Люся крепилась и мужественно глотала кашу с дымным ароматом, волевым усилием обуздав рвотный рефлекс. Левина ликовала.
– Вку-у-у-сно? – спрашивала она с любопытством.
– О-о-о-чень, – не смущаясь, врала Петрова.
– Обед в столовой. Ладненько, обжора? – ласково запрашивала отпуск кухарка.
– Разумеется.
Если с утренними кулинарными потугами заботливой соседки Люся еще как-то смирилась, то со сном дело обстояло гораздо хуже. Соня постановила спать дважды, а в летнее время – тем более.
– Полноценный сон – здоровый ребенок, – декларировала Левина. – Хочешь – не хочешь, а двенадцать часов сна – твоя святая обязанность.
Если бы Петрова хоть на минуту в тот момент могла представить ритм своей будущей жизни, она бы ни минуты не пререкалась, а с удовольствием подчинилась нелепому, как ей тогда казалось, Сониному требованию.
Дневной сон – куда ни шло: Люся просто валялась на кровати и поедала в неограниченном количестве яблоки, благо был август. А вот вечером… Время отбоя было определено Левиной как единственно верное – двадцать два ноль-ноль. И ее не смущало, что даже из-за закрытых окон до Петровой доносились смех и голоса студентов, потихоньку возвращавшихся к излету сезона в родной вуз. За то, что происходило на улице, Соня отвечать не могла. Но внутреннее пространство общежития, пограничное двести седьмой комнате, находилось под ее неусыпным наблюдением.
– Ба-а-а-и-ньки, – сюсюкала она с беременной подругой. – Спать. Спать. Спать.
– Сонь, я не хочу спать.
– Надо. Надо. Надо.
– Тогда ты тоже ложись.
– Ты же знаешь, я так рано не ложусь.
– Я ведь тоже, – пробовала отстоять свое право на выбор Петрова.
– Теперь это не имеет никакого значения. Теперь твое время – двадцать два ноль-ноль, – категорично заявляла Левина и, захватив сигареты, выметалась прочь.
Люся долго ворочалась, прислушивалась. Она знала, что шаги за дверью – Сонькины. Туда-сюда, туда-сюда. Левина, как часовой у кремлевской стены, несла свою нелегкую службу. И стоило только раздаться незапланированному гомону, как Соня бросалась к источнику звуков и расправлялась с ним на месте, издавая такое количество встречного шума, что задремавшая было Петрова вздрагивала. Левина просто распахивала дверь соседней комнаты (комнат) и, подбоченившись, вставала в дверях. Ошеломленные жильцы не сразу догадывались уточнить, какова цель визита, и это было Соне на руку.
– Чего шумим? – ехидно спрашивала она не на шутку разошедшихся девиц.
– Сонь, – отвечала наиболее смелая. – У нас праздник.
– У нас – тоже.
– Присоединяйся.
– С удовольствием, – отзывалась Левина и обещала привести коменданта тетю Шуру для ознакомления вверенного ей состава с уставом общежития, где, обещала Соня, «черным по белому прописано: отход ко сну – в двадцать два ноль-ноль. В противном случае – вплоть до выселения».
Студентки младших курсов еще не утратили уважения к комендантше, а пропахшую табаком Левину почитали, как мать родную, а потому затихали довольно быстро, сначала перейдя на шепот, а потом – на красноречивое молчание. В тишине Соня каждую одаривала сигаретой и, утвердительно мотнув головой, сообщала:
– Петрова беременна. Что делать?
И, пожав плечами, удалялась.
Люся о содержании разговоров Левиной с соседями по этажу по объективным причинам не догадывалась, благо особо любопытной не была. Но когда Сонька не пустила в двести седьмую после отбоя законных жиличек, терпению Петровой пришел конец.
– Что ты о себе возомнила? – зашипела Люся, распахнув дверь и обнаружив в коридоре препиравшихся девчонок.
– Петрова, ты не спишь! – радостно заорали нарушительницы спокойствия и бросились в дверной проем, опасаясь, что первой его займет Левина.
– Уснешь тут с вами, – улыбаясь, посетовала Люся. – Одна басит, как пономарь, другие…
– Люська, дурочка дорогая! – ласково мурлыкала Женька. – Как хорошо, что ты вернулась. Сейчас отметим. Почирикаем, как в старые добрые времена.
– Да я-то уже здесь месяц, если не два. А вы где бродите? Загорелые какие, аж завидно!
– Как обычно, – подмигнула хмельная Любаша и зашуршала невиданной красоты заграничным пакетом.
– Понятно, – догадливо протянула Петрова. – Своих проводили?
– Капитан, капитан… – запели красавицы и, покачиваясь в такт, начали с похабным выражением лица расстегивать свои умопомрачительные кофточки.
– Ведь улыбка – это флаг корабля, – азартно подпела Люся.
– Капитан, капитан… – красноречиво взяли паузу две соблазнительницы, – под-тя-ни-тесь…
– Ну вас, бесстыдницы! – хохотала Петрова и в такт покачивалась на панцирной сетке.
– Пет-ро-ва, мы тебя обожаем! Давай выпьем уже.
– Наливайте, – засуетилась Люся и стала выставлять на стол разномастные емкости: граненый стакан, бокал с отколотой ручкой и две алюминиевые кружки. – Мне чуть-чуть.
– А где наша мама Соня? – полюбопытствовала Женька, обнаружив бесхозный бокал.
– Дымит, наша мама. Дымит, как паровоз.
Петрова обвела глазами хмельные лица подруг и догадалась:
– Девчонки, Сонька ж обиделась!
– На нас?
– Да при чем тут вы? На меня!
– А на тебя чего ж обижаться? Ты ж беременная.
Люся, как ошпаренная, вырвалась из комнаты и обнаружила абсолютно пустой коридор (что было и понятно – ночь). Запахивая на ходу халат, Петрова подалась в сторону душевой, из которой в этот неурочный час раздавался шум воды. Дернув дверь на себя, Люся пришла к выводу, что заперто изнутри. Постучала. Не дождавшись ответа, постучала еще раз. С третьей попытки Петрова начала колотить в дверь ногами.
– Соня… Левина… открой. Сонь, ну открой. Сонька, не дури! Открой, в конце концов!
Левина не отвечала, вода по-прежнему шумела, а Люся то скреблась в дверь, то пинала ногами – и уговаривала, уговаривала, как заведенная.
– Петрова, – крикнули Женя с Любой, – тебе помочь?
– Девчонки, не открывает, не отзывается! – паниковала Люся.
Возмутительницы спокойствия в двести седьмой комнате зачем-то на цыпочках, перебежками достигли душевой и с необыкновенным усердием стали помогать беременной подруге.
– Она что? Над нами издевается? – подняла брови Люба.
– Девочки, что-то случилось! – металась Люся.
– Чего с ней случилось? – запротестовала Женька. – Что могло случиться с нашим комиссаром? Душевая – это не фронт. Это даже не комитет комсомола.
– Все, – выдохнула Люба. – Надоело. Давай дверь ломать.
Цель была поставлена. Девочки выдвинулись на исходную позицию, вздохнули воздуха, дабы удар был потяжелее и… И шум воды утих. А из-за двери послышалось немелодичное пение в басовых интонациях.
– Тише, – взвизгнула Петрова.
Дверь распахнулась, и на пороге появилась Левина, распаренная и румяная, как матрешка. Увидев соседок, Соня искренне удивилась:
– А вы чего?
– Левина, ты все-таки сволочь, – процедила Женька. – Ты чего там делала?
– Чего это я сволочь?! – возмутилась Соня.
– Конечно, сволочь, – поддержала напарницу Люба. – У тебя тут под дверью беременная Люська, как белка, скачет. Сонечку свою зовет: «Открой, Сонечка! Что с тобой, Сонечка? Выйди, Сонечка…»
– Да что случилось-то? – озверела Левина.
– Да ничего не случилось, мы так и думали, – с издевкой продолжала Люба. – Просто Петрова кипиш подняла. Видите ли, Соня обиделась.
– Да ни на кого я не обиделась, – отбивалась Левина. – Я душ принимала.
– Соня! Ка-ко-о-ой душ ночью? Ка-кой ду-у-уш? – наступала Люся.
– Горячий. Воды ж с утра не было! А тут такая возможность – никто на пятки не наступает и в дверь не ломится. Да чего вы дергаетесь-то?
– Сонь, – всхлипнула Петрова. – Я так тебя люблю…
– Люсь, да что с тобой? – заволновалась Левина. – Ты чего плачешь-то?
– Не плачу, не плачу. Уже не плачу.
– Ну как же не плачешь-то? Говорила я этим дурам: «Не будите». Не будите! – прикрикнула Соня и замахнулась кулаком на соседок.
– Мам Сонь, ты не запирай меня больше… Ладно? Я лучше…
– Я сама знаю, что лучше. Пойдем уже, – баском скомандовала Левина и поправила тапку на ноге.
– Не слушай ее, Петрова. Гинеколог наш – враг наш, – язвили Женька с Любой.
Соня приняла вызов и в ответ пообещала прибить «этих дур, не понимающих, како-о-ое это счастье материнство»!
Не спали до утра. А в обед принесли телеграмму на имя Петровой: «Буду субботу. Павел».
– Какой сегодня день недели? – растерянно спросила Люся сонных соседок.
– Зачем тебе? – буркнула Левина.
– Павел приезжает.
– Зачем? – не отрывая головы от подушки, простонала Женя.
– Откуда я знаю зачем?
– Муж соскучился по жене, ничего удивительного, – попыталась завершить мучительный разговор Соня.
– Удивительного – ничего, – выдавила из себя Женька. – Просто странно: был Жебет и нет Жебета, теперь, получается, опять есть.
