– Нет, – сказал Шустрый.
– Вот и хорошо. А ты не будешь?
– Нет, – сказал Пацан, косясь на Шустрого.
Сынок оборотился к полицейским.
– Возьмите женщину и отведите в карету. И там меня подождите.
Перепуганную Полянку взяли под локти. Она вздумала было оказать сопротивление, но посмотрела на Шустрого, и он покачал головой – нет. Она растерянно оглядывалась, и ее пришлось слегка подталкивать. За дверью она зарыдала в голос, и у Шустрого сжалось сердце.
Сынок спрятал пистолет и вытащил бумажник.
– Ну-с, – сказал он. – Деток-конфеток считайте моим подарком, так и быть. Да и лишние рты с теперешним упадком – лишняя забота. Свои расходы я не считаю, потерянное время тоже. А за Полянку с меня причитается – те же пятнадцать денариев. Из них я вычитаю два – на горячительные напитки полицейским. Вот, пожалуйста.
Он отсчитал тринадцать денариев и положил их на тот самый сундучок.
– Зря вы не сменили экипаж, господин Шустрый. Поповский шариот бросается в глаза.
– Да, – сказал Шустрый. – Не учел. Жалко.
– Всё, господин Шустрый. Надеюсь, мы никогда с вами больше не увидимся. Я человек вовсе не злой, и поэтому желаю вам в жизни счастия безо всякой меры. – Он повернулся к Пацану. – И тебе тоже. Равно как и сводной сестрёнке твоей.
Он быстро вышел.
В приграничном городке нашлась лавка, торгующая ювелирными изделиями, золотом, драгоценными камнями, и прочими предметами вожделения многих. Шустрый держал на руках Малышку, а Пацан торговался – и выторговал на все оставшиеся сбережения двадцать две золотые монеты не очень большого размера. Каждую, даже не прося совета у Шустрого, попробовал на зуб. Настоящие.
Двое нищих просили милостыню возле церкви. На одном был мундир с короткими солдатскими фалдами, на другом картуз ополченца. Ополченец выглядел приемлемо, а вот с солдатом, на взгляд Шустрого, было что-то не то. Шустрый тихо велел Пацану спросить, какого он полку, послушал ответ, присматриваясь к глазам и прислушиваясь к интонации. Конечности у солдата все были на месте. Возможно, он снял мундир с погибшего или раненого; также возможно, что он этого раненого, нищего ветерана, сам же и ранил, а потом прикончил. У нищих свой мир и свои войны. В карманах у Шустрого оставались еще какие-то медяки, и он отдал их нищим.
Нашелся словоохотливый пьетон, который объяснил, что всего лишь двух кварталах отсюда живет солдатская вдовушка, месяца два назад родившая, и буквально вчера ребеночка потерявшая. Пацан, практичный, тут же сказал:
– Кормилица.
Отправились к вдове. Их тогда много развелось повсюду. Постучались.
Вдовушка оказалась худая, мрачная, и не хотела пускать. Пацан кивнул Шустрому, и Шустрый взял вдовушку за горло, чтобы не кричала. Пацан, с Малышкой на руках, объяснил тем временем, что вот, путники они, следующие в края заграничные, а там тепло и сытно, а меж тем вдовушек солдатских с молоком в вымени пруд пруди, не захочет – не надо, придушим и найдем следующую, а захочет – может ехать с ними. А им дитё надо спасать, дитё не ело давно.
Шустрый отпустил Вдовушку. Та с ненавистью посмотрела на Малышку на руках у Пацана.
– Мы тебе заплатим, – сказал Пацан, вынимая золотую монету.
Монета произвела впечатление. Вдовушке хотелось с горя выпить, но было не на что.
– Я не знаю, есть ли у меня еще молоко, – сказала Вдовушка.
Пацан, не обращаясь даже за консультацией к Шустрому, сказал:
– Сейчас проверим. Сядь.
Вдовушка села. Ей дали на руки Малышку. Малышка заплакала. Вдовушка обнажила не стесняясь грудь и придвинула к ней Малышку. Малышка моментально нашла сосок и стала сосать не хуже, чем насос, движимый изобретением господина Уатта. Вдовушка поморщилась. Потом еще поморщилась. Но вскоре щеки ее разгладились, глаза прояснились, а на лице появилось подобие улыбки.
Лет двадцать ей, подумал Шустрый. Может двадцать два.
Накачавшись молоком, Малышка сперва обосралась, а когда ее помыли и закутали, уснула сладко на руках у Шустрого.
– Поедешь с нами, – сказал повелительно практичный Пацан, стараясь не думать о судьбе матери – о ней следовало подумать, и подумать крепко, но после, когда все уладится, когда Малышка будет в безопасности.
– Никуда я не поеду, – мрачно сказала Вдовушка.
Пацан подумал-подумал, и вознамерился уже хлопнуть ее по щеке, чтобы не умничала, и чуть сие не произвел, но Шустрый поймал его руку.
– Послушай, – сказал он Вдовушке. – Мы дадим тебе денег на обратную дорогу, и найдем попутчиков честных. Мы не причиним тебе зла.
Она слушала завороженно звуки чужого ей наречия. Ей действительно нечего было терять. Были в городе кормилицы, которым было чего терять, но Шустрого с Пацаном принесло именно на эту улицу, и именно в этот дом.
Пацан перевел слова Шустрого.
23. Защита отечества от подлых врагов
Дальше дело пошло споро. Боевые действия велись где-то к северу от тех мест, по которым проезжали Шустрый с Пацаном, Малышкой, и Вдовушкой. Нищета кругом стояла страшнейшая, со следами недавних потрясений, но золото действовало безотказно, и почти везде находились и ужин, и ночлег. Одежда приобрела негодный вид – непонятно, какого цвета, где сшита и для каких целей, и это было путешественникам на руку – никто не предполагал в голос, что явились они из иной части коалиции, или везли с собою серьезные деньги. Оборванцев везде полно. Ферда поповского продали вместе с шариотом, и ехали теперь с попутчиками, за небольшую плату.
Везде встречались нищие калеки, на многих – элементы униформы. Некоторым Шустрый давал мелочь – не всем подряд, деньги следовало экономить.
– Мы ведь вернемся за маман? – спрашивал временами Пацан. – Когда вернемся, нужно ей гостинцев будет купить, и платье.
– Обязательно, но только сначала нужно утвердиться, нажить добра, чтобы были деньги, и чтобы маман не срамно было в дом пригласить.
– Это понятно. А долго нужно утверждаться?
– Надеюсь, что не очень.
Прибыли в большой город, основанный еще древними римлянами. Шел октябрьский дождь. Над узкими улицами возвышались готические громады церквей, известняковые стены серели сквозь пелену дождя. На Пацана город впечатления не произвел – он очень устал и хотел спать. Вдовушке город нравился, она таких раньше не видела. Ей также нравился Шустрый, но это она старалась скрывать.
Идя по улице, Шустрый заприметил знакомого в военной форме и быстро отвернулся, и потащил Пацана, несущего Малышку, за рукав. Вдовушка повлекась за ними. Повернули за угол. Нужно было убраться из города, но Шустрый опасался, как бы ему, когда будет его очередь нести Малышку, не пришлось нести еще и Пацана. Необходим отдых.
Нашли постой – мезон о трех этажах для заезжих, заплатили вперед за ночь, но не успели еще взять ключ от комнаты, как в крохотный вестибюль вошли трое – все военные.
– Хо, Шустрый! – сказал жуайельный голос.
Оказалось – давнишний знакомый, вместе служили.
Вдовушка смотрела испуганно, а Пацан делал вид, что слишком устал и смотрит на всех мутными сонными глазами, тем более что это было правдой. Хотя на самом деле он тоже боялся.
– Привет, – ответил Шустрый, стараясь улыбаться.
– Ну! Где пропадал, почему живой?
– Ребята, мне нужно выспаться, я вам всё завтра расскажу.
– Это хорошо, что расскажешь, а только до завтра ждать нельзя.
– Почему?
– Никак нельзя, Шустрый! Что это ты на улице от меня нос воротил?
– Не воротил.
– Сделал вид, что не замечаешь. Нехорошо, солдат! Ты не дезертир ли часом?
– С чего ты взял!
– И не лазутчик вражеских сил? А?
– Ну какой я лазутчик!
– Это жена и дети твои?
– Э…
– Парень на тебя совсем не похож. Женка ничего, грудастая. Как поживаете, мадам? Ну да ладно. Парень большой, авось и прокормит семейство в твое отсутствие. Ну, пойдем, Шустрый.
– Куда пойдем?
– Как куда? В казарму. Куда ж еще. Кончилось твое увольнение, Шустрый, на рассвете выступаем. Лишняя одежонка солдатская найдется, мушкет ты получишь. Ужином накормим. Можешь и жену с детьми взять с собою на предмет ужина, потом домой сами доберутся.
– Слушай, я сейчас не могу.
– Не можешь – значит дезертир. В отставку решил выйти? Не выйдет, Шустрый. Ну, в крайнем случае, если будешь настаивать, можем тебя расстрелять, как дезертира. Шучу. Да ты не бойся, это ненадолго, через месяц-другой дома будешь. Император дает коалиционным псам решительнейший бой, всех победит одним махом! А потом мир на пару лет. Будешь ты герой, Шустрый! Повезло тебе. Идем же.
Практичный человек, Шустрый прекрасно понимал, что к чему.
Потеряв почти все войско в раннем снегу на востоке, разгромленный тиран, отказавшись повергаться, набирал и добирал новые батальоны непрерывно, все ужесточая методы и все снижая критерии отбора. Первыми пошли к нему не управившиеся поучаствовать в восточной кампании вояки, за ними ринулись те, кого жизнь в войске манила относительной сытостью по сравнению с жизнью вне войска. Потом шли те, кто не очень хотел – но понимал, что облегчит таким образом житье родным и близким – потому что продовольствия на истощенных поборами в пользу войск территориях хватало далеко не на всех. Но кончились и такие рекруты – теперь посланцы императора уж и просто скоблили по дну бочки – за вознаграждение и привилегии офицеры выполняли сдельную работу, забирая всех, кто мог держать в руках мушкет и самостоятельно передвигаться по ландшафту. И совершенно все равно, если есть у новобранца дети, старики-родители, братья-сестры малолетние – такое время, не до мелочей теперь. Возможно, что за здоровых и бывалых платили больше – Шустрый, здоровый, крепкий ветеран, был удачной находкой рекрутирующего офицера. Даже будь он, Шустрый, дезертир – об этом ведь вовсе не обязательно сообщать.
