Они были одни. Долго. Так долго. Говорили обо всем на свете. О моде и ножках жены президента. Что у Раисы Горбачевой они не так хороши, как у первой леди Америки… О погоде и о гомосексуализме… Чушь, да? О танцах. О! О танцах. Миша был завсегдатаем летней веранды в их городе. Приглашал Марию. Она слушала. И только. Он казался ей инопланетянином. Потому что Мария даже не знала, где это – веранда… Миша ездил в Москву. Потому что учился в мединституте. Он был великолепен. Он сиял. Сила и очарование. Мягкость и шарм.
Мария поняла, что должна сыграть роль. Будто бы она каждый день общается с такими взрослыми парнями, на которых все оборачиваются на улице… Как хорошо, что она в новых розовых брюках!
– А свои джинсы ты сам вываривал или купил такие? – спросила она.
– Сам, – улыбнулся Миша.
Марии понадобилось встать. Миша ее попросил что-то принести ему. Лишь возвращаясь, Мария поняла: это его уловка. Он ее рассмотрел.
– Интересно, ты знаешь, что очень симпатична? С твоей фигурой можно носить что угодно. А эти брюки – прелесть. Мне нравятся девушки в брюках. В них фигура виднее, чем в юбке…
Мария даже не покраснела. Приняла, как должное. Но только для виду. На самом деле именно его слова и сделали ее настоящей красавицей.
Навсегда!
Ми-ша!
Весело кружилась Мария перед зеркалом, включив современную музыку, учась танцевать. Как человек тонко чувствующий, Мария слышала все оттенки музыки. Ее вдохновляло, что это чувствование можно перелить в движение. Выразить движением восторг, экстаз, чувственность… О! Она безумно, безумно полюбила танцевать…
Мария задумалась, почему ее черты столь невыразительны. И поняла – слишком светлые брови, ресницы и волосы. Да, ей шло пользоваться косметикой. Но все ж… Перед сном Мария весь вечер думала об этом. А утром, посмотрев на себя в зеркало, не поверила глазам. Брови стали темно-русые, такие же волосы и черные ресницы. Такое бывает? Кто угодно скажет, что нет. Но это было с ней в самом деле… Мама заметила сразу. Изумилась.
Мария никому не рассказывала о том, что было открыто ей и что она умела… Потому что знала тайну: мы становимся сильнее на силу тех слов, которые непременно хотели высказать, но усилием воли оставили при себе. Мария исследовала не только свою силу, но и способы сохранения и умножения ее. Она знала теперь, как можно использовать силу подавленных желаний. Скажем, если она понимала, что может отказаться от своего желания, она отказывала себе в нем. Наоборот, потакание себе во всем излечивает депрессию, но уменьшает силу…
Олег перестал быть «вожаком обезьяньей стаи». За год она превратила его из самоуверенного красавца парня, любви всех девчонок и вожака всех ребят в жалкого неудачника, равнодушного ко всему, что происходит вокруг него и вообще на свете, если это не имеет отношения к ней. В жалкого романтика.
Олег вслушивался в песни и ловил себя на том, что ищет в каждой мотив своей любви, слова, которые сказали бы ему еще что-нибудь, что он не знает о страсти, которая горит в нем. «Снова дождь рисует мне… на заплаканном окне… печаль твою, мадонна…»
«Ну, выгляни в темноту ночи. Я здесь. Мерзну с этой идиотской гитарой на морозе. Твоя классуха, дрянная училка, как дракон сидит под дверью вашего класса. Никого не пускает на ваш „Огонек“. На вашу вечеринку. Я просил. Говорю ей: „Я же из параллельного“. Отвалила. Не буду ждать. Уйду. Все равно тебя будут провожать. Не хочу смотреть, как твоя тень будет танцевать с этим… Он тебе нравится? Нравится, да?! Ты сегодня весь вечер будешь танцевать для него. В этой прозрачной блузке сеточкой и облегающих брюках. А я буду стоять и мерзнуть. Потому что не могу уйти. Ты не любишь меня. В самом деле, что во мне любить? Я длинный, как шланг. И смуглый, как черт из русских сказок. У меня грубое лицо. А ты – такая красавица. Нет. В глубине души ты очень любишь меня. Я уверен. Но ты не слушаешь, что говорит тебе сердце. Превыше всего ты ценишь свой ум. А он против. Да не любишь ты этого дурня, для которого так сладостно изгибается твое тело! Не любишь!!! Он – игрушка твоя. Ты радуешься ему? Вижу. Но не любишь… Уже больше года прошло с тех пор, как ты убежала от меня. С тех пор, как я заболел тобой. Я думал, это пройдет. Ни черта подобного. Характер твой люблю, упрямая девочка. Видать, теперь это навсегда»…
Однажды на перемене Олег обнаружил, что у него нет сигарет. Пачку он бросил на стол и крикнул:
– Паш! Купи сигарет!
Паша сделал вид, что не слышит его.
– Вава! Купи мне сигарет! – попросил Олег.
– Я занят, – сказал Вова, что-то переписывая в тетрадь. Олег обвел взглядом класс. Игорь резался в карты с одним из парней. Петя, поймав случайно его взгляд, стушевался и отвернулся. Олег был один. Совершенно один. Как когда-то Мария. Он утратил авторитет. Но это было ему безразлично. Командовать никем не хотелось. Он сделал из сигаретной пачки маленький самолетик и запустил его в класс.
Олег не нашел общего языка с новыми одноклассниками Маши. Они его не то чтобы сторонились, а просто не замечали. Поэтому он, отвергнутый всеми в ее классе, всегда приходил один и садился за последнюю парту, позади Марии. Сидел и молчал. Вдруг она оглянется? Ну и что, если она не смотрит? Все равно он не мог прожить и дня, чтобы не увидеть ее хоть разок. Как наркотик. Странное чувство пустоты испытывал он, сидя здесь.
«Я совершенно один. Я нигде. Ни среди своих, ни среди чужих. Но все равно буду приходить снова и снова. Пусть я буду один. Ты заразила меня своим „я“. И я стал таким же, как ты. Смешно вспомнить, как я хотел подчинить тебя себе. Смешно и горько. Вышло наоборот. Ты не стала как все – нормальной доступной девкой со здоровыми инстинктами. Слишком сложна… Задачка. Ребус. Головоломка. Мне не въехать… Я готов отдать тебе все. Уже отдал. Моя любовь тебе не нужна. Знаешь, как нам было бы здорово вместе? Когда ты узнала бы сладость моих рук и губ… И че те надо от жизни? Ты осталась такой же. Где ты? Я тебя не вижу! Ты – стена. Зато я превратился в парию»…
Однажды весь класс Марии пригласили на факультативное занятие физики в двадцать четвертую, соседнюю школу. Занятие должен был вести институтский преподаватель. И требования соответствующие. Конечно, все захотели пойти. Радовало то, что явиться можно было не в форме. Марию вообще теперь все радовало. Она находила источники радости во всем.
Надев джинсы и новую кофту, Мария подкрасила глаза. Ей очень шло. Особенно, если учесть ее изменившийся цвет волос, бровей и ресниц.
Покружилась перед зеркалом. Танцевала… танцевала… Ладно двигалось тело…
Мария теперь столь разительно отличалась от себя самой годичной давности, как увядший цветок, преждевременно обморозивший еще не распустившиеся лепестки, отличается от благоуханного тугого бутона в каплях росы, ждущего полуденного солнца…
В глазах озорной затаенный блеск, гладкая кожа, порывистые, хищные и изящные движения, скрывающие рвущуюся силу…
Колдовское очарование.
Словно и не кровь текла теперь в ее жилах, а один сплошной свет.
Но главное – взгляд. Демон радости в нем. И власть.
Влетела в чужой класс в последнюю минуту. Ее влюбленный мальчик уже давно ждал ее, не отрывая взгляда от двери. Сверкнула на него глазами. Видела: произвела впечатление. Он долго и томно смотрел на нее. Тонула в его глазах.
Да что там этот мальчик! Мария теперь всегда чувствовала влюбленность. Будто Миша вдохнул ей прямо в сердце свою любовную радость… Иногда она вспоминала его. Но ни капли не грустила. Она – красавица! Ей можно любить. Ее будут любить. Всегда. Будь ей хоть семьдесят. А сейчас она влюблялась в каждого симпатичного парня, которого видела, начиная от неизвестных моделей в журналах и заканчивая случайными попутчиками в автобусе… Нет, она и не думала думать о них дольше, чем они были перед ее глазами. Едва они исчезали, Мария их забывала. Но от каждой влюбленности все росла и росла ее радость, наполняя сердце победным ликованием…
«Иногда мне страшно. Я – пустой. Кто я? В зеркале – чернявый кучерявый парень с голубыми глазами. Еще я школьник. Сын своих родителей. А вообче? Раньше я знал, кто я. По поведению тех, кто меня окружал. Девочки меня обожали и лезли в глаза, парни боялись и служили. В их глазах я видел себя. Сейчас я один. Совсем один. А как было когда-то тебе, Маша? За что ты держалась? За свои любимые книжки? Я их сроду не читал… Прочесть?… Если совсем худо будет… Как же я устал. Раньше я думал, что любовь, а именно девочки, – это просто, как раз, два, три, и сладко. Но это не просто. И очень больно. Очень, очень, очень больно!!! Я уже не жду от тебя силы моего чувства, а просто жалости… Знаешь, девочка моя, раньше в деревнях не говорили „Любить“, говорили „Жалеть“… А может, „жалеть“ и „жалить“ – близко? С ума схожу… Все бы отдал за тебя… Себя я уже потерял… Не нужен я тебе такой… никакой не нужен».
