в постель. Кто вам поверит, товарищ хирург? Тридцатилетний мужчина с высшим образованием и едва оперившаяся восемнадцатилетняя девчонка — кто тут, спрашивается, кого совратил? Так или иначе, ответственность падала исключительно на Алешины плечи — и по возрасту, и по положению. И все бы ничего, но все чаще и чаще мучили его угрызения совести при мысли о Наде, верной лагерной подруге: ее серьезный настойчивый взгляд то и дело мерещился ему в темноте комнаты.
Два раза в неделю, не пропуская ни одного разрешенного для визитов дня, Алеша навещал подругу в клинике. Садился возле Надиной постели, брал ее за руку и молчал, поглядывая на серые глаза, на курносый профиль и на сеточку тоненьких, едва наметившихся морщинок у век. Кроме Надиной, в палате еще четыре кровати, и рядом постоянно слышится гул голосов других посетителей и пациентов. Прооперированная нога еще в гипсе и лежит в полной неподвижности, как спеленатое бревно. Нелегок процесс восстановления, но Надя не жалуется — она умеет терпеть.
Алеша приносит сладости и фрукты, наводит порядок в прикроватной тумбочке. Надя тщательно причесана, губы накрашены, на бледном лице приветливая улыбка — видно, что женщина с утра специально готовилась к приходу любимого мужа. Временами Надю саму удивляет сила ее привязанности к Алеше. Что такого из ряда вон выходящего нашла она в этом мужчине с первого же момента их первой встречи? Почему сейчас она готова на все ради него? Почему не мыслит себе жизни в отрыве от Алеши? И то сказать — они оба уже не те, что прежде. Она уже не хромая домработница в выцветшем платье, он — не умоляющий о спасении беглец. Перед Надиной постелью сидит высокий красивый мужчина, хирург, уважаемый человек. А с ее ноги уже через две недели снимут надоевший гипс; профессор Никитин уверяет, что от хромоты не останется и следа. Она обязательно будет певицей — возможно, знаменитой на всю страну. Разве плохую пару составят они тогда? Кстати, Петр Александрович, руководитель хора, тоже навестил ее здесь. Он твердо намерен сделать из Нади настоящую солистку…
Разговор не клеится, как будто между ними возникла вдруг невидимая перегородка. Молчит обычно словоохотливый и оживленный Алеша. Жаль, что Никитин уже ушел — с ним молчать легче. Неловко обоим — и Наде, и Алеше. Он безуспешно пытается выкинуть из головы мысли о медсестре Песковой. Ему хочется быть с Надей, возникшая отчужденность тяготит Алешу. Все-таки она очень близка ему, эта сероглазая женщина, неподвижно лежащая на больничной койке. Надя смотрит в сторону, принужденно улыбается, ее бледное лицо выражает то слабость, то досаду, то сомнение.
— Как ты себя чувствуешь, Надюша?
— Хорошо. Только соскучилась по тебе.
Последнюю фразу она произносит шепотом, чтобы не услышали соседи. Алеша наклоняется, чтобы поцеловать ей руку. Рука лежит поверх одеяла — белая, слабая, сиротливая, с просвечивающей сквозь кожу сеточкой голубых сосудов. Надя закрывает глаза, вдыхая знакомый запах Алешиных волос. На этот раз они пахнут немного иначе. Какая-то парфюмерия…
— Зачем это ты так надушился? — спрашивает она. — Если ради меня, то зря. Мне не нравится. А если ради кого-то другого, то берегись…
Надя грозит мужу пальцем. На ее губах играет бледная усмешка, но глаза серьезны.
— Смотри у меня! — шепчет Надя. — Только попробуй! Уничтожу…
Алешино сердце вздрагивает. Уж ему-то прекрасно известно происхождение чужого запаха — это духи Ирины Песковой. Нельзя быть таким неосторожным! Надю так просто не обманешь, она видит насквозь. Чтобы укрыться от взгляда жены, он снова наклоняется, целует ее руки, щеки, глаза.
— Что ты, что ты, Надюша… Ты у меня одна-единственная, сама знаешь.
Надя смягчается. Женское сердце не камень.
— Перестань, глупый! — шепчет она. — С ума сошел… так, на виду у всех…
Из коридора доносится звонок: время посещений закончилось.
Тем же вечером Алеша встречается с Ириной возле кинотеатра «Факел».
— Что-то случилось, Семен Сергеевич? — спрашивает она, с тревогой глядя на его мрачное лицо.
— Нет-нет, все в порядке, Ириша.
Они входят в зал, усаживаются в кресла, но на этот раз Алешина рука уже не пускается в свое обычное путешествие вокруг талии девушки. Он глядит на экран и думает о том, как ему повезло, что этим вечером сосед по комнате дома: можно будет легко избавиться от Ирины.
6
Прошли две недели. С Надиной ноги снят гипс, и ей уже дозволено сделать шажок-другой по палате. Нелегко вставать с постели после долгой неподвижности. Нужно заново учиться ходьбе. Надя потихоньку добирается от кровати до окна и отдыхает. Еще несколько шагов — и снова отдых. Но она вовсе не собирается откладывать дело в долгий ящик. День пролетает за днем, Надя упорно трудится, разрабатывая прооперированную ногу. Контрольный рентген показывает, что кость срослась прекрасно, так, как надо. Конечно, известное время еще нужно остерегаться, не поднимать тяжести, но, в общем и целом, можно выписывать пациентку.
Надя радостными кивками встречает наставления профессора Никитина. Вот она уже в общежитии. Все прошло как нельзя лучше. Первая мечта сбылась — Надя Ракитова больше не хромает! Зато Алеша чувствует, что попал прямиком между молотом и наковальней. Самое странное, что его любвеобильное сердце отдано обеим женщинам одновременно. Никогда не было у него такой пылкой возлюбленной, как Надя. А вот Ира хороша очарованием нетронутой юности… Как разнятся два этих чувства! По отношению к молодой медсестре Алешина любовь горит ровным красивым огоньком, а в случае с Надей вспыхивает лишь время от времени, зато каждый раз — до небес!
Никитин, руководитель хора, снова приглашает Надю зайти в клуб. На сей раз он устраивает ей настоящий экзамен: на чувство ритма, на тонкость музыкального слуха, на чтение нот. С ритмом и слухом все в порядке, а вот нотную грамоту придется подтянуть: как-никак, Надя уже годы не видела знака скрипичного ключа.
— Ничего, дело поправимое, — говорит Никитин. — Отныне будем заниматься три раза в неделю. Гаммы, арпеджио, сольфеджио, фортепьяно… Это, конечно, помимо участия в репетициях хора.
Надя радостно кивает.
— Знай, Ракитова, — продолжает преподаватель, — природа подарила тебе редкое по
