– Это новая порода людей – инопланетяне, у нас в Латвии вывели.
За моей спиной выстроилась целая очередь, всё это было унизительно. В конце концов они что-то выяснили, шлёпнули в мой сомнительный документ разрешение на въезд и пропустили в страну. Ощущение было отвратительное, словно ты неполноценный человек. Я успокоил себя мыслью, что те, кто это придумал, пытаются хоть как-то возвыситься в этом мире, и это их единственная возможность.
Напротив шведского банка стоял памятник Карлу XII, прямо у его подножия был залит каток с искусственным льдом, где во время обеденного перерыва банковские служащие рубились в хоккей. Человек, с которым мне надо было пообщаться, гонял шайбу с завидным темпераментом, недаром говорят, что шведы рождаются с клюшкой в руках.
Счёт мне открыли за двадцать минут, мы успели даже поболтать о хоккее, и, тепло попрощавшись с банкиром-хоккеистом, я пошёл бродить по центру города. Для меня это был другой мир.
Трёхзвёздочный отель «Ортшольд» находился в двух кварталах от банка на Нюброгатан, 10. Из окна моего номера открывался красивый вид. Одному всегда скучно приезжать в чужой город, поэтому я воспользовался испытанным методом и пошёл в рекомендованный мне ещё в Риге ресторан неподалёку от отеля.
Рыбный шведский стол меня поразил своим разнообразием. Положив себе в тарелку горку копчёных креветок, я взял кружку пива и присел за столик возле окна. Пиво я не любил никогда, мне больше нравятся крепкие напитки, поэтому после пива я заказал текилу, с небольшими промежутками повторял и смотрел через широкое окно на улицу, наблюдая за пешеходами, на удивление легко одетыми для этого времени года.
С каждым стаканчиком мне становилось всё теплее, и Стокгольм мне нравился всё больше. Потом я дошёл до кондиции, когда мне надо было кому-нибудь позвонить, пообщаться, и я, как всегда, набрал Леру.
– Привет! Как там вы?
– У нас всё хорошо! Как ты? – она явно почувствовала мой усталый голос и догадалась, что я уже принял.
– У меня деловая встреча! – соврал я, чтобы не последовало наводящих вопросов. – Всё, целую, пока!
И оттуда, из-за моря, услышал то, что всегда так ждал:
– Я тебя очень люблю! Береги себя!
Какое счастье иметь умную и понимающую жену!
Выпив несколько порций текилы, я отправился в отель, по пути пытаясь прикупить ещё бутылку, но это было невозможно – обойдя вокруг несколько кварталов, я не нашел даже подобия водочного магазина. Поэтому я зашёл в маленький ресторанчик под самым отелем и выпил парочку стаканчиков. А из отеля опять позвонил.
– Лера, я уже в номере, не волнуйся.
– Ну, слава богу! Отдыхай!
И я спокойно заснул.
Утром в номер постучали. Натянув штаны и накинув рубашку, я открыл. Мне принесли завтрак, который я заказал с вечера. Яйца всмятку и свежевыжатый апельсиновый сок – для меня это самое лучшее дело с похмелья, если нет под рукой банки с пивом. Я быстро с ним расправляюсь, одеваюсь и спускаюсь по узкой лестнице, ведущей к выходу из отеля, где меня ждёт такси. Надо ехать в аэропорт, пора домой.
На следующий день утром я уже был на работе в баре, протирал бутылки, стоящие на настенных полках, и рассказывал Игорю с Марком о своих впечатлениях от Стокгольма. Игорь подвёл итог:
– Они построили социалистический капитализм!
– И мы сейчас построим! – с иронией добавил Марк. – Наш, местечковый!
Потом, когда мы с Игорем остались наедине, он мне сказал:
– Ты должен определиться – или здесь работать, или там. Ученика за себя оставлять не дело, могут быть проблемы!
Я кивнул, но вопрос оставил открытым, на это надо было окончательно решиться.
Государственные предприятия закрывались одно за другим и переходили в руки дельцов от титульной нации, которые почти за бесценок их сразу перепродавали западным фирмам, а те в свою очередь разрушали их до основания, превращая страну в банановую республику. Оставшихся русскоязычных, включая уборщиц и мойщиков машин, заставляли сдавать на категории знания латышского языка, и как бы ты хорошо ни знал латышский, шансов остаться на работе было немного. Тут дело было не в языке. Многие почувствовали себя изгоями, как в своё время чувствовали себя евреи в Германии. Доктора наук уже торговали морковкой на Центральном рынке, те, кто был пошустрее, уехали за океан в поисках новой родины, где в паспорте могло быть гордо написано, что ты гражданин США, а не русский или латыш.
За океан я не собирался – до доктора наук мне было далеко, а барменов и официантов там и без меня хватало. Экзамен на первую категорию я бы не сдал, поэтому принял для себя окончательное решение и на следующий день написал заявление об увольнении. Ощущение было такое, словно ты оттолкнулся и прыгнул ласточкой с десятиметровой вышки и не знаешь, войдёшь в воду без брызг или что-то себе больно отобьёшь.
Последний день на работе прошёл более или менее спокойно. Ближе к вечеру мы накрыли стол, налили по традиции в вазу из-под фруктов несколько бутылок водки и пустили её по кругу. Со мной за столом сидели проверенные друзья, которые в нужный момент прикрывали мою спину, и я отвечал им тем же. Что меня ждало дальше, я не знал, там были не друзья, тех людей называли компаньонами, а это разные вещи. За столом сидели Игорь и Марк, с которыми мы отработали в разных местах не один год, и расставаться было тяжело. Другие ребята были не настолько близки, но и с ними прошла часть моей жизни. Когда ваза была пуста, мы разбили её на счастье и вышли на улицу.
– Деньги сейчас нужны будут больше, чем когда-либо. Те качества человека, которые ценились до этого времени, канут в прошлое, обо всех будут судить по наличию бабок. Есть деньги – тебе ноги будут лизать! Нет денег – ноги о тебя вытирать будут. Вот видел, сколько сейчас блядей развелось? А потом все такими будут! Будут деньги – тебя все бабы любить будут, и влюблённая будет с тобой считать не звёзды в ночи, а твоё бабло. Хоть дерьмо лопатой кидать, лишь бы на этом хорошо зарабатывать, но и самому чтобы дерьмом не стать. И запомни: дали буханку хлеба, не пихай целиком в рот – подавишься, ешь маленькими кусочками! Это мне ещё мой учитель Август говорил, когда я метрдотелем начал работать. Да что я тебя учу! Сам уже всё знаешь. Давай обниму тебя на прощание! – мы с Игорем обнялись.
Марк крепко пожал мне руку.
– Помни одно – мы всегда рядом! И осторожнее там, в России, это тебе не Рига!
– Ты же знаешь, в своё время я священником мечтал стать, о духовной чистоте мечтал, потом писателем и бог знает кем ещё, но для меня это нереально, что вышло из меня, то вышло, поэтому, как ты говоришь, буду ковырять лопатой дерьмо!
В голове от выпитого было мутно, а на душе грустно. Я сел в машину, завёл её и уехал в новую жизнь.
На следующий день мы решили рвануть в Люксембург, до него отсюда было недалеко.
Чемоданы были собраны уже с вечера. Приветливый швейцар помогает мне их донести и уложить в багажник, за что получает несколько евро. Мы садимся в «мерседес». Он салютует нам на прощание рукой, я нажимаю на газ и срываю машину с места.
Через три часа мы уже сидим в маленьком кафе над обрывом метров в сто высотой, там, внизу, как на ладони видны линии узких улиц, черепичные крыши домов, длинный тонкий шпиль церкви. Слева от нас возвышается старинный арочный мост, которым давно уже никто не пользуется. Я спрашиваю у хозяина кафе:
– Что это там за строение?
Он не прочь с нами поболтать и становится нашим временным гидом, объясняя нам, что отсюда видно и как туда добраться:
– А там, где арки, старая тюрьма!
Мы его благодарим. По взгляду, который он бросает на Валерию, понимаю причину его обходительности. Уходить из этого кафе не хочется, панорама тут великолепная, сомневаюсь, что из этой старой тюрьмы была такая же. Но мы всё-таки встаём и идём в эти казематы.
Смотрю наружу через толстые металлические решётки одной из камер, вид так же прекрасен, как из того кафе. Понимаю, сидеть здесь было не сладко – за окном такая красота, а ты, как птица в клетке, видишь, а взлететь не можешь.
Хочу быстрее отсюда выбраться, мне совершенно не интересны эти камеры, мне больше по вкусу пятизвёздочный отель. Выход и вход тут один по очень узкой винтовой лестнице. Стоим и ждём минут пятнадцать, а любопытные туристы снизу прут и прут, словно тут в одной из камер висит картина «Мона Лиза». Лица у них довольные – где ты ещё сможешь попасть в тюрьму за десять евро и свободно оттуда выйти?!
И тут я вспомнил, что сегодня первое мая, и Жорж обязательно пошлёт цветы своей бывшей жене. Я не хотел от него отставать и поэтому, как только мы освободились из этого каземата, сорвал для Леры с клумбы рядом с тюрьмой симпатичный жёлтый тюльпан и театральным жестом протянул его ей:
