«Нет» – сказала себе Маша. «Этот человек вместе с другими причинил мне море боли. Он – виновник этой боли…»
«Я знаю, я не должен был заставлять этого тихонького чмыря целовать тебя. И как он мог понравиться тебе, такой урод?! Он же пустое место. Я хотел тебя унизить. Бесполезно. Это попросту невозможно. Ты ничего не поняла. Хотя все и ржали. Любая другая догадалась бы. Что над ней издеваются. А ты влюбилась! Дура!!! А я понял, какого же свалял дурака, только тогда, когда увидел выполнение своего приказа. Когда этот урод прикоснулся к тебе. Протянул свои никчемные губы! Больно! Как больно! Когда думаю о тебе, хочу… хочу… только хочу… Болит тело. Все ноет. Ломит руки и ноги. В груди странная тяжесть. И боль… Она настоящая, самая настоящая. Никогда не думал, что такое бывает…
А тогда в техникуме, на практике! Я выпендривался, конечно. Но ведь говорил серьезно. А ты не поняла. Я не виноват. Ну, да. Не при всех. Но как к тебе подкатить? Ты сама подумай, к тебе же и на козе не подъедешь. Ты себя так ставишь. Дура. Где тебя еще встретить? Токо на уроке. Представляешь, какая фишка: мы с тобой были серьезны тогда, а все думали, что шутка. И ржали, как придурки. Я просто хотел прикоснуться к тебе… Как же я хочу видеть тебя! Сейчас! Сию секунду! Все бы отдал за один взгляд. Не говоря об остальном».
Марию посетили мысли-воспоминания о том, как Олег кричал ей вслед, о том, какими глазами он смотрит на нее каждый день. Она стала замечать, что постоянно сталкивается с ним в коридорах. Ей неистово захотелось отдаться этим приятным мыслям. Отдать им всю свою душу. И будь, что будет. «Он любит меня. Он меня любит». Она знала, что это так. Но некрасивая гордость сказала ей «нет». Боли все еще мучили Марию. И ей стало казаться, что тело изменяет ей. Что, если она отдастся этой любви, все сразу пройдет.
Она решилась. Посмотрела на него. Он стоял в коридоре, устремив взгляд на вход с лестницы, замерев. Он ждал. Тихо ждал. Ее. Ждал, не отрывая взгляда. Потому что знал ее привычку ходить этой лестницей. Но в этот раз Мария шла с другой стороны. Остановилась.
«Всего лишь разок». Обещала она себе.
Она не хотела, чтобы он ее видел. Маша рассмотрела его хорошенько. Высокую тощую фигуру, смуглые скулы, неподвижные глаза с длинными черными ресницами. Правда, это больше напоминало подглядывание. И вдруг он резко повернулся.
Их глаза встретились.
Маша хотела сразу же отвести глаза, но не смогла. Такая сила исходила от него. От его глаз. Электрический ток. Яростный напор. Шторм. «Девятый вал». А она – утлое суденышко, захваченное стихией. Загипнотизированная, стояла она, ничего вокруг не замечая. Наконец опомнилась. Стряхнула наваждение. Захлопнула дверь своего нового класса. Долго потом не могла успокоиться. Так сильно билось сердце. И дрожали руки.
«Я ждал ее очень долго. Но она все никак не шла и не шла. Уже звонок скоро. И начнутся уроки. Вдруг я оглянулся. Я не успел подумать, чувствую ли я чей-то взгляд. Я сначала оглянулся, а потом уже подумал, зачем это сделал. И увидел Машу. Ее глаза погрузились в мои. В это мгновение я понял, что сейчас она – вся моя. Что за чудной у нее все же взгляд! Он странный, как и она сама. Я был в теплом море, весь окутанный ласковой водой. Взгляд обволакивал. Как гипноз. Как будто она смотрела не на меня, а везде вокруг меня. Меня бросило в жар. В секунду от волнения я вспотел. Она смотрела так глубоко, словно видела, какие мысли живут на дне моего сознания. Волна отхлынула от ног к затылку. И уходила куда-то вверх. В голове стало так пусто, такая легкость в теле, что мне казалось, я сейчас взлечу. А потом она убежала. Я все стоял. Честное слово, в тот день я не слышал ни одного слова, которое было произнесено на уроке. Я отключился. Пока кто-то громко не прокричал мне почти в ухо, тряся за плечо:
– … безобразие! Ты что, пьян?!
Я посмотрел мутными глазами. Училка.
– Совсем распустились, неучи. Встань! Уже на уроки с утра ходят наклюкавшись! Встань, я сказала!
Я поднялся. Она стала такая маленькая. Где-то на уровне пола. Улыбнулся ей, лилипутке.
– Пройдись!
Я пошел. Меня сильно качало. Пол уходил из-под ног.
– Так и есть! Родителей в школу!
Я расхохотался.
– Вон! Вон из класса! – взбесилась классуха».
– Что с тобой, Олежа? – спросила его мама.
– А чо?
– На тебе лица нет. Я давно заметила. Может, тебе к врачу сходить?
– Ерунда. Парень влюбился, наверное, – вмешался отец.
Пожилая цыганка открыла дверь. Черная кошка терлась у ее ног. Мама Олега подтолкнула сына к двери. Он глухим баском буркнул: «Здрасть». Хозяйка проводила их на кухню. Кошка шла за ней по пятам. Гости уселись на табуретки. Кошка тоже села на свободную табуретку. Будто равная им. Села и уставила свои янтарные глаза на пришельцев. И, пока мама быстро-быстро, взахлеб что-то говорила, цыганка смотрела на Олега. Кошка тоже. Мама что-то спросила. Цыганка очнулась.
– Красивый мальчик, – сказала. Помолчала немного. Для солидности. А потом бросила небрежно:
– На тебе порча.
– Ах! – испугалась мама. – Что же нам делать? Ты нам поможешь, Нурия?
– Попробую.
Мама уже не раз посматривала на кошку.
– Тебе не по себе из-за нее? – спросила цыганка.
– Да. Она странная.
– Она все понимает. Мы с ней вместе колдуем. Хочешь оладушек? – обратилась она к зверю.
Кошка мигом оживилась.
– Потом дам. Сначала гости.
Колдунья раскинула карты.
Олег открыл глаза как всегда, в середине ночи. Он стал как часовой механизм, как прибор, настроенный на определенную программу. Ему чудилось: в комнате кто-то есть. Он еще немного жил в своем сне. Но раньше всего остального проснулось желание. И это желание было так велико, что он физически ощутил реальность Марии. Прикосновение ее тела, ее губы на своих губах, ее руки на груди… Околдованный, он был словно окутан ее присутствием, запеленат крепко-накрепко, оплетен невидимой сетью, из которой не вырваться, да и не хочется вырываться…
«Моя мадонна. Бледное нежное лицо. Самое глупое – я не хочу тебя теперь, как раньше. То есть хочу еще и другого. Хочу просто обнять тебя. Обнять, чтобы услышать, как бьется твое сердечко, как ты дышишь. Охватить тебя руками. И никуда не отпускать. Хочу защитить тебя. Успокоить, отогреть своим теплом, как замерзшую птичку. Только вот от чего или от кого тебя защитить? Смешно. Когда-то твоя мать угрожала мне, говоря, что теперь я – в ответе за тебя. Как же теперь я хочу этого! Что же сделать, чтобы сблизиться с тобой? Чтобы нас бросило друг к другу. Хоть бы что-нибудь произошло! Пожар, наводнение, землетрясение! Тогда я бы показал, на что способен! Вынес бы тебя из огня, вытащил из-под обломков школы, сделал бы искусственное дыхание! Чтобы вернуть тебя к жизни. И тогда холод твоих глаз растаял бы! Я бы тебе сказал „Прости“, а ты положила бы мне руки на плечи и улыбнулась. Просто улыбнулась. А потом ты вся была бы в моем нераздельном владении: твои пальцы, к которым я мог прикасаться бы каждую минуту, твои бескровные, мягко очерченные губы… Твои грустные глаза я мог бы целовать, целовать, целовать… А потом…»
Олег уснул. Ему снилась Мария. Она любила его. Жарко и страстно.
Нервы болели по всему телу. Вспыхивая звездами в самых разных местах. Между ребрами, под коленями, на лице, на руках. С этой болью Маша засыпала. Однажды она проснулась, и вспомнила сон.
Ей снилось, что она должна куда-то попасть, куда-то, куда ей очень нужно. Но ее не пускают. Пропуск – роза. Она видит цветы роз, растущие на огромных кустах перед загадочным входом. Кусты благоухают, как в ее детстве. Мелкие, тугие, ароматные бутоны… Но сорвать их она боится, потому что не хочет оцарапать рук. Она тянется к ним…
Маша проснулась от боли. Нервы. Болели руки. Пальцы. Маша еще раз подумала, что боль ее пройдет, если она разрешит себе любить. У нее было чувство, что тело изменяет ей, изменяет тому, что хочет ее разум. И она наказала себя, решив: «Я не должна думать о нем». И холодно рассудила:
«Чем меньше буду думать, тем легче будет жить. Если я допущу его в свои мысли, он это поймет. А пока этого нет, он в моей власти. А боль стихнет. Со временем».
Маша уснула. Она променяла мятежное чувство, которое может принести новую боль, на силу власти и покой. И на этот раз она спала очень крепко и спокойно, потому что не думала тогда, что совершает грех. Огромный грех. Она не ответила на зло добром. Ей надо было любить. И еще. Нельзя убивать любовь намеренно. Она священна. Потому что случается так редко в этой жизни. И любая, к кому бы она ни была, имеет право быть взаимной. Если бы она отдалась любви, она простила бы Олега сразу. Сейчас же. А не спустя годы. Не несла бы в себе обиду и горечь. Этот никчемный груз.
Близилось лето. Май в тот год был щедр на тепло. Любовь, как зараза, носилась в воздухе повсюду. Маша видела ее на каждом шагу. Что говорить про остальную молодежь! Все просто взбесились от ласковых лучей и предвкушения отдыха. Везде жгли костры прошлогодней листвы. Сам запах дыма был частью весны, частью любви, частью надежд на лето. Но Маша не могла выносить его. Затыкала нос платком, задыхаясь от приторности дыма.
