- Вам было тринадцать лет?
- Почти четырнадцать. Предполагается, что здесь я похожа на Жанну д'Арк, внимающую небесным голосам.
- Прелестная карточка! Я отдам ее увеличить.
Дорнфорд поднес карточку к свету. Стоя боком к зрителям и подняв глаза, девочка смотрела на ветку цветущего плодового дерева; снимок был очень удачен; лучи солнца падали на цветы и на распущенные волосы Динни, доходившие ей до пояса.
- Обратите внимание на мое восхищенное лицо: вероятно, на дереве сидела кошка.
Он положил карточку в карман и вернулся к столу.
- А эту? - спросил он. - Можно взять и эту?
Здесь она была немного старше, но все еще с длинными волосами и круглым личиком; руки были сжаты, голова слегка опущена, глаза подняты.
- Нет, эту, к сожалению, нельзя. Я не знала, что она здесь.
Такую же карточку она когда-то послала Уилфриду. Дорнфорд кивнул; и она вдруг поняла, что он угадал причину ее отказа. Ее охватило раскаяние.
- Впрочем, нет, можете взять. Теперь это все равно. И она вложила карточку ему в руку.
Во вторник утром, после отъезда Дорнфорда и Клер. Динни вооружилась картой, изучила ее и, сев в машину, отправилась в Беблок-Хайт. Ехать ей туда не хотелось, но не давала покоя мысль, что бедный Тони не сможет, как обычно, увидеть Клер в конце недели.
Двадцать пять миль она ехала больше часа. В гостинице ей сказали, что он, наверно, у себя дома, и, оставив там машину, она пошла пешком. Крум в рубашке без пиджака красил деревянные стены своей гостиной. С порога она увидела, как движется трубка у него во рту.
- Что-нибудь случилось с Клер? - сразу спросил он.
- Решительно ничего. Мне просто захотелось посмотреть, как вы живете.
- Страшно мило с вашей стороны! Видите - работаю.
- Вижу.
- Клер любит этот оттенок зеленого. Это лучшее, что я мог достать.
- Чудесно гармонирует с цветом балок. Крум, глядя прямо перед собой, сказал:
- Не могу поверить, что она когда-нибудь поселится тут, но не могу и отказаться от этой надежды, иначе я пропал.
Динни ласково коснулась его локтя.
- Вы своего места не потеряете. Я виделась с Джеком Маскемом.
- Уже? Да вы прямо волшебница! Сейчас вымою руки, надену пиджак и все вам тут покажу...
Динни ждала, стоя на пороге комнаты, в полосе солнечного света. На обоих коттеджах, соединенных в один, еще сохранились глицинии, вьющиеся розы и соломенные крыши. Со временем тут будет очень красиво!
- Ну вот, - начал Крум, - стойла уже закончены, а в загоны проведена вода. Недостает только лошадей, но они прибудут не раньше мая. Маскем не хочет рисковать. Да и мне хотелось бы, чтобы к тому времени закончился процесс... Вы прямо из Кондафорда?
- Да. Клер уехала в город сегодня утром. Она послала бы вам привет, но не знала, что я поеду.
- А почему вы приехали? - спросил Крум прямо.
- Из солидарности.
Он порывисто схватил ее под руку.
- Да. Простите меня. А не находите ли вы, - добавил он вдруг, - что когда мы думаем о страдании других, это иногда помогает нам самим?
- Не очень.
- Если уж к кому-нибудь тянет, это все равно что зубная боль или боль в ухе. От нее никуда не уйдешь.
Динни кивнула.
- И время года такое, - добавил Крум, усмехнувшись. - А разница между словами "нравится" я "люблю"! Я прихожу в отчаяние, Динни! Я не верю, чтобы чувства Клер могли когда-нибудь измениться. Если бы она могла меня полюбить, то уже полюбила бы. А если она меня не полюбит, я здесь не выдержу... Уеду в Кению или еще куда-нибудь.
Взглянув в глаза Крума, доверчиво устремленные на нее в ожидании ответа, Динни почувствовала, что выдержка покидает ее. Речь идет о ее сестре, но что она знает о ней, о том, что творится в глубине ее души?
- Никогда нельзя ничего знать заранее. Я бы на вашем месте не отчаивалась.
Крум сжал ее локоть.
- Простите, что я опять говорю о себе, но я как одержимый. Когда томишься день и ночь...
- Знаю.
- Я собираюсь купить двух коз, - лошади ослов не любят. Как правило, они не слишком расположены и к козам, но мне хочется, чтобы здесь было уютно. Я достал для конюшни двух кошек. Что вы на это скажете?
- Я знаю толк в собаках и, - только теоретически, - в свиньях.
- Пойдемте пообедаем. В гостинице есть неплохая ветчина.
Больше он о Клер не заговаривал; когда они поели неплохой ветчины, Крум проводил Динни к ее машине, усадил и провез первые пять миль, заявив, что ему хочется пройтись обратно пешком.
- Огромное вам спасибо, что приехали, - сказал он, стискивая ее руку. Вы - ужасно хорошая! Передайте Клер мой привет.
Он зашагал обратно и, сворачивая на полевую тропинку, помахал ей рукой.
Всю остальную часть пути Динни была погружена в раздумье. День был переменчивый и дождливый: то светило солнце, то сыпался колкий град. Поставив машину в гараж, Динни позвала своего спаньеля Фоша и отправилась к новому свинарнику. Отец был там, очень подтянутый, немного чудаковатый; он внимательно осматривал новую стройку, как истый генерал-лейтенант - поле боя. Но появятся ли когда-нибудь в этом свинарнике свиньи? Динни взяла отца под руку.
- Как идет битва за свиной городок?
- Один из каменщиков за вчерашний день совсем умаялся, а плотник порезал себе большой палец. Я говорил со стариком Белоузом, но ведь он старается, чтобы у его людей как можно дольше была работа, и нельзя его за это упрекнуть. Я сочувствую человеку, который нанимает одних и тех же рабочих и не берет новых из союза. Он уверяет, что все будет готово к концу следующего месяца, но, конечно, готово не будет.
- Конечно, нет, - отозвалась Динни, - он обещал уже два раза.
- Где ты была?
- Ездила к Тони Круму.
- Что-нибудь новое?
- Нет. Я только хотела ему сказать, что виделась с мистером Маскемом и Крум своего места не потеряет.
- Очень рад за него. У этого парня есть характер. Напрасно он не пошел в армию!
- Я его очень жалею, папа! Он действительно любит.
- Ну, этим болеют многие, - сухо ответил генерал. - Ты видела, как они сбалансировали бюджет? Мы живем в какое-то истерическое время: каждое утро вам подают к завтраку очередной европейский кризис.
- Виноваты наши газеты. Французские газеты, где шрифт в два раза мельче, волнуют гораздо меньше. Когда я их читала, я ничего не пугалась.
- Газеты и радио. Все становится известным еще до того, как оно действительно произойдет. И потом - эти заголовки, вдвое крупнее самых событий. Судя по речам и передовицам, можно подумать, что мир никогда еще не переживал ничего подобного. Но мир всегда находится в состоянии кризиса, только в прежнее время люди не поднимали вокруг этого такой шум.
- Но если бы не шум, разве бы они сбалансировали бюджет, папочка?
- Нет, теперь дела только так и делаются. Но это не по-английски.
- А разве мы знаем, что по-английски, а что - нет?
Обветренное лицо генерала сморщилось, и по морщинам скользнула улыбка. Он указал на строящийся свинарник.
- Вот это - английское. В конце концов делается все, что надо, но не раньше, чем дойдет до крайности.
- А тебе это нравится?
- Нет. Но мне еще меньше нравятся всякие судорожные попытки исправить положение. Словно и прежде в стране не бывало нехватки денег! Еще Эдуард Третий был должен решительно всей Европе. Стюарты вечно находились в состоянии банкротства. А после Наполеона было несколько таких лет, в сравнении с которыми наш кризис - пустяки; но это не подавалось людям каждое утро на завтрак.
- И неведение было благом.
- Не нравится мне вся эта смесь истерики и очковтирательства.
- Ты бы упразднил радио, "вещающее о рае"?
- Радио? "Одно поколение уходит, другое приходит, а земля пребывает вовеки", - процитировал генерал. - Я вспоминаю проповедь старого Батлера в Харроу на этот текст. Это была одна из его лучших проповедей. Не такой уж я, Динни, отсталый, по крайней мере - надеюсь, что нет. Но думаю, что люди говорят слишком много. Говорят столько, что уже ничего не чувствуют.
- А я верю в нашу эпоху, папа; она сбросила все лишние одежды. Посмотри на старые снимки, которые печатает "Таймс". От них так и несет догмами и фланелевой нижней юбкой.
- В дни моей молодости фланелевых юбок не носили, - возразил генерал.
- Тебе виднее, папочка.
- Знаешь, Динни, говоря по правде, по-настоящему революционным было мое поколение. Ты видела пьесу о Браунинге? Ну так вот, там все это показано, но все кончилось еще до того, как я отправился в Сандхерст {Военный колледж в Сандхерсте готовил офицеров для британской армии.}. Мы тогда рассуждали, как нам нравилось, и поступали соответственно своим взглядам, хоть и не говорили об этом. А теперь говорят, не успев подумать, а когда дело доходит до действий, люди действуют почти так же, как мы, если только они вообще действуют. Вся разница между жизнью пятьдесят лет назад и теперешней только в свободе высказывания; теперь высказываются настолько свободно, что это лишает всякую вещь ее смысла.
