А как трудно было купить мебель в те годы – помнят многие! Записывались, месяцами ежедневно отмечались, потом покупали, что досталось, и были счастливы!
Но нам отмечаться год было невозможно – столько ждать мебели мы не могли: спать и сидеть на чем-то надо было!
Из мебели у нас был, сколько я себя помню, один большой красивый шкаф немецкого производства. Это было первое совместное приобретение моих родителей после свадьбы.
Шкаф был большой, трехстворчатый, с овальным зеркалом в центре, выдвигающимся подзеркальником и тремя комодными ящиками под ним.
Боковые дверцы и верх были инкрустированы светлым шпоном и незатейливым орнаментом. Но главными его достоинствами были два момента:
– во-первых, он легко разбирался до последней полочки, что давало возможность легко умещать его в контейнер при каждом переезде (а их было 13),
– во-вторых, после переезда шкаф собирали в первую очередь, и в него уже укладывали все остальные вещи из контейнера – сразу все на свои места. Мама всегда говорила:
– Шкаф собрали – считай, переехали!
Шкаф был главным украшением жилплощади. Не могу сказать – квартиры, потому что чаще это были комнаты в коммуналках или в частном секторе. Шкаф этот я помнила с самого рождения, любила его и считала его почти членом семьи.
Когда, по случаю, довольно скоро, мы все-таки купили с рук роскошный югославский мебельный гарнитур, родители стали обсуждать: а не пора ли расстаться с нашим дорогим, многоуважаемым шкафом? При последней сборке папа часть деталей уже просто прибил гвоздями, потому что гнезда для шурупов уже настолько разболтались, а то и выкрошились за многократное количество сборок-разборок, что иначе его было уже не собрать. Но мы с братом дружно встали на его защиту и отстояли старичка! На тот момент ему было всего 20 лет.
– Раз шкаф собрали последний раз, – сказала мама, – значит, больше мы никуда не поедем. Остаемся дослуживать здесь, в Москве!
Впрочем, так оно и вышло! Но это – отдельная история!
Итак, наш «пенсионер» остался жить у нас. Сначала он грудью защищал нас с братом от холодной внешней стены угловой комнаты. А когда брат подрос, шкаф выдвинулся чуть вперед и, разделив комнату на две части, дал брату возможность уединиться за ним вместе со своей кушеткой, чему я была очень рада.
Конечно, за время многочисленных переездов шкафу здорово досталось: ведь никто из грузчиков не церемонился с ним при разгрузке и погрузке, а время и руки моего младшего брата тоже оставили на нем свои следы. Но он мужественно выдержал все неприятности и стоял как столп, честно выполняя свою функцию старейшины нашей семьи.
Благополучно простоял и прослужил верой и правдой наш красавец шкаф еще много лет, вплоть до ухода из жизни обоих родителей: а это еще 36 лет!
После этого прошло года полтора, пока я решилась разобрать вещи в родительском доме. Все это время я каждую неделю приходила туда, наводила порядок, поливала цветы, иногда смотрела фотографии, ревела, пока никто не видел, но как всем этим распорядиться – не знала.
Шкаф смиренно ждал своей участи вместе с более молодыми своими собратьями по обстановке.
В 2005 году я вышла на пенсию, и решение пришло само собой: прожить на пенсию невозможно, значит, квартиру надо сдавать.
Тут и внучка с рождением подоспела. Пришлось срочно заняться разборкой вещей: раздавала подругам и соседям, отвозила на дачу, забирала к себе. Но в одну квартиру две не уместишь, что-то пришлось оставить на месте – в том числе и наш глубокоуважаемый шкаф. Разборке он уже не поддавался, а сломать и выбросить – рука не поднималась.
Мы долго уговаривали детей переехать в родительскую квартиру – она лучше по расположению и теплее, помещений подсобных больше, лоджия большая. Так нет! Молодежь считает, что родители ничего умного посоветовать не могут, и отказались. Но через год, когда поняли, что в их квартире никак не развернуться с собакой породы кавказская овчарка 80 кг весу, коляской, велосипедом и прочими объемными предметами, – наконец, согласились. Но это было потом, а сначала пришлось сдать квартиру чужим людям.
Когда потенциальные квартиранты пришли смотреть квартиру и увидели этот раритет, – они ахнули:
– Вот это вещь! Это же антиквариат! Остаемся!
Надо сказать, что молодая семья оказалось очень хорошая. Правда, через год, когда дети созрели для переезда, мне пришлось предложить им переехать в квартиру дочери. Они согласились и прожили у нас еще восемь лет. Потом взяли ипотеку и купили себе квартиру. Расстались мы друзьями. За все эти годы у нас с ними не было ни одного недоразумения, и квартиру они сдали мне в убранном, достойном состоянии.
Когда дочь переезжала со своей мебелью в родительскую квартиру, интерьер маленькой комнаты ну никак не вырисовывался! Я предложила ребятам все-таки расстаться с этим огромным шкафом, но дочь воспротивилась, как когда-то мы с братом:
– Ты что! Сейчас такой шкаф тысяч семьдесят стоит, а сделан из ДСП и весит как слон. А этот я одна передвинуть могу! Нет! Я его отреставрирую, полакирую, и он еще сто лет простоит!
Думаю, что при этих словах шкаф благодарно улыбнулся и вздохнул по-стариковски:
– Раз не отпускают на пенсию, значит, еще поработаем! Ничего, что мне уже 65 лет. Люди еще работают в эти годы. Вот и я еще немного поработаю – сколько сил хватит! Раз оставили – значит ценят! Значит, нужен еще! А нам, старикам, очень важно быть кому-нибудь нужным! Иначе – зачем жить?
И стоит наш шкаф, служит очередному поколению нашей семьи и ждет, когда его отреставрируют, и он опять станет молодым и красивым.
Ведь ему всего-то 65 лет!
Все опять повторится сначала…
День сегодня какой-то волнительный: то ничего, а то сердце сожмется и замрет на секунду – будто сейчас что-то случиться должно.
Конечно! Обязательно должно случиться! Только еще не сегодня, а завтра.
Завтра наша единственная внучка Анечка пойдет в первый класс!
Пойдет-то она, а почему у меня так тревожно на душе?
Вроде все семь лет мы с мужем старались подготовить ее к этому вступлению во взрослую жизнь: и сами с ней занимались, и в студию в Центр детского творчества по 4–5 раз в неделю водили, и по музеям, циркам, зоопаркам с ней ходили, и все, что с нашей точки зрения, ей нужно было объяснить и донести до ума и сердца – тоже вложили.
И в подготовительном классе она занималась, и все тестирования прошла отлично – ну, что еще желать? Так нет! Опять у меня сердце не на месте: а как она вставать будет так рано каждый день? Школа далеко, в семь часов выходить из дома уже придется, да на продленке до пяти вечера, пока мама не заберет. Получается, что у нее двенадцати часовой рабочий день, как у взрослого. А она еще совсем кроха!
Ну, не кроха, конечно, совсем большая, самостоятельная девица со своим мнением по любому вопросу, продвинутый пользователь интернета и всяких мобильных новшеств, но с выпавшими молочными зубами и серьезными косичками – она действительно вызывает противоречивые чувства. И прижать к себе, защитить от всего хочется, и я же понимаю – пора ей дать разумную самостоятельность.
Семь с половиной лет она крутилась около меня, а может – я около нее, что вернее, а теперь я сдала ее родителям и учителям, оставив себе только один кружок, куда мы будем ходить по пятницам.
К сожалению, мы живем в разных концах города, и я уже не смогу забирать ее к себе на неделю: от нас ехать далеко, да и уроки надо делать под маминым присмотром. Моего высшего образования не хватает, чтобы вникать в этот ужас современной системы обучения, в результате которой родители, а бабушки – тем более, уже не могут помочь даже первоклассникам делать уроки. Такого наворотили в учебниках для первого класса, что академики теряются!
Чем плоха была прежняя программа? Сколько поколений по ней училось, и не дураками выросли. А теперь столько сложной информации и терминологии ввели, так усложнили программу, будто каждого из них к концу первого класса собираются сделать профессиональным лингвистом или профессором математики! А каждое положение этой программы вызывает у меня просто физическое отторжение и резонный вопрос: а зачем такие сложности в первом классе?
Чтобы показать малышу, что он настолько глуп, что не может освоить программу?
Ладно! Это уже не мое дело! Наверное, я цепляюсь за старое, как все старики. Нам ведь всегда кажется, что раньше было лучше.
А разве не так?
Впрочем, сегодня школьная программа меня волнует меньше всего – ведь завтра праздничный день – День знаний. Никаких уроков не будет, просто торжественный сбор и знакомство со школой. В 8.10 их заберут в Актовый зал, а где-то в 11.30 выдадут нам обратно.
Мы решили, что пойдем встречать Анюту к 11 часам. С утра ей будет явно не до нас, да и куда потом деваться на эти три часа? А уж когда выйдет – тут мы ее и поздравим!
Когда Анюта уезжала от нас в пятницу домой, я спросила ее:
