А потом вот что произошло. Между двумя и тремя часами ночи с субботы на воскресенье дул сильный северный ветер, было темно, хоть глаз выколи, а я проснулся от страшной силы взрыва. И вокруг уже кричали: «Налет!». При первом же взрыве все на улицу высыпали, как черви после дождя. Через пару минут раздался второй взрыв, и мы с одним сержантом-отпускником из Шропшира стали всех загонять в убежище. И загнали. Потом была пауза, все уж утомились ждать, а потом и третий бабахнул. И все, включая меня, только тут услышали самолеты. До того их не слышно было, а потом…
Бевин замолчал.
– Что потом? – спросил Ортон.
– А потом сразу много всего случилось одновременно. Сначала мы увидели… мы – это я и шропширский сержант… ну вот, сначала мы увидели, что за домом Маргетта горит стог сена, а северный ветер раздувает его прямо в сторону другого такого же маргеттова стога, и вот они уже оба запылали. Потом при этом свете я разглядел, что у Маргетта в крыше дома дыра от бомбы, а вокруг валяются обломки, ну, как они обычно валяются, когда разлетятся в стороны. Мы туда кинулись, конечно, и сразу натолкнулись на Маргетта, который в одной ночной рубашке носился и звал мать и на чем свет стоит ругал жену. Ну так все делают обычно, когда такое случается. Вы сами разве не замечали? Миссис Маргетт скоро нашлась, она прибежала тоже в ночнушке и сразу напомнила Маргетту, что сено у него было не застраховано. Женщины – они такие, они всегда найдут время и место проявить заботу о хозяйстве. Тут же появился и старший их сын, он, правда, был в штанах, но в домашних тапочках, придерживал правую руку левой и просил вызвать врача. Ну и они помчались все вместе мимо нас к доктору, вопя, как из фламмерверфера6 ошпаренные.
Ну а нам что оставалось делать? Стояли и смотрели, как оно все горит. У нас же ни шлангов не было, ни огнетушителей, ничего. Там кое-кто забегал с ведрами, а еще кто-то начал вытаскивать маргеттовы пожитки из дома, но их младший сын начал орать: «Не трожьте! Не трожьте! Этак все разворуете!». Ну они и бросили это дело. Дом догорел, крыша обвалилась. Если честно, и дом-то был – плюнуть да растереть, махонький, грязный, тесный, его бы сильным порывом ветра начисто сдуло, но для нашей деревни он был чуть ли не виллой, куда там! Остальные-то еще неприметнее да хуже. Мы сразу поняли, что к стойлу маргеттову пробиться не сможем, потому что там как раз его стога горели, но потом увидели, что лошадям кто-то когда-то раньше двери открыл и теперь они пасутся на новом маргеттовом огороде, который он для расширения производства взял в аренду у старого Вигорса, когда у того дела пошли на спад. Я всегда лошадей уважал за то, что они никогда не забывают поесть, прям как артиллеристы. Они там тоже спокойно так паслись и завтракали морковкой да луком, пока младший Маргетт не примчался с оглоблей и не погнал их с огорода, а они тогда ломанулись прочь, потоптали парники и порезались осколками стекла. Ну, в общем, у нас такой был тогда кавардак, прямо как в России, все бегали, сталкивались, каждый лучше всех знал, что делать, и всем приказывал, но никто никого не слушался. А когда рассвело мы подсчитали потери. Дом, два стога и стойло – полный мафиш, в большом парнике побиты стекла, и система отопления выдрана с мясом. Все лошади и штук пятнадцать коров – с соседнего поля, которым мясник владел, – опять пасутся на новом огороде. В общем, поле битвы после битвы: лошади, обломки, осколки, трава, овощи, – все всмятку.
– А в остальной деревне что-нибудь пострадало? – спросил я.
– Я как раз к этому подвожу. Вот что странно: я бы не сказал, что были еще какие-то серьезные разрушения. Я тогда тоже держал в аренде кусок поля для своих кур недалеко от Миркрофтской усадьбы. Купил его под застройку, а там была канава на спуске, и я все хотел ее плотинкой перегородить, чтобы пруд налился для уток миссис Бевин.
– А-а, – сказал Ортон, поворачиваясь вместе со стулом.
– Так ты думаешь, они мне дали это сделать? Не с моим счастьем. Прискакал правительственный агент и начал орать, что я государственную водозаборную систему нарушаю. А я всего-то и хотел, что берег немного срезать в той части, где канава сужалась, и я бы тогда из трех досок сколотил бы для воды порожек, как мы в траншеях делали. И так вышло, что первая же бомба, та, которая меня разбудила, всю работу сделала за меня, да еще лучше, чем я сам бы сделал. Она упала прямо под бережок, и он аккуратно так в воронку сполз одним пластом. И вот у миссис Бевин появился пруд для уток, а правительство уже ничего не могло сделать против действия непреодолимой силы.
– А что Хикмот? – спросил Ортон, ухмыляясь.
– Подожди! Собрался, конечно, местный совет, чтобы подать прошение о компенсации ущерба, и полисмен со мной вместе пошел по развалинам рыскать, а потом еще около трех часов дня в понедельник приехал на машине из города эксперт-подрывник. Он пошел с Маргеттами переговорить, а они все в больнице и ну просто вне себя от злости и страха. А потом он пошел обратно и увидел, что утиный пруд у меня как раз налился.
– И что он тебе сказал? – спросил Пол.
– Он все сразу понял. Вечером пошел в деревню поужинать и рассказал. Он сказал, что все улики указывают на то, что это просто повезло какому-то немцу, который летел себе домой и наудачу сбросил оставшийся боезапас на нас. Мол, ничего страшного, не берите в голову. Ну никто и не брал, кроме Маргеттов, конечно. Он еще сказал, что, по его мнению, это были какие-то зажигательные бомбы нового типа, а он, мол, уже давно там у себя всем говорил, что гансы такие начнут делать. Не думаю, что человек, по натуре своей, злее, чем Бог ему назначил. Нет, не думаю. Но шропширский сержант говорил…
– А сам-то ты что думал по этому поводу? – перебил его я.
– А я не думал. Я уже знал к тому времени. Я, конечно, не Шерлок Холмс, но я два года их на завтрак и обед ел, просыпался с ними и спать ложился, собирал и разбирал, кидал и поднимал, так что уж чем начиняют ручные гранаты Миллса, я хорошо знаю. И как осколки учебных мин выглядят – тоже. И я нашел их все три. Там со второй получилось смешно, которая взорвалась в парнике у Маргеттов. Хикмот, судя по всему, открыл заслонку в бойлере, угли выгреб, ее туда засунул, а заслонку назад вернул. Она сработала просто на отлично. Ни одной целой стены не осталось – все кирпичи по двору разлетелись вперемешку с овощами. Было похоже на то, что немцы оставили от той деревни, где мы в войну окопались, от Сент-Фирмина.
– А как ты тогда объяснишь, что этого парня, как бишь его, в руку ранило? – спросил Пол.
– Да это костыль! – сказал Бевин. – Если бы ты или я захотели сделать то, что он тогда сделал, мы бы по́том изошли, на одной ноге шкандыбая да раскачиваясь, ну и нас непременно бы словили еще на полпути к первой цели. А вот Хикмот сумел. Причем я уверен, как Бог свят, что он даже не посчитал нужным особенно как-то прятаться и все делал, стоя во весь рост, а росту в нем было под метр девяносто. Я вот как это вижу. Сначала он обустроил для миссис Бевин утиный пруд. Мы же с ней при нем это обсуждали десятки раз, вот он и запомнил, что нам нужно. А нужен нам был пруд. Вот он на досуге пошел и нам его обустроил. Потом он, наверное, пошел к Маргеттам и там поджег им первый стог, отлично понимая, что ветер за него это дело доделает и подожжет второй. Тогда старший маргеттов сын увидел, что стог горит, и выскочил во двор, а Хикмот уже успел схорониться у задней двери под порогом, и как только тот на него выскочил, он его за ногу костылем-то и сдернул. Мы так с гансами делали, когда они из схронов вылезали. Они еще так щурились смешно от света… Ну вот, а потом он пошел и открыл двери стойла, чтобы лошади вышли и не перемерли. Потом он бросил на крышу маргеттова дома первую мину, потому что сначала поглядел, увидел, что второй стог тоже занялся, и решил, что к этому моменту уже все из дома-то повыскочили. Понимаете?
– А зачем тогда тратить мину на дом? – не понял Ортон. Его стеклянный глаз победно сверкал, как живой.
– Для прикрытия, естественно. Он же имитировал воздушный налет. Когда Маргетты высыпали из дому во двор, он направился от дома к парнику, потому что для Маргеттов это был главный источник заработка. После этого – иначе просто непонятно, откуда взялось столько чужого скота, который мы нашли на огороде, – он пошел на соседнее поле, к мяснику, открыл там загон и погнал коров на помощь к лошадям. А уже потом, когда закончил все дела свои, которые на эту ночь назначил, я вам чем хотите поручусь, что он затаился где-то, забился в ямку метрах в пятидесяти оттуда, как объевшийся вомбат, и хихикал, глядя на все это огненное представление, которое перед его глазами разворачивалось. А мы вокруг него все это время бегали и снова не замечали. А потом он поспал немного и пошел на поезд до Рогемптона, прямо как спланировал. А я уверен, что спланировал он все заранее, еще за много недель.
