– Геннадий, я, собственно, отниму у вас совсем немного времени… Короче, я хочу сделать вам неожиданный подарок. Я обладаю некоторыми возможностями…
– Финансовыми?
– Фу, Гена, как банально. Хотя финансовыми, если вам они понадобятся, тоже. Так вот… Я в некоторой степени волшебник, – сказал Треч и устремил на Гешу свой пронзительный гипнотизирующий взгляд.
Геша выдержал паузу, стараясь не реагировать на происки новоявленного волшебника. И тогда визитер продолжил:
– Дорогой, Геннадий Вольдемарович, я знаю, что вы часто перед сном мечтаете о том, как было бы здорово с нынешним вашим уменьем играть на гитаре, петь да и сочинять тоже оказаться в старые годы в среде своих друзей, поклонников, да чего уж там, и поклонниц. Собственно, чтобы вычислить эти ваши мысли, особой проницательности и волшебства не надо… Фраза «Если бы молодость знала, если бы старость могла» придумана была не зря, и практически всем людям она приходит в голову. Мое волшебство заключается не в этом.
– А в чем? – глухо спросил Геша.
– Я хочу предложить вам в качестве презента возможность перенестись на один день в свою юность. Правда, вы не будете снова (пусть даже на один день) молодым, ваш возраст, седина, даже иногда появляющаяся одышка – все это останется с вами. Вы побываете в выбранном вами дне, как в кино… Вы будете участником этого события, но постарайтесь не изменить ход истории.
– Ну что ж я – глупый, что ли? Я же книжки всякие читал… Брэдбери там, Айзека Азимова.
– Вот именно. Как приятно иметь дело с умным человеком.
– Мистер, как вас там?
– Треч…
– Это что, история про доктора Фауста и как он за разные там коврижки душу дьяволу продает?
– Ну что вы! Я не хочу с вас никакой платы, никаких услуг.
– Свежо предание, да верится с трудом.
– Я делаю это бесплатно.
– Мистер Треч, бесплатно душу Богу отдают, а я еще не готов отойти в мир иной…
– Да нет, с вас не требуется никакой платы, я получил чертовское удовольствие, слушая ваше выступление.
– Чертовское удовольствие… Бог мой, как я сразу не догадался… Треч… Да это черт, написанный наоборот!
– Ну и что?
– Что, ну и что? Просто какая-то «Мастер и Маргарита», место действия – Москва. Патриаршие Пруды, в роли Берлиоза артист Геннадий Вольнов. Аннушка уже разлила масло?
– Геннадий Вольдемарович, ну не горячитесь, право. Ну могут быть у черта слабости, считайте, что я с вами провожу свой досуг и получаю удовольствие от добрых дел.
– Не верю!
– Гена, это пошло, в конце концов… Не стройте из себя Станиславского. Знаете, если не верите, считайте, что я делаю доброе дело, чтобы потом почувствовать глубину своего нового злодеяния.
– Слушайте, ваше лукавство не знает предела.
– Вот видите, я коварен, я – соблазнитель, но дайте, в конце концов, черту хоть раз почувствовать себя человеком, бескорыстно делающим другому добро.
– Ага, а потом вам это дело не понравится, и вы с утроенной силой будете творить злодеяния?
– Да не на работе я, Гена.
Геннадий задумался, и было видно, что внутри его идет яростный спор. Ему очень хотелось согласиться. Он всегда был авантюристом, а тут было предложение, от которого трудно отказаться.
«Гена, ты вступаешь в сговор с дьяволом», – подумал Вольнов.
– Вступаешь, вступаешь, – ответил Треч. – Но это так заманчиво, и если вы сами не напорете никаких глупостей, мир будет продолжать свое поступательное движение. Вы же мечтали спеть и сыграть для старых друзей свои новые песни?
– Ну мечтал… А вы откуда знаете?
– Гена!
– Ну да… – и через паузу, – что, только на один день?
– На одни сутки… Число, год и месяц выбирайте сами. Короче, в семь утра, к примеру, вы окажетесь в указанном вами месте, и в семь утра следующего дня…
– Понял, понял… И моей душе не гореть в аду?
– Слушай, Гена, – Треч неожиданно перешел на «ты». – В конце концов, после своего путешествия ты сможешь, если тебе что-то не понравится, пойти в церковь и отмолить этот грех.
– В том-то и дело, что боюсь, что понравится. Три карты, три карты, три карты…
– Господин Герман, я жду.
– Хорошо, год шестьдесят восьмой, пусть это будет следующий вторник. Место, в котором бы я хотел оказаться, называется Москва – столица нашей Родины.
– Нет, Гена, я тебя могу командировать в любой из дней. А почему сентябрь и почему вторник?
– Сентябрь? Не знаю, почему… Наверное, потому что сейчас сентябрь, а по вторникам в шестьдесят восьмом были заседания бит-клуба и там всегда играли группы.
– Договорились…
– Стой, стой… Коль ты говорил, что это командировка, суточные мне для представительских целей будут?
– Сто пятьдесят тебе хватит? В старых, тех еще рублях?
– Вполне… Да, еще… А как я пройду в кафе «Молодежное», где все это происходило? Туда просто так пройти невозможно было.
– Минуточку, шеф, – сказал Треч и вытащил что-то похожее на наш айфон.
– Вот, есть у нас один комсомолец, продавший душу дьяволу, который работает в горкоме московского комсомола. Зовут его Цаплер, очень исполнительный товарищ. Он все организационные вопросы решит, но на него очень уж не полагайся. Он сделает то, что ему приказано. А так по жизни сдаст тебя и не заметит… Продажная шкура… Короче, он тебе позвонит.
– А гостиница… Где я буду жить? Коль командировка, то уж будьте любезны…
– Может, пройдемся по райдеру? – спросил черт. – Хотя требования вполне справедливы и выполнимы. Я думаю, что во вторник вы проснетесь в однушке в спальном районе близ проспекта Вернадского. Этот район вам был знаком, вы там и жили. В родительском доме вам просыпаться не стоит, зачем пугать матушку и отца, да и вообще можно наследить во всемирной истории. Завтрашний день вам на подготовку, а послезавтра в девять утра вы проснетесь в сентябре шестьдесят восьмого. Одежду образца шестидесятых вам приготовить?
– Да нет, не стоит. Джинсы «Ливайс» – 510-й модели у меня есть, а они и в Африке «Ливайс». Кеды и свитер сгодятся? Треч, а что там с погодой на вторник?
– Не замерзнешь, дождя нет.
– Вот и отличненько. А что я еще могу с собой взять в путешествие?
– Еще одну, всего одну вещь…
– Тогда пусть это будет гитара.
– Ну что, договорились? – спросил Треч.
– Да черт его знает…
– Черт знает… Договорились. Геша, у тебя сутки на подготовку, и вперед. А через сутки возвращение.
– А, была не была…
– Вот вы, русские, всегда такие. Расчет на авось, и, что удивительно, у вас это часто прокатывает.
Треч порылся в карманах, достал визитку и сказал, что если что не так, то нужно перезвонить. Мысль, что у черта может пойти как-то не так, почему-то не возникла. Черт лукаво (а как могло быть иначе) улыбнулся и растворился в синеве вечера. Геша вздохнул и отправился к Кеше.
Кеша преданно ждал хозяина и сразу начал вертеться у его ног, требуя ласки и вообще внимания. Гена сел в кресло и задумался: «Верить в чертовщину или нет? А черт его знает… Опять почему-то вспомнился черт, а не Бог. Может, нагрешил? Да, было… А у кого не было? А, собственно, грешить он не собирался… Может, если повезет, взгляну на родителей, окунусь в атмосферу старой тусовки, выясню, насколько были круты те еще музыканты и стоит ли так самозабвенно ругать нынешних за школярство в любимой музыке. Ладно, – решил Гена, – мужик я или кто? Если бы черт хотел меня охмурить, то давно бы это сделал – у него поди столько инструментов для этого есть. А что, Геша, что сыграете, маэстро, для незашлакованных душ ребят из шестидесятых?»
Он потянулся к акустической гитаре и взял привычный ре-мажорный аккорд, подстроил четвертую струну и задумался.
– Наверное, надо спеть пару своих песен и что-нибудь из битлов.
Певец и гитарист Геннадий Вольнов вспомнил, что в «Молодежном» на гитаре, как он нынешний, в то время никто не играл, так, чтобы звучали басовая партия, аккомпанемент и еще контрапункты. Может, что-нибудь придумать новенькое? Геша взял тетрадь и ручку, и рука вывела первые строчки:
Я прилетел к тебе,
прорвавшись сквозь столетья.
И все-таки ля-мажор, и все-таки блюз…
Я прилетел к тебе сказать, что я люблю.
Неплохо, приободрил себя Геша, и как-то очень легко появилась еще пара строк:
А за окном печально догорало лето,
И пел осенний сад осенний блюз.
Плотина была прорвана, и, как обезумевшие, строки полились на бумагу:
А ты меня ждала на старом месте,
Где мы расстались сотни лет назад.
И чай, чтоб не остыл,
укрыл кленовый листик,
И пел осенний блюз осенний сад.
Припев:
И больше нет понятья «время»,
И скорость света на кону.
Закон Эйнштейна мы отменим,
Любовь, как сон. Но не уснуть.
Как долго я среди галактик
Блуждал, тропинку потеряв.
И ты устала горько плакать,
Но продолжала ждать меня.
Припев.
