режиссер в молчаньи строгомЗа ролью новичка следит из-за кулис…„Ищите женщину“ – ведь это ваш девиз?Вы правы, вы нашли. А я – клянуся Богом, –Я не искал ее. Нежданная, онаЯвилась предо мной, и так же, как начало,Негадан был конец… Но вам сознанья мало, Вам исповедь подробная нужна.Хотите имя знать? Хотите номер домаИль цвет ее волос? Не все ли вам равно? Поверьте мне: она вам незнакомаИ наш угрюмый край покинуладавно.О, где теперь она? В какой стране далекойКрасуется ее спокойное чело?Где ты, мой грозныйбич, каравший так жестоко,Где ты, мой светлый луч, ласкавший так тепло?Давно потух огонь, давно угасли страсти,Как сон, пропали дни страданий и тревог…Но выйти из твоей неотразимой власти,Но позабыть тебя я все-таки не мог!И если б ты сюда вошла в мой час последний,Как прежде гордая, без речи о любви,И прошептала мне: „Оставь пустые бредни,Забудем прошлое, я так хочу, живи!“ –О, даже и теперь я счастия слезамиОтветил бы на зов души твоей роднойИ, как послушный раб, опять, гремя цепями,Не зная сам куда, побрел бы за тобой…Но нет, ты не войдешь. Из мрака ледяногоВ меня не брызнет свет от взора твоего,И звуки голоса, когда-то дорогого,Не вырвут, не спасут, не скажут ничего. Однако я вдался в лиризм… Некстати!Смешно элегию писать перед концом… А впрочем, я пишу не для печати, И лучше кончить дни стихом,Чем жизни подводить печальные итоги…Да, если б вспомнил я обид бесцельных рядИ тайной клеветы всегда могучий яд,Все дни, прожитые в мучительной тревоге, Все ночи, проведенные в слезах, Все то, чем я обязан людям-братьям, –Яразразился бы на жизнь таким проклятьем,Что содрогнуться б мог Создатель в небесах! Но я не так воспитан; уваженье Привык иметь к предметам я святым И, не ропща на Провиденье, Почтительно склоняюся пред ним.В какую рубрику меня вы поместите?Кто виноват? Любовь, наука или сплин?Но если б не нашли разумных вы причин,То все же моего поступка не сочтите За легкомысленный порыв.Я даже помню день, когда, весь мир забыв, Читал и жег я строки дорогиеИ мысль покончить жизнь явилась мне впервые.Тогда во мне самом все было сожжено,Разбито, попрано… И, смутная сначала, Та мысль в больное сердце, как зерно На почву благодарную, упала.Она таилася на самом дне души, Под грудой тлеющегопепла;Среди тяжелых дум она в ночной тиши Сознательно сложилась и окрепла… О, посмотрите же кругом!Не я один ищу спасения в покое, –В эпоху общего унынья мыживем. Какое-то поветрие больное – Зараза нравственной чумы – Над нами носится, и ловит, и тревожит Порабощенные умы. И в этой самой комнате, быть может,Такие же, как я, изгнанники землиПоследние часы раздумья провели.Их лица бледные, дрожа от смертной муки,Мелькают предо мной в зловещей тишине,Окровавленные, блуждающие рукиОни из недр земли протягивают мне…Они преступники. Они без позволеньяУшли в безвестный путь из пристани земной…Но обвинять ли их? Винить ли жизни строй,Бессмысленныйи злой, не знающий прощенья? Как опытный и сведущий юрист,Все степени вины обсудите вы здраво. Вот застрелился гимназист, Не выдержав экзамена… Он, право,Не меньше виноват. С платформы под вагонПрыгнул седой банкир, сыгравший неудачно;Повесился бедняк затем, что жил невзрачно,Что жизниблагами не пользовался он… О, эти блага жизни… С наслажденьемЯ б отдал их за жизнь лишений и труда…Но только б мне забыть прожитые года,Но только бы я мог смотреть не с отвращеньем, А с теплой верой детских дней На лица злобные людей. Не думайте, чтоб я, судя их строго, Себя считал умней и лучше много, Чтобя несчастный мой конец Другим хотел поставить в образец. Я не ряжуся в мантию героя, И верьте, что мучительно весь век Я презирал себя. Что я такое? Я просто жалкий, слабый человек И, может быть, слегка больной – душевно.Вам это лучшезнать. Вы часто, ежедневно Субъектоввидите таких;Сравните, что у вас написано о них,И, к сведенью приняв науки указанья, Постановитеприговор. Прощайтеже, любезныйпрокурор… Жаль, не могу сказать вам: до свиданья».Письмо окончено, и выпита до дна Бутылка скверного вина.Я отворил окно. На улицы пустыеГромадой черною смотрели облака.Осенний ветер дул, и капли дождевыеЛениво падали, как слезы старика.Потухли фонари. Казалось, поневолеВеселый город наш в холодной мгле уснулИ замер вдалеке последних дрожек гул.Так час прошел, иль два, а может быть и боле… Не знаю. Вдруг в безмолвии ночном Отчетливо, протяжно и тоскливо Раздался дальний свист локомотива… О, этот звук давно уж мне знаком!В часы бессонницы до бешенства, до злости, Бывало, он терзал меня, Напоминая близость дня…Кто с этим поездом к нам едет? Что за гости? Рабочие, конечно, бедный люд…Из дальних деревень они сюда везут Здоровье, бодрость, силы молодые,И все оставят здесь… Поля мои родные! Ия, увы! не в добрый часДля призраков пустых когда-то бросил вас.Мне кажется, что там, в далеком старом доме,Я мог бы жить еще… Июльский день затих. Избавившись от всех трудов дневных, Я вышел в радостной истоме На покривившийся балкон. Перед балконом старый клен Раскинул ветви, ярко зеленея, И пышных лип широкая аллеяВедет в заглохший сад. В вечерней тишинеНе шелохнется лист, цветы блестят росою, И запах сена с песней удалою Из-за реки доносятся ко мне.Вот легкий шум шагов. Вдали, платком махая,Идет ко мне жена… О нет, не та – другая:Простая, кроткая, и дети жмутся к ней… Детей побольше, маленьких детей!За липы спрятался последний луч заката,Тепла немая ночь. Вот ужин, а потомБеседа тихая, Бетховена соната, Прогулка по саду вдвоем, И крепкий сон до нового рассвета… И так, вдали от суетного света, Летели б дни и годы без числа…О,Боже мой! Стучат… Ужели ночь прошла? Да, тусклый, мокрый день сурово Глядит в окно. Что ж, разве отворить?Попробовать еще по-новому пожить? Нет, тяжело! Увидеть сноваТолпу противных лиц со злобою в глазах,И уши длинные на плоских головах,И этот наглый взгляд, предательский и лживый… Услышать снова хор фальшивый Тупых, затверженных речей… Нет, ни за что! Опять стучат… Скорей!Пусть мой последний стих, как я, бобыль ненужный,Останется без рифмы…Октябрь 1888Санкт-Петербург
Драматическая сцена
Князь Таврический
Драматическая сцена
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
Князь Таврический.
Графиня Браницкая, рожденная Энгельгардт, его племянница.
Бауер, полковник.
Юзевич, секретарь графини Браницкой.
Сцена первая
В Яссах, в квартире князя Таврического Бауер и Юзевич.
Юзевич
Ну, наконец, вы с нами, пан полковник,А мы вас ждали, ждали…
Бауер
В ПетербургеМеня князь Зубов задержал.
Юзевич
Без васТак было скучно, мы вас все так любим.
Бауер
Спасибо, пан Юзевич. КомплиментыОставим, времени у нас немного,Да и застать нас могут.
(Осматривает дверь.)
Вот в чем дело:Князь Зубов вас велел благодаритьЗа ваши донесения, он ихВнимательно прочел. Из этих писемС прискорбием он видит, что светлейшийК нему не так расположён, как прежде,И, чтобы вновь его приворожить,Он шлет вам это зелье. Вы егоКогда-нибудь в удобную минутуПодсыплете светлейшему в питье.Вы тронуты таким доверьем князя?Возьмите ж пузырек.
Юзевич
Как, всыпать… мне?Да где же мне? Клянусь, я не посмею.
Бауер
Чтоб смелости придать вам и уменья,Князь посылает этот кошелек:Исполнивши, как следует, приказ,Получите вы втрое…
Юзевич
Свент{Святой (польск.). – Ред.} Антоний!За что ко мне так добр ясновельможный?
Бауер
Людей он знает и заслуги ценит.
Юзевич
Так, пан полковник, но еще скажите,Не будет ли светлейшему вредаОт зелья этого?
Бауер
Вреда не будет.
Юзевич
О, если так, исполню я охотно.Сцена вторая
Ночь. Глухая степь. Шалаш из дротиков. Рядом с шалашом отпряженный дормез и повозка. Внутри
