Только у одного Игноси сердце продолжало биться все так же ровно и спокойно под его леопардовой мантией; так по крайней мере казалось, судя по его внешнему виду. Но даже и он продолжал скрежетать зубами. Наконец я не выдержал.
– Неужели мы будем стоять здесь, пока не пустим корни, Омбопа… то бишь Игноси, и допустим Твалу перебить всех наших братьев до единого?! – спросил я.
– Нет, Макумацан, – отвечал он. – Смотри – вот теперь минута созрела, сорвем ее!
Пока он говорил, новый отряд неприятеля устремился на тот холмик, где стояли наши, обошел кругом и ударил на них сзади.
Тогда Игноси взмахнул боевым топором и скомандовал: вперед! Загремел воинственный клич кукуанцев, и «Буйволы» хлынули на врага, как волны разъяренного моря.
Я совершенно не в состоянии описать, что произошло непосредственно вслед за этим. Только и помню, как мы безумно, но в полном порядке бежали вперед; помню внезапную перемену фронта, сплотившиеся ряды того отряда, на который мы бросились, страшную свалку, глухой рев тысячи голосов и непрестанное сверкание копий в облаках кровавого тумана…
Когда у меня немного прояснилось в голове, я увидел, что стою посреди уцелевших Белых почти что на самой вершине маленького холмика, а за мной стоит сам сэр Генри собственной персоной. Как я сюда попал, я и сам не знал; впоследствии сэр Генри рассказывал мне, что яростный поток нападающих увлек меня чуть не прямо к его ногам и тут и оставил, когда их оттеснили назад. Тогда он бросился вон из круга и втащил меня в середину.
Потом началась новая битва… Но кто может ее описать? Масса неприятелей все прибывала да прибывала; то прихлынут они к нашей кучке ежеминутно убывающих воинов, то снова отхлынут, оттесненные и отброшенные.
Ужасно было смотреть, как эти храбрые полки подходили один за другим, преодолевая страшную преграду человеческих трупов, нагроможденных на их пути, и сами падали в бою, увеличивая своими телами быстро прибывающую груду безжизненных тел.
Что за мужественное, величавое зрелище представлял закаленный в боях старый воин Инфадус! Он распоряжался на поле битвы так хладнокровно, точно присутствовал на параде; отдавал громкие приказания, разговаривал и даже шутил, чтобы придать бодрости немногим оставшимся у него воинам, и при каждой новой попытке неприятеля бросался в самое сердце битвы, чтобы непременно участвовать в отражении нападающих.
Но еще величавее, еще мужественнее старого воина казался наш богатырь сэр Генри. Острие вражеского копья давно сорвало страусовые перья с его головы, так что его длинные белокурые волосы свободно развевались по ветру. Он стоял, мой величавый датчанин (ну право же, он вылитый датчанин!), весь забрызганный черной кровью, и ни один человек не выдерживал его смертоносного удара. Он разил с такой силой, что рассекал и щит, и копье, и под конец никто не отваживался приближаться к «белому чародею», который убивал всегда сразу…
Вдруг раздались громкие крики «Твала! Твала!», и из толпы неприятелей выскочил гигантский одноглазый король, облаченный в стальную броню и вооруженный боевым топором и щитом.
– Где ты, Инкубу, где ты, белый человек, убийца моего сына? Посмотрим, как-то ты убьешь меня! – кричал он и в ту же минуту бросил свой толла прямо в сэра Генри, который, к счастью, это заметил и принял его на свой щит, куда нож вонзился с такой силой, что пронзил насквозь обтягивавшую его кожу и застрял в ее железной подкладке.
Тут Твала с криком бросился на него и так яростно ударил топором по его щиту, что сэр Генри, как он ни был силен, упал на колени, потеряв равновесие. Но этим пока дело и кончилось, так как в эту минуту среди обступивших нас неприятельских войск вдруг раздались отчаянные крики. Я оглянулся и тотчас же понял, в чем дело.
И справа и слева по всей равнине только и виднелись развевающиеся перья наших воинов. Оба наших крыла, посланные в обход неприятельской армии, наконец пришли к нам на помощь. Лучшего момента невозможно было выбрать. Как и предвидел Игноси, все войско Твалы сосредоточило свое внимание на кровавой битве, которая все еще кипела у него с остатками Белых и «Буйволов», составлявших центр нашей армии. Оно и не подозревало о приближении неприятеля почти до той самой минуты, когда оба наших отряда готовились сомкнуться у него в тылу. И не успело оно как следует построиться и приготовиться к обороне, как уже наши бросились на него и справа и слева.
Через пять минут участь сражения была решена. Теснимые с двух сторон, устрашенные жестоким избиением, которому подвергали их Белые и «Буйволы», полки Твалы обратились в бегство, и вскоре вся равнина между нами и столицей покрылась бегущими. Полки, которые еще так недавно нас окружали, растаяли точно по волшебству, и вскоре мы остались на нашем месте, как скала, от которой отхлынуло бурное море. Но какое ужасное зрелище! Вокруг нас лежали целые груды мертвых и умирающих; от доблестного отряда Белых осталось в живых всего только девяносто пять человек. Более двух тысяч девятисот воинов пали в одном этом полку, и большая часть их пала, чтобы никогда не подняться…
– Воины, – спокойно сказал Инфадус, обозревавший остатки своего полка, пока ему перевязывали рану на руке, – вы поддержали свою высокую славу, и дети детей ваших будут говорить о сегодняшней битве.
Тут он повернулся и взял руку сэра Генри Куртиса.
– Ты великий человек, Инкубу, – сказал он просто. – Я прожил долгую жизнь среди воинов и знаю немало храбрых, но такого человека, как ты, не видел никогда.
В эту минуту «Буйволы» прошли мимо нас на пути в столицу и мимоходом передали нам, что Игноси просит Инфадуса, сэра Генри и меня прийти сейчас же к нему. Немногим воинам, оставшимся от отряда Белых, было поручено подобрать раненых, за что они сейчас же и принялись. А мы пошли к Игноси, который сообщил нам, что намерен спешить в столицу, чтобы окончательно упрочить победу и, если возможно, захватить в плен самого Твалу. Не успели мы отойти немного, как увидели нашего Гуда, сидящего на муравьиной куче шагов за сто от нас. Возле него лежал труп кукуанца.
– Должно быть, бедный Гуд ранен! – с беспокойством сказал сэр Генри.
Едва он успел это выговорить, произошло нечто совершенно невероятное.
Труп кукуанского воина, то есть, лучше сказать, то, что казалось трупом, проворно вскочил на ноги, опрокинул Гуда вверх ногами и давай его тыкать своим копьем. Мы в ужасе бросились на помощь и, подбежав к нему, увидели, как здоровенный воин усердно тычет в него копьем, причем несчастный Гуд то и дело вскидывает и руками и ногами. Увидев нас, кукуанец ткнул его в последний раз с особенным остервенением и удрал, крикнув на прощание:
– Вот тебе, чародей! Вот тебе!
Гуд не шевелился, и мы уже думали, что нашему товарищу совсем пришел конец. Печально подошли мы к нему и остановились в неописуемом изумлении: правда, он был очень бледен и слаб, но на лице его играла ясная улыбка, а стеклышко по-прежнему торчало в глазу…
– Удивительно прочная броня, – прошептал он, когда взгляд его упал на наши лица, склоненные над ним. – Верно, он уж очень был на меня зол… – С этими словами он лишился чувств.
Мы его сейчас же осмотрели и нашли, что он серьезно ранен в ногу ударами ножа, но стальная кольчуга так хорошо защитила его от копья противника, что у него на теле не оказалось ничего, кроме страшных синяков. Счастливо отделался! Помочь ему было покуда решительно нечем, так что мы положили его на большой щит, сплетенный из ивовых прутьев и употребляемый кукуанцами для переноски раненых, и понесли с собой.
Подойдя к ближайшим городским воротам, мы обнаружили, что их охраняет по приказанию Игноси один из наших отрядов. Остальные отряды стояли на страже у других ворот и стерегли все городские входы и выходы. Командующий отрядом военачальник вышел к нам навстречу, приветствовал Игноси и доложил ему, что все войска Твалы нашли убежище в городе, куда скрылся и он сам, и что они так сильно упали духом, что теперь, наверное, сдадутся. Игноси посоветовался с нами и отправил парламентеров ко всем городским воротам, приказывая их защитникам отворить их настежь, обещая, что дарует жизнь и прощение всякому, кто положит оружие. Это заявление произвело желаемое действие. Подъемный мост был тотчас же перекинут через ров, и на противоположной его стороне распахнулись ворота, при громких, восторженных криках «Буйволов».
Мы немедленно вступили в город, принимая необходимые предосторожности против возможной измены. Всюду на нашем пути уныло стояли побежденные, опустив голову и сложив копья и щиты к своим ногам; когда проходил Игноси, они приветствовали его как своего короля. Мы шли прямо к королевскому краалю. Когда мы вышли на открытую площадь, где еще так недавно происходила при нас колдовская охота, оказалось, что она пуста. Впрочем, не совсем пуста, так как сам Твала сидел на ее противоположном конце, у входа в свою хижину, одинокий и оставленный всеми, кроме одного-единственного существа – Гагулы…
