Мистер Кларк говорит, что калека не годится на главную роль – ни в кино, ни в собачьей упряжке. Это кресло для меня? Скажете, когда пройдет час.
В первую же минуту он понял, что этим общением невозможно и не нужно управлять. И что он зря сочинял вступительную лекцию: теории тотемизма и взаимоотношений в первобытном обществе для этой зануды с жевательной резинкой – пустая трата времени. Не потому, что она была малограмотной или неразвитой. Скорее, наоборот. Она более чем адекватно говорила по-английски – он слышал на съемках. Иногда, особенно в компании своих приятелей-мальков, она могла разразиться настоящей лавиной слов, которая толкала и тащила мыслительные процессы так, что лучшие риф-рэперы Голливуда проглотили бы языки. Но в первый день в садке у Гарри она лишь жевала резинку и рассматривала горизонт сквозь сетку забора. Она не снизошла до того, чтобы проявить хотя бы притворный интерес, когда Леонард попытался поделиться с ней знаниями о ластоногих. Все так же сидела в кресле и смотрела вдаль. Даже когда он встал прямо у нее перед носом, ее широко посаженные глаза не сдвинулись с далекой загадочной точки – она продолжала смотреть туда же, только теперь сквозь него. Он видел этот устремленный вдаль взгляд у волков в клетках: они знают, что вы здесь, но не считают это важным, ибо размышляют о куда более серьезных предметах – о мести, страхе, голоде, крови. Кто может с уверенностью сказать, что этот взгляд означает?
Вечером того же дня Леонард заглянул в кегельбан, где теперь офис, и наслушался разговоров, что девчонка втюрилась в городского героя. Вот что означал этот взгляд. Любовь он означал – жестокую, несчастную и безответную. Так что на следующий день Леонард просто впустил девчонку внутрь, после чего ретировался под тент, предоставив ей самой решать задачу общения. Чего он добьется, даже если вытащит несчастного подавленного Гарри из норы и заставит с ней знакомиться? Или ее знакомиться с ним? Ничего… кроме сердечных переживаний. Он твердо решил держать равнодушную дистанцию и наблюдать, как бесстрастный ученый или клиницист, за своими испытуемыми.
Однако после двух дней бесстрастных наблюдений – за Гарри, чья подавленность только усиливалась, а также за изнемогающей индейской девой, чей широкий лоб морщился, словно пшеничное поле под грозовой тучей, – Леонард Смоллз почувствовал, что его эмоциональная сущность берет верх над ученой.
– Я сейчас выпущу морского льва в бассейн, – объявил он ей на третий день.
– Как угодно, мистер. – Шула пожала плечами. Она сидела, откинувшись в своем шезлонге, и отрабатывала трюки с жевательной резинкой. Это было одним из тех умений круглоглазых, которое она решила освоить в совершенстве. – Я думала, он всегда готов к бассейну.
– Технически – да. Но он стесняется. В пещере ему спокойнее. Он так настрадался от того, другого морского льва, что боится выплывать наружу и встречаться с неожиданностями. Я выведу его из норы и закрою дверь, чтобы он не мог спрятаться обратно.
– Зачем мы вообще этим занимаемся? – Ее глаза все так же неотрывно смотрели на далекое море, но широкий лоб слегка разгладился. – Я забыла.
– Вам нужно установить контакт.
После достаточно долгого молчания она переспросила:
– Кон… что?
– Я имею в виду привязанность, дружбу. Чтобы, когда начнут снимать сцену, где ты забираешься ему на спину, ты его не испугалась.
– Ха, – сказала она.
– Ну хорошо, чтобы Гарри не испугался тебя. Я отвечаю за его самочувствие. Я его растил с тех пор, когда он был еще сосунком. Я отдал ему шесть лет жизни.
Она обернулась, чтобы смерить его свирепым взглядом:
– Ну еще бы, мистер Бородач, достаточно на вас посмотреть. – Она словно впервые увидела его лицо. – Вы что, Санта-Клаус у морских львов?
– Гарри всегда был застенчивым, – повторил он с вызовом.
– Давайте его сюда! – И решительно махнула рукой.
Она едва взглянула на животное, когда Леонард вытащил его из укрытия и запер в открытой воде. Морской лев уплыл в дальний угол и сидел там все время, жалобно скуля и моргая огромными глазами. У другого конца бассейна девушка училась выдувать розовые резиновые пузыри.
Через час Леонард Смоллз открыл перед ней калитку и сказал, чтобы она не переживала из-за того, что Гарри ее отверг.
– Завтра я дам тебе покормить его лососевыми щеками.
Она опять пронзила его взглядом:
– Еще раз ха. Этот ваш слюнтяй морской лев не хочет рыбьих щек, мистер Санта-Клаус. Он не хочет ничего вообще. Может, завтра я заставлю его чего-нибудь захотеть.
На следующий день она развернула свою жвачку, потом еще одну. Эту вторую она положила у своего кресла рядом с водой, после чего отвернулась наблюдать за горизонтом и практиковаться в выдувании пузырей. Через некоторое время Леонард отметил, что морской лев покинул свою импровизированную пещеру. Он теперь плавал в прудке скорее завороженно, чем испуганно. Гарри, может, и слюнтяй, признал про себя Леонард Смоллз с немалой гордостью, но слюнтяй любопытный.
Гладкая голова выписывала зигзаги все ближе и ближе к розовой игрушке, держась, насколько это возможно, вне линии взгляда выдувательницы пузырей. Плавая так, он таращился то на жвачку, то на девушку, и эти взгляды были совсем не характерны для ручного зверя. В них была угроза. Даже губы оттягивались от зубов. Леонард никогда не видел, чтобы Гарри так себя вел. Вдруг встревожившись, он полез под раскладушку за черной пластиковой дубинкой, которая всегда была у него наготове. Кто знает, что придет в голову этому великовозрастному тепличному дитяте? Почти все его коллеги могли рассказать историю, и не одну, о неожиданных срывах их прирученных подопечных. «Более послушного старого гамма-волка свет не видывал, но однажды утром во двор вошли девицы из „Костра“ [83] со своей черешней в шоколаде».
Морской лев подобрался уже совсем близко к креслу и девушке. Леонард включил дубинку. Но когда он уже готов был выскочить из-под своего тента и вмешаться, девушка обернулась, схватила второй кусок жвачки и сунула себе в рот. Гарри отпрянул, взмыл и исчез в пенной взвеси.
– Теперь он что-то хочет, – сказала она.
На следующий день она позволила Гарри схватить игрушку. Он нырнул с ней на самое дно. Когда он вновь всплыл на другом конце бассейна, оказалось, что он ее жует. Всерьез жует резинку! К концу часа он вновь приблизился к девушке и теперь явно пытался повторять движения ее рта. Девушка тихонько шептала что-то одобрительное. Выбравшись из кресла, она встала на четвереньки у самого края бассейна – видимо, для более интенсивного обмена информацией со своим vis-à-vis. Она учила Гарри жевать резинку!
Леонард наблюдал за этой сценой из-под своего тента с таким волнением и страстью, что чувствовал себя вуайеристом. Завтра он непременно закажет камеру, надо
