Крещенский разозлился. Он привык видеть перед собой людей подавленных, приниженных, а эта ещё «чего-то думает». Злоба обозначилась в его сузившихся белёсых глазах. Нагнувшись к Лене через стол, он прошипел девушке почти в самое лицо:
– Думать, милая, будешь в камере, там у тебя будет много времени. Годочков пятнадцать-двадцать отсидишь за своего козла.
В глазах Лены мелькнули испуг и ужас.
– Я?
Увидев испуг в глазах Лены, Крещенский немного успокоился: «Так-то».
– Гражданка Травкина, свидетель Гвоздиков Борис Аркадьевич утверждает, что видел у Вас в квартире коричневый портфель точно такой же, какой видел у покойного Воротникова. Что Вы скажете на это?
Крещенский специально называя Лену гражданкой, Гвоздикова называл по имени-отчеству.
– Свидетель Гвоздиков врёт! – гневно выпалила Лена.
Крещенский повеселел: «Ну вот, а то думает она».
– Значит, Вы никак не можете объяснить, как портфель гражданина Воротникова оказался у Вас.
– Портфель гражданина Воротникова не оказывался у меня.
– Значит, показания свидетелей Стасовой и Пронина Вы тоже отрицаете.
– Это каких свидетелей? Тех, которые, якобы, видели меня в метро? Конечно, отрицаю! Я никогда не была с Воротниковым в метро.
– Хорошо, но Вы же не будете отрицать тот факт, что с гражданином Пукальчиком Денисом Семёновичем Вас познакомил Гвоздиков?
– Буду! – твёрдо ответила Лена. – Меня никто не знакомил с Денисом Семёновичем. Я уже говорила, мы познакомились с ним в кафе.
– А вот Борис Аркадьевич утверждает, что именно он Вас познакомил.
– Это ложь. Хотя я не понимаю, что это меняет.
Крещенскому опять не понравился её ответ. «Она всё ещё не понимает, что её дружок – последний козёл», – подумал он и решил бросить последний козырь.
– По свидетельству Гвоздикова Бориса Аркадьевича Вы, гражданка Травкина, знали от него, что Воротников Пётр Степанович получил одиннадцатого апреля в «Диалог-банке» большой кредит. До этого Вы просили у своего приятеля Гвоздикова деньги, он даже дал Вам немного, но потом Вы, не имея определённого рода занятий, работы, перестали просить своего дружка о помощи и даже собирались ехать отдыхать на Канарские острова. Так ли это?
– Нет, это ложь! Ни о каких деньгах Гвоздиков мне не говорил. Никуда ехать я не собиралась.
– Я вижу, – неожиданно мягким тоном заговорил Крещенский, – Вы, Елена Владимировна, не расположены сегодня к разговору. Что ж, посидите, подумайте, Вы девушка умная, надеюсь, сумеете правильно оценить своё положение.
* * *
Сегодняшний гнусный допрос вдруг возымел для Лены новый характер. Сегодня то, что вчера Лене казалось нелепостью, узаконивалось. Задержанная вчера по подозрению в убийстве, сегодня она не была выпущена, а наоборот, была ещё более унижена: следователь называл её на «ты», грозил сроком, и теперь из Елены Владимировны она превратилась в гражданку Травкину. Это больно хлестало по самолюбию Лены. Ей не хотелось верить, что всё это происходит с ней. Она хотела думать, что это нелепая ошибка, сейчас всё уладится, и её отпустят. Но, как и вчера за её спиной появился-рослый розовощёкий детина, одетый то ли в выцветшую, то ли в запылённую форму, и как вчера скомандовал «идёмте!» Как и вчера следователь, стоя у шкафа, делал что-то и не обращал на неё внимания. Как и вчера Лена неосознанно встала и пошла на негнущихся ногах, ведомая конвоиром, вооружённым настоящим пистолетом, в тёмную грязную камеру, состоящую на все сто процентов из тоски. В камеру, где не могли существовать ни надежда, ни вера, всё тут, начиная с желания погрузиться в пенистую тёплую ванную, тут же поглощалось тоской и изничтожалось ею.
* * *
Следующий допрос состоялся на следующий день и был схож с предыдущим. Лена не меняла своих показаний. Обозлённый Крещенский объявил ей:
– Итак, гражданка Травкина, следствием установлена Ваша вина. Вы обвиняетесь в убийстве Воротникова Петра Степановича и Пукальчика Дениса Семёновича. Ваше дело передаётся в суд.
Лена оцепенела. Ей всё ещё не верилось, что всё, что здесь происходит, правда. Она не верила своим ушам. Как виновной, в чём виновной? Голос следователя вывел её из оцепенения.
– Гражданка Травкина, распишитесь здесь.
– Но я не убивала! – отчаянно воскликнула она.
– Следствием установлено обратное, – нарочито ровным голосом, прямо глядя в глаза Лене, ответил Крещенский.
– Как, когда установлено?!
Дрожащей рукой Лена приняла у Крещенского листок и, всё ещё не веря в происходящее, прочла обвинение в убийстве Воротникова Петра Степановича и Пукальчика Дениса Семёновича. Доселе все эти допросы, вызывая в ней раздражение и досаду, казались ей какой-то глупой нелепостью, которую, в сущности, скоро можно будет исправить, но она не могла и предположить, что вот так, совершенно бездоказательно, её обвинят в убийстве. Ну, даже если б показания лжесвидетелей были правдой, и её, действительно, кто-то видел бы в метро с этим Воротниковым, ну была она в номере с Пукальчиком, и что? Что из того? Где доказательства её причастности к убийствам? А Пукальчика она же даже пальцем не касалась. Лена отбросила лист.
– Да не буду я нигде расписываться!
– Вы думаете, это спасёт Вас от тюрьмы? Я же вчера сказал Вам, пятнадцать лет! – и, нагнувшись к Лене, как и вчера, Крещенский зашипел так, что даже две брызги его слюны упали Лене на щеку, – Дорогуша, твой дружок подставил тебя, продал! Всё обвинение в основном базируется на его показаниях.
– Вы думаете, меня посадят? – не обращая внимание на злорадство Крещенского, испуганно спросила Лена.
– Я это знаю, – всё так же ехидно ответил следователь.
– А адвокат?
– Нанимайте, – пожал плечами Крещенский. – Но Вам уже никто не поможет, если Вы сами себе не захотели помочь.
– Скажите, – каким-то подавленным голосом заговорила Лена, – я могу увидеться с Гвоздиковым Борисом Аркадьевичем?
– Нет, не можете. Он со своей подругой Шмыковой Беллой Владленовной уехал на отдых… во Францию.
Крещенский ждал этого вопроса, он сам посоветовал Борису на время поехать куда-нибудь отдохнуть. Он не желал встречи этих людей, так как все показания Бориса были его выдумкой. За те деньги, которые он получил, можно выдумать и не такое. Сейчас, видя, как Лена изменилась в лице, Крещенский ожидал, что она начнёт поливать Бориса грязью, но Лена лишь процедила сквозь зубы «Сволочь!»
– Вот выйдите через пятнадцать, а то и двадцать лет, найдёте своего дружка и скажите ему это. К этому времени…
Следователь что-то говорил, веселя себя, но Лена его уже не слышала. Вдруг она осознала, что всё это происходит, происходит наяву, происходит с ней, что сейчас снова войдёт детина, и её снова поведут в камеру, и тоска, мучавшая её своей тяжестью уже целых два дня, поглотит навсегда не только её желания, но и её саму, её молодость, её красоту, её обаяние, её шарм, её нежный голос, её… «Нет!» – победоносно и звонко прозвучал протест в сознании Лены. «Я не дамся!» Неожиданно возникшая решимость, которая и раньше не раз спасала Лену, уничтожила тоску, уже начавшую глодать её душу. В голове её шумело, в глазах всё расплывалось, но тоски уже не было, и тонкие пальцы правой руки шарили под глубокой манжетой левого рукава жакета. Наконец, пальцы ухватили жёсткую таблетку, Лена достала её и на глазах у следователя сунула в рот.
– Стоять! – крикнул Крещенский, поняв, что произошло, но было поздно, уже не только стоять, но и сидеть Лена не могла и повалилась со стула на пол.
* * *
Дело об убийстве Пукальчика Дениса Семёновича было закрыто. В Воркуте закрыли дело об убийстве Воротникова Петра Степановича. Убийцей обоих считалась Травкина Елена Владимировна, покончившая жизнь самоубийством в камере следственного изолятора, отравившись так же, как отравила своих состоятельных ухажёров.
По возвращении из Франции, куда он ездил, действительно, с Беллой, Борис был приятно удивлён тем, что всё благополучно закончено и даже лучше, чем он предполагал. Во всём обвинили Лену, и она, дура, кончила жизнь самоубийством, а значит, сама собой отпала проблема, как кончить её. И снова Борис убедился в силе своей истины – тот, кто с деньгами – всегда прав. «Надо же, Ленку обвинили в убийстве Пукальчика! К воркутинцу её ещё можно было как-то привязать, но к Пукальчику… Вот дают ребята!»
Мадина терпеливо выжидала. Пока никого подходящего не было. Пристальный взгляд её скользил по прибывшим пассажирам, несколько раз цеплялся за барышень, но тут же отпускал их, и снова пускался в кружение. «Вчера впустую протопталась тут, – думала она, – неужели и сегодня не повезёт. И Фархата жалко, испёкся, наверное, в машине. Зияд будет мрачным, снова будет пихаться, ругаться, всё ему будет не нравиться. – Эта картина очень явственно пронеслась у неё в сознании, и она даже как будто почувствовала боль на груди от очередного пихания мужа костяшками жёстких пальцев. – Да и мальчики, того и гляди, в город уедут. Младшенький Гафур часто сетует на то, что в ауле ему скучно, что даже девушки неприличной тут не встретишь».
