– Хорошая идея, – оценил Игорь. – Тебе, Лёшечка, как раз надо бросать пить.
Младший брат молча ерзал на стуле, пытаясь нашарить что-то в ящике стола.
– Вторая мысль – о свидетеле. У меня есть баба знакомая, она может подтвердить, что была с Алексеем всю ночь. Типа он не мог признаться, так как она замужем. Баба живет от Алексея в соседнем доме, так что вполне он мог туда прошвырнуться, и никто из соседей его не заметил.
Игорь закатил глаза: в один голос с Могилой запели!
– Нет. Я не позволю такие вещи.
– Ты чо, дурак? – возмутился Лёха, извлекая чекушку водки. – А меня на зону – позволишь?..
– Не будь кретином, ты на зону не пойдешь.
– И как ты меня отмажешь?!
Алексей приложился губами к бутылке, закинул голову, судорожно глотнул и снова нахохлился в своем директорском кресле.
Гжелкин пояснил:
– У нас – частицы рыбьей чешуи на одежде жертвы, ДНК под ногтями, а также мотив в виде ссоры накануне…
– Гога, откуда ссора накануне взялась? – удивился следователь. – Лёшка, ты разболтал это Чернову?
– А вот и нет! – ухоженные зубы Гжелкина блеснули в недоброй ухмылке. – Соседка из соседней квартиры слышала через балконную дверь, как они ссорились. Курила там, холера…
Игорь привстал, цапнул со стола чекушку, отхлебнул водки. На выдохе сказал:
– Хрень какая…
– Вот именно! – запричитал брат. – Ты хоть понимаешь, что это все значит? Сидеть мне – не пересидеть!
– Стоп. Я найду убийцу, – прервал его Игорь. – Только поклянись, что это не ты убил Алену!
– Игорешка… – просипел брат, – я же сказал тебе, что ничего за ту ночь не помню! Но я не убийца, – добавил он убежденно, но не убедительно.
Адвокат и следователь переглянулись.
Хотелось выпить. Янов решил, что чуть позже именно это он и сделает – на пару с Евой. Он похлопал брата по плечу, потному под тонкой тканью рубашки.
– Ну, да, – прокомментировал адвокат. – Ну, да.
Хозяйка дома, в котором случилось убийство Алены, приняла Янова без энтузиазма. Ее собственный дом удобно размещался через улицу от места происшествия.
– Ну, чего вам надо? Я уже с вашим мальчиком говорила, все рассказала.
Она выглядела типичной деревенской жительницей лет шестидесяти: трикотажный просторный халат, небрежно собранные в дульку волосы, резиновые шлепанцы на босу ногу.
– Этого недостаточно, Оксана Васильевна, – сухо ответил Игорь. – Произошло убийство, а вы – важный свидетель. Давайте, у вас в доме поговорим. Жарко тут.
– В беседке поговорим, – неласково ответила она.
Беседка, расположенная за углом дома, оказалась чудной деревянной ротондой, увитой виноградом. Хозяйка примостила полное тело на скамейку, Игорь облокотился на перила.
– Ваш дом стоит почти напротив того дома, что вы сдаете. Вы наблюдаете за жильцами?
– Да так себе, – она махнула толстенькой ручкой. – Посматриваю.
Протягивая фотографию брата в полный рост, Игорь спросил:
– Его тут не видели?
– Гм… – Оксана Васильевна вгляделась в фото, – кажется видела, но давно. Еще как Ева дом сняла, так он и пришел. Да, точно он.
– Сколько раз пришел?
– Я видела только один раз, а там, может, он каждый день шнырял!
– А в ночь убийства вы в окно не выглядывали?
Она призадумалась, рассматривая фото.
– Ну, вообще-то, я видала кого-то… Ваш-то мальчик это уже спрашивал, а я как-то не сообразила. Очень уж меня напугало, что у меня в хате женщина умерла! Кто теперь хату снимет? Соседи, небось, разболтают каждому, кто сюда заявится! Эх, вот же бог сюда ту бабу привел!.. А кто она?
– Да никто.
– Никого не убивают! – убежденно заявила хозяйка.
– Еще как убивают. Поверьте мне, как начальнику убойного отдела, – заверил Янов и потряс перед носом Оксаны Васильевны Лёшкиным изображением. – Так он тут был в ночь убийства?
– Он – не он, а кто-то был. Толком я не разглядела.
– А в какое время вы его видели?
– Ну, наверное, после двух ночи. Я тогда отравилась чем-то, понос меня мучил. Свет не включала… В окно смотрела со скуки – с поносом-то не уснешь!
– То есть, в ночь убийства Алены Яновой вы видели во дворе дома, в котором она находилась, мужчину.
– Не во дворе, а на улице.
Оксана Васильевна насторожилась, опасаясь, что признание приведет к каким-то беспокойствам и потере времени.
– Хорошо. А что тот мужчина делал?
– Он мимо дома прошел, сначала туда, а потом назад. Вроде присматривался к окнам, готовился войти. Но я в туалет захотела и ушла от окон, а потом уже его не видела. После туалета я про того мужика забыла.
Дома Янова ждала записка от Евы: «Прости, не могу больше ждать встречи с дочерью. Приеду к ней в день рождения, и будь, что будет! Не стала звонить, чтобы не мешать, но ты позвони мне, пожалуйста!».
Работа не шла. По срокам от Димы еще вчера требовался шаблон заказанного веб-сайта, но шаблона до сих пор не существовало. Уже пару дней Дима проводил в прострации – садился за рабочий стол, поднимал руки к клавиатуре, тупо глядя на монитор, и опускал их. Пил чай, смотрел в потолок, думал, но не работал. Не имело смысла врать самому себе: пока Дима не разберется с историей своей семьи, он не сможет даже зад почесать, не то что работать!
Наконец, написал заказчику письмо: заболел, шаблон пришлю на неделе, и выключил компьютер.
Книга Ищенко – томик в твердой синей обложке с изображением геометрической фигуры с острыми углами, символизирующей сложность и остроту психических реакций, сама прыгнула Диме в руки. Он целую минуту просидел с ней не шевелясь, не решаясь приступить к чтению. Вздохнул, открыл книгу.
«А. Ч. был моим другом, – начал читать Дима. – Я глубоко уважал его и как врача высочайшей квалификации, и как сильную, благородную личность. При этом А. Ч. оставался человеком, со всеми свойственными человеку слабостями. Он тоже ощущал потребность в счастье, в любви, в душевном комфорте, и он заслуживал всего этого. Исходя из этих соображений, осуждать А. Ч. невозможно.
Прожив с С. около семи лет, он полюбил одну из своих пациенток.
Помню, мы встречались с ним в тот период, и я (психиатры видят такие вещи!) заметил, что он выглядит несколько иначе – тревожнее и радостнее, чем обычно. В разговоре А. Ч. признался, что встретил молодую женщину, которая заставила его взглянуть на свой брак с другой точки зрения. Он не собирается бросать жену, но хочет немного счастья. Та женщина согласна с ним во всем и не требует большего, они только встречаются. Своей жене А. Ч. о романе не рассказывает, надеясь, что она так и не узнает правду. Как долго продлится эта ситуация, потребуется ли какой-то выход или нет – мы не обсуждали…».
Дима вспомнил Еву. И как бы он ни ревновал за маму, Ева… произвела особое впечатление. Он привез ее в лес, чтобы убить, а Ева постаралась понять и поговорить. Она не показала страха, увидев пистолет и могилу, вырытую для нее – это и обезоружило Диму. Выходило, что Ева – необычная, особенная женщина, именно такую мог бы полюбить папа.
И какое право имеет Дима отказывать отцу в счастье? Если все складывалось так, как описывает Ищенко, то папа стал жертвой манипулятора.
Закусив губу, Дима продолжил чтение.
«…В середине января один наш общий с А. Ч. знакомый сообщил о трагедии: мой друг и его жена попали в аварию. А. Ч. погиб, а С. находится в состоянии комы. Оказалось, А. Ч. вез жену, снова разбитую параличом, ко мне в клинику и не справился с управлением. А. Ч. заранее не позвонил мне, поэтому я так долго не знал о случившемся.
На похоронах А. Ч. потрясало количество людей, пришедших попрощаться с рядовым травматологом из больницы! Это были благодарные пациенты, коллеги, друзья. Все досадовали на судьбу погибшего: А. Ч. мог принести людям еще много хорошего!
Примерно через месяц я посетил С., которая вышла из комы. Женщина выглядела скорее разочарованной смертью мужа, нежели горюющей о нем. Мне стало ясно: С. потеряла смысл жизни. Если прежде она сосредотачивала все свои душевные силы на А. Ч., всячески привязывая его к себе, то теперь оказалось, что ей нечем себя занять. Сын по-прежнему мало интересовал С., она легко подписала согласие о передаче матери А. Ч. прав на опеку. Вскоре бабушка увезла ребенка за границу, где тот и остался».
С болезненной легкостью Дима представил себе мать, спокойно соглашающуюся с отречением от него. И жестокая память выбросила моменты, подтверждающие рассказ Ищенко… Дима заставил себя отрешиться от воспоминаний и продолжил чтение.
«Мы стали разговаривать. С. старалась убедить меня в своих страданиях. И более того, намекала, что виноват в произошедшем – именно я. Мой профессионализм подсказывал: С. начинает «работать» со мной, и если я не поставлю рамки, то окажусь в ситуации А. Ч. – известно, куда это его привело.
