Тайные зулусские вожди Носикову встречались неоднократно – негр Шмоку, грузин Тул-шилжихели, японец Сихучиси, неизвестной национальности Чолжил и Зирухи, но все это было в снах, а реально знакомым был только африканский студент Силтулжуни (зашифрованный Мансенгеза), да и то – когда это было. Но, знакомясь со студентом, Носиков не обратил внимания, что его имя содержится в списке. Кстати, ведь именно африканцем был тот студент – возможно, зулусом, теперь же Носиков напрасно вглядывался в лицо сидящего перед ним человека с черными усами и бородой, пытаясь обнаружить в нем специфически негритянские приметы – в форме губ, например, или носа.
Человек, сидящий напротив, – Георгий – тоже смотрел на Носикова внимательно, но пытался ли что-то в нем обнаружить, всматриваясь, было неизвестно.
Фамилия Георгия – Сеге (последняя буква – «ё») – по выяснении оказалась нормальной венгерской фамилией, даже в своем роде известной. В двадцатом веке жил его однофамилец – Габор Сеге, математик, автор книг по математическому анализу. Георгий не подозревал о своих венгерских корнях, пока не увидел книгу Д. Пойа и Г. Сеге «Задачи и теоремы из анализа», написанную этим его однофамильцем (а как знать, может, и дальним родственником) в соавторстве с другим математиком, тоже венгром.
Что же, думал Носиков, может быть, этот Георгий совсем и не тайный зулусский вождь, ведь последняя буква фамилии у него, собственно, не «Е», а «Ё», но запутался, когда тот сообщил, что первоначально его фамилия оканчивалась как раз на «Е», но, узнав о своем венгерском происхождении, он стал произносить сомнительную букву как «Ё». Таким образом, он реально изменил свою фамилию, не меняя ее написания. И к этому, по косвенным признакам начинал догадываться Носиков, могла быть и другая причина помимо той, о которой было сказано.
– Есть вещи, – начал Носиков, когда приступили ко второй бутылке, – которые сами по себе вроде бы незначительны, но время от времени напоминают о себе или открывают собой ряд других себе подобных, и это беспокоит. В детстве я, играя, придумал некий шифр – таблицу для замены одних букв другими.
– То, что мы делаем в детстве, со временем иногда приобретает судьбоносный смысл, – глубокомысленно заметил Георгий.
– Не так давно я применил этот шифр к своей фамилии. – Носиков решил пока не рассказывать об именах мудрых зулусских вождей. – И результат сперва только позабавил меня. Из первых четырех букв – «носи», получилось слово «лето». Совпадение вроде бы малозначащее, но оно оказалось первым в ряду. – Носиков взял в руку бокал и выпил то, что в нем оставалось. – А в общем-то, даже и не первым. История на самом деле длинная, и для вас, – он посмотрел на Георгия, – для вас в ней тоже есть свое место.
– Я догадываюсь, – вздохнул Георгий и подлил вина в опустевший бокал Носикова. – Есть изнанка у выстроившихся в ряд совпадений. Или наоборот – лицевая сторона. – Он снова вздохнул и обратился к Носикову с вопросом. – Слова «заспинник» вы, наверное, не слышали?
P.S. Для поддержания беседы люди могут пить различные напитки, алкогольные или без. Возможно, содержание беседы в какой-то мере зависит от характера потребляемых за нею напитков.
– Я применил этот шифр к своей фамилии, – сказал Носиков, – и первые четыре буквы того, что получилось, дали мне слово «лето».
Трое сидели за столом и пили водку из маленьких стаканов.
– Случай почти невероятный, – заметил Жуков, – я подсчитал, что это будет примерно один шанс на миллион.
– Потом я посмотрел, какое слово в зашифрованном виде даст мою фамилию, – продолжал Носиков, – и первые четыре буквы этого слова были «зима».
– Тоже один шанс на миллион, – сказал Жуков. – Вместе с предыдущим – один шанс на тысячу миллиардов. Меня это впечатляет.
– И все же это только случай, – сказал Георгий. – Вот если бы вместо слова «зима» у вас выскочило бы «3333», это было бы действительно невероятно.
– Четыре одинаковые буквы не могут быть подряд в одном слове.
– Допустим, но тогда и ваши расчеты нужно подправить. Учтите все подобные частности, и получите что-то менее впечатляющее, чем один случай на миллион, – может быть, один на тысячу, не более.
– Это мы еще посчитаем, – сказал Жуков.
– Посчитать-то будет не так просто, – возразил Георгий. – Кроме того, существует эффект избирательности нашего восприятия мира. Мимо нас проходят события различной степени невероятности, но из них тысяча пройдут незамеченными, а одно бросится в глаза.
– Но под это тысяча первое меня побили ногами на мосту через канал Грибоедова, – сказал Носиков.
– Ну, положим, не совсем чтобы ногами, – уточнил Жуков.
– Они кричали те самые слова – «зима» и «лето», когда били, – сказал Носиков.
– А объясните, почему после стольких лет вам понадобилось играть с вашим детским шифром, – поинтересовался Георгий. – Что-то, мне кажется, вы не договариваете в этой истории.
– Наверное, я еще не готов так сразу объяснить это. – И Носиков замолчал.
Ему было неловко рассказывать об именах зулусских вождей. Тем более, что, начав рассказывать, пришлось бы, наверное, упомянуть и о фамилии Сеге в шифрованном списке, а этого не хотелось.
– Но я спрошу о собачке, – сказал Носиков, – о той собачке в сумочке. Или о чучеле собачки, не знаю. Вы сказали, что именно я убил эту собачку, – так это в каком смысле убил?
– Не в прямом, не в прямом, – улыбнулся Георгий.
– И еще, – Носиков словно вспомнил, хотя вспоминать было нечего, – что за слово такое – «заспинник»?
– Вам, стало быть, знакомо это слово? Откуда? – поинтересовался Георгий.
– Не знаю, – признался Носиков, – не могу сказать, что я его где-то слышал.
– Ну, – сказал Георгий, – теперь уже я не готов к разговору. Он налил водки Носикову, потом – себе, а у Жукова уже было налито. – Не то чтобы я что-то скрывал от вас, но прежде, чем что-нибудь говорить, я хотел бы кое-что услышать.
– Да, – кивнул Жуков, – слова в разговоре должны следовать друг за другом в разумном порядке. То есть одни слова, которые сами по себе должны быть сказаны, не должны опережать другие слова, которые должны быть сказаны прежде.
– Это так, – подтвердил Георгий.
И трое сдвинули стаканы с коротким стеклянным стуком, который в случае сдвигаемых бокалов можно было бы назвать звоном.
P.S. Проснувшись утром следующего дня, Носиков не помнил, что пил накануне: вино из бокалов или из стаканов водку. Могло быть также кофе из чашек или пиво на мосту через канал Грибоедова. Точнее сказать, он помнил только один из вариантов, что свойственно человеку. Но это не значило, что остальные варианты никаким образом не имели места.
– Я применил этот шифр к своей фамилии, – говорил Носиков, – и первые четыре буквы дали мне слово «лето».
Трое сидели за круглым столиком и пили кофе из маленьких чашек.
– Случай почти невероятный, – заметил Жуков, – я подсчитал вероятность этого случая, и у меня получилось число меньше одной миллионной.
– Вы получили это число потому, что очень хотели его получить, – улыбнулся Георгий, – но число имеет смысл только в том случае, когда известно, как оно было сосчитано.
– Я считал по правилам, – сказал Жуков. – В алфавите тридцать две реальных буквы, вероятность того, что первой в слове окажется именно данная буква, то есть «Л», будет одна тридцать вторая, вероятность того, что две конкретные буквы одна за другой окажутся в начале слова – одна тридцать вторая в квадрате, это даже чуть меньше, чем одна тысячная. Для конкретного слова из четырех букв одну тысячную возведем в квадрат – это одна миллионная.
– Начнем с того, – сказал Георгий, – что в словах русского языка частота букв «Н», «О», «С» и «И» (а значит, и частота соответствующих им букв шифра «Л», «Е», «Т» и «О») будет больше, чем средняя частота, взятая по всем буквам алфавита. И вероятности, которыми вы манипулируете, – а это не одна вероятность, но своя для каждой буквы, – будут больше, чем одна тридцать вторая. И итоговая вероятность для слова из четырех букв не дотянет, наверное, и до одной стотысячной. Тоже впечатляет, согласен. Но заглянем с другой стороны. Вот, вы увидели слово «лето» и удивились совпадению. А если бы вам попалось другое слово из четырех букв: слово «отец», «мать», «гать», «рать» или «падь»? Поэтому, оценивая невероятность случая, мы должны брать не единственное слово, которое нас удивило, а всю совокупность четырехбуквенных слов в словаре, с расчетом вероятности появления каждого слова. Дело абсолютно неподъемное, разумеется. Но это еще не всё. Еще один вопрос стоит перед нами, практически неразрешимый. Все ли слова словаря для нас одинаково ярки? Слово «отец» бросится нам в глаза, может быть, сильнее, чем слово «лето», а слова «падь», отягощенного, к тому же, довеском из трех бессмысленных букв, мы, может быть, даже не заметим. Я не вижу пути, как это можно сосчитать. А есть еще и разные сомнительные полуизвестные слова – единицы измерения, термины, имена, денежные единицы разных стран. А чем плохи другие части речи? Если бы вместо «зима» и «лето», там около вашей фамилии вы увидели «сухо» и «сыро» или «пить» и «лить», – разве это было бы менее удивительно? Но, – Георгий сделал глоток из чашки и осторожно, словно она была еще до краев полной, поставил ее на блюдце, – есть один аспект предмета, который сводит к нулю все прошлые рассуждения. Посмотрим внимательно на слово «отец», слово «мать». Насколько вероятно появление одного из этих слов в получившейся шифровке? (Забудем пока о полном понимании того, какой смысл мы вкладываем в слово «вероятно».) Нам, возможно, покажется, что слово «отец» имеет меньше шансов, чем слово «лето» – видимо, потому, что здесь гласные исходного слова переходят в согласные шифровки и наоборот, а в шифре это не так. – Георгий посмотрел на Носикова.
