- Очень глубокая мысль, папочка!
- Но не новая, я читал это десятки раз.
- "А вы не думаете, сэр, что война очень сильно повлияла на людей?" всегда спрашивают корреспонденты.
- Война? Ее влияние, по-моему, почти кончилось. Кроме того, у людей моего поколения были уже вполне сложившиеся взгляды, а следующее поколение или искалечено, или совсем уничтожено...
- Кроме женщин.
- Да, они немножко побунтовали, но несерьезно. Для твоего поколения война - только слово.
- Спасибо, папочка, - сказала Динни. - Все, что ты сказал, очень поучительно, но сейчас пойдет град. Домой, Фош!
Генерал поднял воротник пальто и направился к плотнику, порезавшему себе палец. Динни увидела, что отец рассматривает его повязку. Плотник улыбнулся, а отец похлопал его по плечу.
"Наверно, солдаты любили его, - подумала она. - Может быть, он и старый ворчун, но хороший".
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
Если искусство долговечно, то еще более это применимо к судопроизводству. Дни шли, а объявление о процессе "Корвен versus {"Против" - латинское слово, употребляемое в судопроизводстве.} Корвен и Крум" все еще не появлялось на страницах "Таймса". Внимание судьи, мистера Ковелла, было занято большим числом неопротестованных исков. Дорнфорд пригласил Динни и Клер осмотреть помещение суда. Они вошли и простояли там минут пять, словно участники крикетной команды, явившиеся, чтобы ознакомиться с полем накануне состязания. Судья сидел так низко, что видно было только его лицо; ко Динни отметила, что над местом, где будет стоять Клер, имеется нечто вроде навеса, как бы для защиты от дождя.
Когда они выходили из суда, Дорнфорд сказал:
- Если вы будете держаться под навесом, Клер, ваше лицо останется в тени. Но вы должны говорить громким голосом, чтобы судья все время вас слышал. Он сердится, если не слышит.
На другой день Динни получила записку, доставленную посыльным на Саут-сквер.
"Клуб Бартон. 13/IV-32 г.
Дорогая Динни,
Мне очень хотелось бы повидать вас на несколько минут. Укажите сами время и место. Незачем вам объяснять, что это касается Клер.
Искренне ваш
Джералд Корвен".
Майкла не было дома, и Динни решила посоветоваться с Флер.
- Я бы на твоем месте, конечно, повидалась с ним, Динни. Может быть, он в последнюю минуту раскаялся. Пусть придет сюда, когда Клер не будет.
- Вряд ли я рискну позвать его сюда. Лучше встретиться где-нибудь на улице.
- Что ж, вы можете встретиться у памятника герцогу Веллингтону или около Раймы.
- Около Раймы, - сказала Динни. - А потом мы можем пройтись.
Она назначила Корвену встречу на другой день в три часа, все еще недоумевая, что ему нужно.
Этот день оказался настоящим оазисом тепла - ведь апрель весь был холодный. Подойдя к статуе, она сразу увидела зятя. Он стоял, прислонившись спиной к решетке, курил сигарету в коротеньком пенковом мундштуке и имел совершенно такой же вид, как в последний раз, когда они встретились - и это почему-то потрясло ее.
Он не протянул ей руки.
- Вы очень любезны, Динни, что пришли. Хотите, побродим и поговорим на ходу?
Они направились к Серпентайну.
- Насчет этого процесса... - вдруг начал Корвен. - Мне, знаете ли, он не доставляет никакого удовольствия.
Она украдкой взглянула на него.
- Зачем же тогда вы его начали? Ведь вы знаете, что обвинение ложно.
- Мне сообщили, что оно не ложно.
- По видимости - может быть, но по сути - да.
- Если я возьму свой иск назад, вернется ко мне Клер? Я согласен на любые условия.
- Я спрошу ее, но не думаю. Я бы на ее месте не вернулась.
- Какое неумолимое семейство!
Динни не ответила.
- Она влюблена в этого Крума?
- Я не могу обсуждать их чувства, если они у них есть.
- Почему бы нам не поговорить откровенно, Динни? Ведь никто нас не услышит, кроме вон тех уток.
- Ваше требование о возмещении убытков не улучшило нашего отношения к вам.
- Ах, это! Но я согласен взять все назад, даже если она и наделала глупостей, лишь бы она вернулась.
- Другими словами, - сказала Динни, глядя прямо перед собой, - дело, которое вы состряпали, просто своего рода шантаж? Кажется, это так называется?
Он посмотрел на нее, прищурившись.
- Неплохо придумано! Мне и в голову не приходило. Нет, я знаю Клер лучше, чем всякие юристы и соглядатаи, и поэтому далеко не убежден, что имеющиеся улики что-либо доказывают.
- Спасибо.
- Да, но я уже сказал вам или Клер, - это одно и то же, - что не уеду отсюда, пока вопрос не решится так или иначе. Если она вернется ко мне, я забуду все, что было. Если нет - пусть дело идет своим естественным ходом. Это вовсе не так уж неразумно, и это не шантаж.
- А если она выиграет, вы будете продолжать преследовать ее?
- Нет.
- Ведь вы могли бы в любое время освободить ее и себя...
- Но не такой ценой. И потом, не кажется ли вам, что и вы мне предлагаете своего рода сделку, - тоже грубое слово?
Динни остановилась.
- Хорошо, я понимаю, чего вы хотите. Я спрошу Клер. А теперь прощайте. Продолжать этот разговор, по-моему, бесполезно.
Он стоял, глядя на нее, и ее вдруг взволновало выражение его лица. Сквозь загорелую жесткую маску проступило страдание и замешательство.
- Мне очень жаль, что все так сложилось, - сказала она, повинуясь неожиданному порыву.
- Человеческая природа - чертовская штука, Динни, и освободиться от ее власти невозможно. Что ж, до свидания, и желаю успеха!
Она протянула ему руку. Он сжал ее, повернулся и пошел прочь.
Динни постояла, глубоко расстроенная, возле маленькой березки. Казалось, набухавшие почки деревца трепещут и тянутся навстречу солнцу. Как странно! Ей жаль и его, и Клер, и Крума, но она никому из них не может помочь!
Динни повернула обратно и быстрым шагом направилась к Саут-сквер.
Флер встретила ее словами:
- Ну как?
- Боюсь, что говорить об этом я могу только с Клер.
- Вероятно, он предложил прекратить дело, если Клер к нему вернется? И она поступит разумно, если вернется.
Динни решительно сжала губы.
Она дождалась вечера и поднялась в комнату Клер. Сестра только что легла. Динни села у нее в ногах и сразу приступила к делу:
- Джерри просил меня повидаться с ним. Мы встретились в Хайд-парке. Он обещает прекратить дело, если ты вернешься к нему на любых условиях.
Клер обхватила руками колени.
- А что ты ответила?
- Сказала, что спрошу тебя.
- Как ты думаешь, почему он это предложил?
- Отчасти потому, что он действительно хочет, чтобы ты вернулась, отчасти потому, что считает улики неубедительными.
- Ага, - сказала Клер сухо. - Я тоже. Но я не вернусь.
- Я и сказала ему, что ты, вероятно, не вернешься. Он заявил, что мы "неумолимое семейство".
Клер коротко рассмеялась.
- Нет, Динни, теперь я испытала, что значит такой процесс. И я стала как каменная, мне все равно, выиграю я или проиграю. Я бы даже, пожалуй, предпочла проиграть.
Динни сжала прикрытую одеялом ногу сестры; она все еще не решила, стоит ли говорить о тех чувствах, которые вызвало в ней выражение лица зятя.
Клер сказала простодушно:
- Мне всегда становится смешно, когда людям кажется, будто они знают, какими должны быть отношения между мужем и женой. Флер рассказывала мне о своем отце и его первой жене; видимо, она считает, что эта женщина делала из мухи слона. Одно могу сказать: судить об отношениях других - самоуверенное идиотство. Никакие улики ничего не стоят, пока в спальнях не будут установлены кинокамеры. Можешь довести до его сведения, Динни, что ничего не выйдет.
Динни встала.
- Ладно. Уж скорей бы все это кончилось!
- Да, - ответила Клер, тряхнув волосами, - скорей бы! Что это нам даст, не знаю, и все-таки - да здравствует суд!
Динни каждый день повторяла это горькое восклицание сестры, пока тянулись те две недели, в течение которых рассматривались неопротестованные иски; ведь среди них могло бы быть и дело Клер, и все обошлось бы незаметно и бесшумно. В записке к Корвену она просто написала, что ее сестра сказала "нет". Ответа не последовало.
По просьбе Дорнфорда она поехала вместе с Клер посмотреть его новый дом на Кемпден-Хилл. Мысль о том, что он снял этот дом для нее, если бы она согласилась стать его женой, сковывала Динни, и она сказала только, что все очень хорошо и что нужно еще поставить в саду вольеры. Дом был просторный, уединенный, комнаты высокие, сад расположен на южном склоне холма. Огорченная собственным равнодушием, Динни обрадовалась, когда осмотр кончился; но при прощании растерянное, страдальческое лицо Дорнфорда тронуло ее.
Когда они возвращались домой в автобусе, Клер сказала:
- Чем больше я наблюдаю Дорнфорда, тем больше убеждаюсь, что ты могла бы с ним ужиться. Он исключительно деликатен и ненавязчив. Действительно, ангел какой-то.
- Я в этом уверена.
И в сознании Динни, под ритм покачивающегося автобуса, зазвучали, повторяясь вновь и вновь, четыре строчки из стихотворения:
