Так дома перед носом Аделаиды на расстоянии вытянутой руки появилась однотонная, серо-голубая стена.
Сёмка давно уже спал, когда Аделаида подходила к маме с тетрадкой на проверку:
– Мама, я закончила!
– Давай проверю! Ты сама проверила? Ошибок нет? Точно нет? А если есть? – Мамин голос набирал обороты. Она просто вживалась в роль. Было несколько сложновато отрываться от удовольствия, сопряжённого с чтением журнала для прогрессивных учителей «Семья и школа» и перейти к такой прозе, как проверка уроков, но мама с этим довольно успешно справлялась. Она медленно, но всё-таки вживалась. В голосе появлялся металл, движения становились резкими и уверенными. Как-то раз Аделаида спросила:
– Мам, а почему ты со мной так разговариваешь?
– Я с тобой разговариваю как учитель с плохим учеником! – Отрезала мама и со лба у неё свалилась огуречная шкурка. Мама из всей косметики не презирала только огуречные шкурки. Она их клеила на лоб и ходила по квартире. Они как-то не падали. Присыхали, наверное…
Мама не зря столько спрашивала об успехах, потому, что Аделаида иногда сама находила у себя ошибки. Тогда мама сердилась, но средне. А вот если Аделаида ошибалась и не видела своих ошибок – наставал судный час!
– Что это? Ну-ка, ищи ошибку сама! – голос мамы звучал относительно ровно и спокойно, даже с каким-то скрытым удовольствием.
Но Аделаида знала – это очень обманчивые ноты, на самом деле в маме сейчас бурлит вулкан, просто она ей дарит шанс! Последний шанс!.. Не воспользуешься – пеняй на себя! – Как говорила мама. Аделаида цепенела и начинала мучительно думать: если она всё-таки ошибку не найдёт – получит ли по первой программе, или маме будет лень вставать с дивана?
Василий! – Вдруг взвивалась мама. – Ты только посмотри на неё! Я с ней разговариваю, а эта дура даже не слышит! О чём ты думаешь, сволочь?! Я с ней про уроки, она – чёрт знает про что! Ладно, смотри, тупица, не «снигири» а «снегири»! «Е» безударная гласная! Проверочное слово «снег»!
«А чего его проверять? – Думала про себя Аделаида. – Я просто неправильно переписала из книжки, – а снегири эти, скорее всего, красивые птички. Грудочка красненькая… Вот бы хоть раз увидеть!»
– Дай мне бритву, дебилка!
Аделаида с радостью несётся на кухню за отцовским лезвием. Это значит, пронесло. Мама просто поругала, но бить не будет. Просто подотрёт сейчас букву «и» и впишет широкую «е». Теперь, делая математику, надо быть особенно внимательной – две ошибки за один вечер ей не простят точно!
Аделаида привыкла, что уроки идут по накатанному сценарию: она пишет; допускает ошибки, или не допускает. Если нет – всё хорошо, если да – тут уже два финала: либо мама просто будет кричать и топать ногами, потом лезвием подскоблит ошибку, либо её основательно отшлёпает, а папа будет бегать вокруг них кругами и, чтоб Аделаида не понимала, причитать на турецком:
– Башина вур! Башина вур!
Аделаида знала, что это означает:
– По голове не бей!
Но мама по голове и так никогда не бьёт! Оттаскать за волосы может, но бьёт только по спине и попе.
«И зачем папа так бегает, ведь она ни разу по голове меня не ударила! И его она, скорее всего, вообще не слышит. Так что если захочет по голове, всё равно стукнет…»
Однажды мама, то ли прочтя очередной номер журнала для учителей, то ли просто решив проявить воистину христианское смирение и такт в воспитании дочери, решила изменить сценарий.
Аделаиде задали переписать текст из «Букваря» «Марина и Мурка». Там было про девочку Марину, которая налила в миску для Мурки молоко. Как Аделаида завидовала сейчас этой самой Марине! Вот ей бы ни за что не разрешили взять котёнка! Да какого котёнка?! Однажды, когда они с дедой пошли в зоопарк, он потом ей в зоомагазине напротив купил двух великолепных, похожих на лимоны канареечек. Они были такие забавные. Бабуля сказала, что это – «самочка и самец». И эти названия тоже Аделаиде очень понравились. Она, правда, подумала, что это сорт канареек и «самочка» было очень похоже на «саночки». От этого канарейки ей нравились ещё больше. Потом, когда деда привёз её на машине домой в Город, клетку повесили в комнате. А через три дня «саночки» исчезли. На удивлённые взгляды Аделаиды мама не реагировала. Тогда Аделаида, скрепя сердце, решила спросить напрямую:
– А где мои канарейки, мама?
– Эти птицы, что ли? Оф! Не могу я за всеми смотреть! За вами смотри, за птицами смотри! Я же не железная, не правда? – Мама пытливо посмотрела на Аделаиду, чтоб окончательно выяснить, что думает о ней дочь: «железная» она, или не «железная»?! – И потом, Сёмочка маленький постоянно подбирает с пола эти самые семена и кладёт себе в рот. Я их выпустила на свободу! Пусть летают, правда? Может, гнездо себе сделают! А клетку папа выбросил.
А тут у Марины в «Букваре» целая кошка!
Аделаида очень старалась, выполняя задание.
– Готово? – Мама оторвалась от журнала.
– Да, – нетвёрдо ответила Аделаида.
– Ошибки есть?
– Кажется, нет.
– Так по-твоему, или правда нет? – Мама всё ещё давала очередной последний шанс.
– Нет! – Аделаида решила быть твёрдой.
– Ну, давай, посмотрим, что у тебя тут! – Мама с сомнением взяла тетрадь в руки. – А это что ещё за «Морина»? Вот, вот здесь, в названии! В названии, я говорю! Слепая, не видишь?! От слова «мор», что ли? Ты знаешь, что такое «мор»?!
Аделаида не знала.
«Мор», – грозно продолжала мама, – это имя существительное, когда люди мрут от голода или эпидемий! Поняла?!
Она не поняла, что такое «эпидемий», но что где-то люди мрут – поняла.
Она часто видела мёртвых птиц, попавших под машину собак и кошек. Недавно во дворе сказали, что «умерла Пело-бабо». Потом собралось много людей в чёрном, по вечерам играла грустная музыка, а потом её в гробу, похожем на лодку из парка, только красивее, взяли на руки и куда-то все вместе пошли. Аделаиде объяснили, что «мёртвый» – когда не дышит. Только она всё равно не могла понять, как Пело-бабо, которая ещё вчера кормила кур, не дышит. Ей казалось, что Пело-бабо просто притворяется и решила прилечь, чтоб отдохнуть, а её положили в лодкообразный гроб и куда-то унесли. Аделаида два дня ждала, что Пело-бабо снова появится во дворе, но через два дня просто про неё забыла. Мрачные люди в чёрном произвели на неё неизгладимое впечатление. Поэтому, когда мама сказала, что «мор» – это когда умирает сразу много людей, ей стало очень страшно!
В отличие от предыдущих разов мама не стала требовать бритву. Она посмотрела не на Аделаиду, а куда-то вбок и кротко произнесла:
Переписывай заново! От дурной головы ногам-рукам покою нет!
Аделаида принялась переписывать, думая, почему мама слова «ногам-рукам» произносит как одно слово. Ведь надо сказать «ногам и рукам»!.. Аделаида снова выводила словечко за словечком: жирная линия – сильный нажим, волосяная – слабый…
– Готово! – Она подошла к дивану.
– Покажи!
Мама пробежала глазами по тексту:
– «Мука», надо полагать, «Мурка»? Ну, что ж! Иди, переписывай заново!
Потом «Марина» оказалась с маленькой буквы. Потом вышло не «кис-кис» а «ки-кись» и ещё много-много чего выходило. Мама не била, не подтирала бритвой ошибки и даже не кричала. Она просто, возвращая тетрадь, продолжала смотреть мимо и тихо говорила:
– Перепиши!
Она, наверное, в «Семье и школе» вычитала, что надо детям прививать усидчивость и не раздражаться по мелочам. Аделаида, совершенно потеряв количество разов, всё переписывала и переписывала, пока не кончилась тетрадь.
У Аделаиды слипались глаза. Марина вместе с Муркой раздваивались и плыли в белом тумане прямо за гробом Пело-бабо. Но мама была неумолима:
Переписывай, – повторяла она. – Мне просто жалко твои руки, потому, что голова у тебя дурная. А от дурной головы ногам-рукам покою нет!
На третьем листе новой тетради мама, обнаружив «прешла», всё-таки не выдержала:
– Я тебя сейчас изобью, как скотину! Поняла?!
Аделаида поняла. Она только не поняла: почему надо скотину бить? Она, к примеру, очень любила двух своих кур – и Белку и Стрелку. Она бы никому не дала их обидеть. Кощейкины свиньи, правда, не очень ей нравились, они были такими огромными и вечно грязными и от них во дворе завелись гигантские, как воробьи, мухи. Но она бы и этих свиней бить не стала.
Она снова переписала текст. Как оказалось – в последний раз. Правда, после строк «Иди ко мне, Мурка, я дам тебе малака» она таки получила своё! Самым примечательным и запоминающимся был факт, что получила она не только за последнее «малако», но и за все предыдущие разы одномоментно. После чего мама взяла бритву и зачистила оба «а». Однако мама слишком долго сдерживалась, поэтому все обуревавшие её чувства вложила в единое – ненависть к тетрадному листу. От чего вместо букв «о» образовались две сквозные дырки, через которые светилась предыдущая страница.
