алтарь, крошки от торта и пятна свечного воска, потому что слишком поспешное устранение следов праздника предполагает печальное отсутствие чувствительности, предосудительное в любом человеке, но особенно скандальное и отвратительное в нежной женщине. Все дни рождения празднуются по этой модели, и лишь очень редкие мудрецы отправляются на это время в поездки – на следующий год я постараюсь последовать их примеру, но путешествия куда-то в глубинку или к морю вряд ли могут доставить удовольствие, а если я отправлюсь в какой-нибудь город, то там наверняка отыщутся родственники, и плодородная почва их любви непременно прорастет грибом праздничного торта.
Надеюсь, из всего написанного мною вы уже поняли, до какой степени мы с Ираис считаем себя выше обычных человеческих слабостей; если вам требуются еще доказательства, то вот, пожалуйста: мы, вопреки традициям, презираем такие именинные церемонии. Много лет назад, когда мы с ней только познакомились – это было задолго до того, как мы обе вышли замуж, – я отправила ей на день рождения маленький медный подсвечник, а она через несколько месяцев послала мне записную книжку. Я ею не пользовалась, и на ее следующий день рождения выслала ей в качестве подарка, она поблагодарила меня в общепринятом стиле, а на мой день рождения я получила маленький медный подсвечник. С тех пор мы традиционно обмениваемся этими двумя предметами, таким образом проблема подарков раз и навсегда решена при минимальных затратах денежных средств и сил. Мы никогда не обсуждаем с ней этот наш маленький секрет, кроме как в обязательных благодарственных письмах.
Великолепная погода, когда все кругом радуется жизни, а безвольное сидение у огня невозможно, стоит больше недели. Мы катаемся на санках и коньках – чаще на коньках, потому что неширокие каналы, связанные с озером и речкой, замерзли, можно катиться все вперед и вперед, а не по кругу, что очень раздражает и даже отбивает охоту. Ираис прекрасно катается, и лишь скромность не позволяет мне сказать то же и о себе – должна отметить, что все немцы – великолепные конькобежцы по той простой причине, что три-четыре месяца из каждого года их жизни они могут тренироваться сколько угодно. Минора была неприятно поражена тем, что она от нас отстала и добралась до места, где для нас был накрыт чай, с опозданием на полчаса. Кое-где берега у каналов высокие, так что над ними, со стороны полей, видны только три женские головы, проплывающие мимо как бы сами по себе, что Минора и описала в своей тетради. А когда берега понижаются, то мы словно скользим по перепаханным полям – с ногами или без ног, в зависимости от высоты берега. Я заранее указывала место, где нас должны встречать с чаем и санями, на которых мы возвращаемся домой – кататься против ветра отвратительно, а по ветру – чудесно, и поскольку мать-природа не собиралась считаться с нашими желаниями, каждый раз приходилось выбирать другой маршрут. Вчера разнообразия ради мы отправились на пикник к Балтийскому морю, которое в это время года тоже замерзает, – ближайшее от нас место на побережье совершенно пустынно. У меня слабость к пикникам, особенно зимним, когда комары не кусаются и муравьи тоже отдыхают, и из всех моих любимых мест для пикников это, на Балтике, самое лучшее. Добираться до него три часа, и в дни, когда стоит определенного типа погода, ламентации Разгневанного становятся особенно выразительными. Снег должен быть глубоким, мороз достаточным, небо безоблачным, а ветер отсутствовать, и когда я, проснувшись, вижу, что условия соблюдены, то лишь очень серьезная причина может помешать мне приказать запрячь сани и отправиться в путь. Допускаю, что лошадям в такой день приходится тяжко, но для чего еще нужны лошади, как не доставлять нас туда, куда нам хочется, и тогда, когда нам угодно? И чем, скажите, лошади отличаются от всех остальных живых существ, что у них не должно быть неудачных дней? Разгневанный терпеть не может пикники, его не восхищают ни пейзажи, ни замерзшие моря, его утомляет долгая поездка через лес, который к тому же принадлежит не ему, – одинокая репа, выросшая на его собственном поле, радует его глаз куда больше, чем самая высокая, самая стройная сосна, чья снежная корона так четко вырисовывается на фоне заходящего солнца. А теперь заметьте, насколько превосходит его женщина, способная восхищаться сосной, а вернувшись в дом, безмятежно есть репу. Он раз, всего лишь раз съездил с нами сюда и заставил нас своим критиканством чувствовать себя такими ничтожными, что я больше никогда не предлагала ему нас сопровождать. Это прекрасное место, по берегу простирается бесконечный лес, проделав долгий путь, вы вдруг вылетаете из-под сени дерев к маслянисто поблескивающему морю, а под ярким солнцем виднеются оранжевые паруса далеких рыбацких лодок. Когда б я сюда ни приезжала, погода такая безветренная и кругом так тихо, что я слышу биение своего сердца. Летом здесь слышно жужжание насекомых да вскрики соек, зимой же царит мертвая тишина.
Но в каждом раю имеется свой змей, и летом, когда самое время для пикников, здесь столько комаров, что когда я привожу сюда своих гостей, они неизменно теряют терпение и принимаются оглашать тихие берега жалобными воплями. Этим мелким, но подлым насекомым совершенно нечем заняться, кроме как сидеть в огромном количестве на песке и терпеливо ждать жертву, которую пошлет им провидение, и как только появляется экипаж, они снимаются с места и тучей летят нас встречать, буквально выволакивают наружу и не отстают, пока мы не укатим прочь. Внезапное явление моря из-за сосен, бесконечный лес на пустынном берегу, разноцветные паруса в голубой дали, свежий воздух, солнечный свет, простор – ничто не радует приехавших на пикник, они ничего этого не замечают, потому что вынуждены безостановочно сражаться с ужасными созданиями. Конечно, это прекрасно – быть единственной, кто приезжает в это место и показывает его другим, но если бы сюда ездило больше народа, то, может быть, здешние комары не были бы такими изголодавшимися и вели себя поприветливей. И все же это очень удобное место, куда можно возить упорных гостей, которые не помышляют уезжать, или оставляют мои книги в саду на всю ночь, или еще каким-то образом делают свое пребывание труднопереносимым, поэтому в одно прекрасное утро, когда все они маются от жары, я вдруг предлагаю пикник на Балтике. Еще ни разу мое предложение не было встречено без криков восторга и удивления.
«О, Балтика! А вы никогда не говорили, что от вас до побережья недалеко! Как прекрасно было бы вдохнуть в такой день свежего морского воздуха! От одной мысли я просто оживаю! Как это восхитительно, увидеть Балтику! О, пожалуйста, отвезите нас!»
И я везу.
Но в эти блистательные зимние дни моя совесть чиста, как морозный воздух, и вчера утром мы отправились в путь в самом радостном настроении – даже Минора заливалась неумеренным смехом. Из мехов и шерстяных платков, накрученных на головы, было разрешено выглядывать лишь глазам, потому что в ином случае мы бы вернулись без носов и ушей, и на протяжении первых двух миль пути наше странное обличье служило поводом для взаимного хохота – я упоминаю об этом, чтобы продемонстрировать, какое воздействие на здоровые организмы оказывает сухой морозец и насколько лучше проводить такой день на воздухе, а не томиться в четырех стенах. Когда мы под свист кнута и звон колокольчиков проезжали через деревню, селяне смотрели на нас из окон, и единственным живым существом, которое встретилось на пути, был меланхоличный индюк – он глядел на нас с упреком: ну какой смысл мчаться с такой лихостью по хрустящему снежному насту?
– Глупая птица! – крикнула ему Ираис. – Шевелись, а то совсем замерзнешь! В такой день тебя следует подавать горяченьким!
И мы снова расхохотались, словно это была самая остроумная из шуток, и через мгновенье выехали из деревни и оказались в чистом поле – позади еще можно было видеть мой дом и сад, сверкающий под зимним солнцем, а впереди нас ждал лес с соснами, уходящими в бесконечность, и четырнадцать миль пути сквозь него до самого моря.
