не хватит сил утащить к себе Майкла Кармоди – он для этого слишком похож на пробку.
Айк не отвечал. Ему пришлось выехать из колеи, чтобы обогнуть свиноматку, кормившую свой закопченный приплод. Свиньи-мамаши часто предпочитали располагаться для кормежки на голых открытых дорогах, Айк давно это заметил. Там хрякам сложнее было подкрасться и утащить себе на завтрак одну такую копченую сосиску.
– Помедленнее, – скомандовала Алиса – от виража вокруг свиньи с выводком ее затошнило еще сильнее. – И закрой окно. Я не для того платила за этот новомодный фильтр, чтобы нюхать всю дорогу свинячье говно.
Он подчинился без слов. Они вернулись на дорогу и теперь ехали почти без тряски, запечатанные в обитом войлоком цилиндре. Но выдержать это безмолвное согласие ей в конце концов оказалось не под силу.
– Черт бы тебя побрал, Айк Саллас, вместе с твоим многозначительным молчанием! Даже если ты и вправду вывалился из стада, это не дает тебе права корчить из себя гребаного праведника…
– Из стада? Какого стада?
– Из человеческого, – заорала она, – из лятского человеческого стада!
К ее удивлению, эта старая шутка чудесным образом рассеяла тошноту, и на ее место потекло что-то вроде сардонического головокружения. Короткая лихорадка внезапно показалась нелепой и несуразной.
– Господи, вы только посмотрите на него и на это рубище отшельника. Или понюхайте! Ты когда-нибудь слышал о стиральных машинах? Открывай обратно это чертово окно, – скомандовала она. – Лучше я буду нюхать свинячье дерьмо, чем эту котлету!
Она зашлась в смехе, привалившись к мягкому косяку фургона, в восторге от собственной шутки. Беда была в том, что Айк Саллас шутки не понял. Алиса видела в боковое зеркало его лицо, и оно было очень озабоченным. Несчастный тупица принял этот внезапный приступ веселья за выражение горя. Он решил, что она плачет. Из-за этого ее еще сильнее затрясло от хохота, и это было так ужасно, что в конце концов ему пришлось как-то выразить сочувствие. И поскольку плечо из-за сильной тряски для утешения не годилось, сочувственной руке не осталось ничего другого, кроме как приземлиться Алисе на бедро. От неожиданности зачесалась кожа. Айк Саллас держал руль левой рукой и не сводил глаз с дороги. Когда тряска наконец чуть-чуть утихла, он быстро и резко сжал ладонь – что, как он, наверное, надеялся, должно было сойти за жест братской поддержки – и снова взялся за руль обеими руками.
– Зачем вообще Кармоди поехал с Герхардтом Стюбинсом куда-то на моторке? – спросил он некоторое время спустя.
– Никто не знает. Николас говорит, Стюбинс сбегал от какого-то делового обеда. Кармоди, наверное, просто захотелось покататься, я так думаю.
Если Саллас думал иначе, он удержал свои мысли при себе и оставшуюся часть пути провел в молчании.
На крыльце Дома Битых Псов толпились, потягивая пиво, Братья во Псах. Им, очевидно, дали выходной от их охранных обязанностей. Некоторые мрачно подняли банки, приветствуя проезжавший фургон, но Алиса не подала виду, что заметила эти знаки уважения. Когда они поворачивали с Главной на Набережную, Алиса отметила, что к толпе у кегельбана добавилось как минимум две новые съемочные телегруппы. Айк притормозил, чтобы поглазеть на толчею, и Алиса отпрянула от окна:
– Поехали, черт возьми, поехали! Неужели я похожа на женщину, которая готова в таком виде давать эти идиотские интервью?
Она сидела повернувшись лицом к бухте. Она знала, что глаза у нее сейчас красные и жуткие, так сильно они горели. И не только они – чертову ляжку жгло не меньше глаз! Она представляла, как сейчас их опустит – а на ляжке окажется прожженный след руки. Второй раз за день она проклинала себя, что напялила этот идиотский замшевый костюм с мини-юбкой, которая вот-вот треснет. Надо было попросить Салласа завернуть в мотель и там хотя бы натянуть штаны. Легко и быстро, туда и обратно. Но будь она проклята, если даст этому ублюдку повод для насмешек, решила Алиса. В этом была вторая ее проблема: она не только признавала свой изысканно плохой вкус, но и несокрушимо ему следовала.
Она попробовала включить автомобильное радио, но из-за медийной войны за частоты какофония оказалась совсем непереносимой, так что пришлось выключить, и они снова ехали в молчании. Саллас заговорил только раз, когда они проезжали болотистую поляну, где всегда обитали мальки. На краю невнятной кучи из покрышек, будок и деревянных ящиков, в зарослях сорняков располагалась теперь площадка, огороженная блестящим сетчатым забором. Из-за этой колючей зеленой ограды доносился неумолкающий лай и вой.
– А я-то думал, куда городской совет согнал этих несчастных беспородных дворняг, – сказал Саллас. – Мог бы и догадаться.
Он все ехал, но не прямо к аэропорту. Вдали показалось пристанище Кармоди, и Алиса удивилась, куда подевался придуманный ею фасад от длинного дома.
– Наверное, повалило ветром. Это я им придумала фасад из холста, понимаешь, чтобы спрятать дом, но ветер…
– Вон они, – перебил ее Айк; прикрыв глаза рукой, он всматривался в нескладный дом на дальнем краю грунтовой дороги. – Торчат на крыльце. Что я тебе говорил?
Вместо ответа Алиса расплакалась, на этот раз по-настоящему, рассеянно комкая замшевый подол, и горячие слезы катились из покрасневших глаз, будь они прокляты. И черт побери, она очень надеялась, что отпечаток руки исчезнет к тому времени, когда они доедут до дома, воображаемый он или настоящий.
Ну что ж, как Никушко и предсказывало, все прекрасно сработало и все само устроилось – такую оценку дал Кларк Б. Кларк двухдневной панике. Даже камбоджийские миллионеры куда сильнее впечатлились пропавшим Герхардтом Стюбинсом, чем если бы им просто пришлось поедать ужин в обществе этой кучи костей, – не зря же они подписались на крупный кусок акций тематического парка. Застройщики впечатлились тем, как эта бухточка выдержала суровую бурю (прибрежные городки совсем неподалеку разнесло в щепки); студийные представители, примчавшиеся по случаю корпоративной паники на водном джете из Лос-Анджелеса, отбыли домой, радуясь лишней рекламе и кадрам, которые наснимал для них знаменитый режиссер; сообразительный же большой босс Ник надоил на этой тухлой незнамо где заварушке столько медиавремени, сколько пиарная фирма с сотней унылых бездельников не получила бы ни в одной столице мира.
Когда включился канал восходящей связи, Кларк Б. Кларк сидел перед спутниковыми мониторами, которые установили на одной из дорожек кегельбана. Нежданно-негаданно на всех главных каналах одновременно объявился его босс – большой, как жизнь, и важный, как кусок дерьма; бодрый Молодой Лев Голливуда выступал в статусе официального пресс-секретаря корпорации «Чернобурая лиса» – со всеми полномочиями, поверенный в делах, главный погонщик, Большой Босс! – Николас Александро Левертов! И как же мастерски Босс Ник разрулил ситуацию – пальчики оближешь! Кларк Б. Кларк так раздулся от гордости, что боялся лопнуть, словно воздушный шарик с
