, — добавляет Надя. — Если да — оставайся, если нет — уходи. Прямо сейчас, я не намерена долго ждать.
Что тут думать? Легко сказать «уходи». Куда он пойдет? На верную смерть? По сути, у Алеши нет выбора.
— Да, — говорит он. — Да, я согласен.
— Поклянись!
— Клянусь!
Она вскакивает с кровати и приносит карандаш и листок бумаги.
— Пиши!
— Что писать?
— Пиши клятву!
Она диктует, и он послушно пишет, повторяя за ней каждое слово:
— Я клянусь. Клянусь своей жизнью и жизнью своей матери, что гражданка Ракитова Надежда Федоровна будет мне женой до конца моих дней. И что буду я ей верен и никогда не прикоснусь к другой женщине. И если я нарушу эту клятву, то пусть настигнет меня смерть в ту же минуту. Клянусь своей жизнью, и жизнью своей матери, и всем святым и близким клянусь.
— Теперь подпишись! Полным именем!
Доктор подписывается: Семен Сергеевич Травкин. Это имя фальшивое — на самом деле его зовут Алексей Гаврилов.
Что за странный договор, что за странная женитьба! Хромая женщина и ангел смерти прижали его к стене, всунули в руку карандаш, продиктовали страшную клятву и заставили поставить подпись — хорошо хоть фальшивую.
Надя прячет листок в кармашек и поднимается с постели.
— Все. Теперь мне нужно навести порядок в комнатах…
Она стоит рядом с Алешей, ее грудь в считанных сантиметрах от его лица. Кровь бросается ему лицо. Сколько раз мечтал он о женщине, скорчившись под бушлатом в лагерном бараке, и вот она совсем близко — волосы, плечи, живот, бедра… Надя чувствует его состояние: она и сама напряжена, как струна, неестественный смешок вырывается из ее груди, щеки пылают, взгляд манит и зовет. Алеша притягивает ее к себе, грубовато, по-лагерному. Она слабо вскрикивает, но не сопротивляется.
— Ничего-ничего, — хрипло говорит он. — Должен же я тебя попробовать, правда? Жена мне или нет?
— Жена, жена… — шепчет она горячими губами. — А ты
