– Левина, не храпи!
– Я не храплю, – Сонька вынырнула из забытья и заныла: – Да что же это, в конце концов? Человек спит. Отдыхает. Воскресенье. А его наглым образом будят по такому ничтожному поводу.
Петровой стало стыдно, и она накрылась подушкой. Хватило Люси, правда, ненадолго. Дышать было неудобно и трудно. Она освободилась и, судорожно хватнув воздуха, сбросила с себя покрывало и с удовольствием потянулась.
Левина выполнила обещание: громкая фаза сна сменилась на тихую. Петрова хихикнула и встала. Из коридора доносились звуки встревоженного человеческого улья. Его обитатели хлопали дверями, занимали очередь в уборную, гремели посудой и лениво переругивались. В общежитии началось утро.
А к вечеру в двести седьмой комнате состоялся военный совет под руководством генералиссимуса в ситцевом халате и стоптанных тапочках на босу ногу. Левина строевым шагом измеряла периметр комнаты и шумно дышала, ощущая важность момента.
– Что будем делать? – обратилась Соня к членам ставки в лице растерянных Женьки и Любы.
Младшая по званию Петрова в обсуждении участия не принимала и сосредоточенно грызла яблоко, следя глазами за порывистыми движениями озабоченного генералиссимуса.
– А что нужно делать? – вяло реагировали на призыв красавицы.
– Нужно принимать меры, – рвалась в бой Левина.
– Какие?
– Вплоть до развода, – категорично заявила Соня.
– Чтобы развестись, нужны основания, – резонно заметила Люба, рассматривая свою смуглую ногу.
– Основания есть.
– Какие? – отозвалась Женька.
– Измена, – строго посмотрела на Петрову Левина.
– Измена, – зевнула Люба, – это не основание, а естественные издержки семейной жизни на расстоянии.
– Тем более, – напирала Соня.
– Что тем более? – попросила разъяснить Женя.
– Измена – тем более. Расстояние – это то, что проверяет чувство, укрепляет его, делает его особенно ценным. Любви нужны трудности! – пафосно заключила Левина.
– Да-а-а? – ехидно уточнила Люба. – И кто тебе об этом, Сонечка, сказал? Кто, хочу я знать, ввел тебя, невиннейшее существо, в такое заблуждение?
– Я отвечу тебе, Люба, – подыграла Женька. – Не кто, а что ввело нашу неискушенную подругу в столь искреннее заблуждение.
– Неужели комитет комсомола, Женечка?
– Нет, это не комитет комсомола, и не пионерская организация, и даже не посещаемые вместе с Люськой курсы будущих матерей.
– А что же это, Женечка? – кривлялась Люба.
– А это, дорогая моя подруга, поздняя девственность и ранняя глупость!
– Что-о-о?! – рассвирепела Соня.
– Что слышала, – сорвала Женька погоны с генералиссимуса и перевела взгляд на Петрову.
Та приканчивала пятое по счету яблоко и видимого интереса к происходящему не проявляла.
– Слушай, Петрова, ты что, действительно собралась ехать в свой поселок?
– Нет.
– Тогда чего тебя Сонька уговаривает?
– Я ее не уговариваю. Просто за счастье нужно бороться.
– Люся, ответь этой дуре, – с досадой попросила Люба. – Ты счастлива?
– Нет.
– Тогда зачем тебе ехать?
– Я не поеду.
– И не поехала? – Представь себе, не поехала.
Петрова, конечно, лукавила. Рожать она отправилась к маме Лене. Но до этого оставалось еще довольно много времени, о котором Люся почти ничего не рассказывала. К сожалению, надо отметить, ибо интересные события происходили вокруг набирающей вес Петровой, интересные, и весьма.
Люся всячески отбрыкивалась от задушевных разговоров с подругами «о том, о сем», ссылаясь на полную неосведомленность. Соседки ей не доверяли, но виду не показывали, потому что гениальная Левина строго-настрого запретила красавицам касаться животрепещущих вопросов. Соня сама вводила их в курс дела, так как тайком читала адресованные Петровой письма с малой родины: от мужа и от матери.
Письма Жебета были лаконичны и представляли собой краткие отчеты об устройстве быта в новой квартире, полученной им как молодым специалистом. Некоторые иногда завершались фразой «Как ты себя чувствуешь?» Зато ни в одном из них не было упоминания об ожидаемом ребенке.
Письма мамы Лены в противовес жебетовским поражали объемом и эмоционально-художественным изображением событий. «Эта тварь, – писала мама Лена, – встречает его после работы, и они вместе идут домой. Ни стыда, ни совести. У людей на глазах. И он поддерживает ее под руку. Зря ты, Люся, не едешь – семью надо спасать…» Так заканчивалось практически каждое письмо.
О твари было известно довольно много: имя – Наташа, Люсина ровесница, к тому же замужем и с техникумом за плечами. Ее фотографию, сорванную с доски почета, мама Лена для ознакомления отправила Петровой в Одессу. С карточки на Люсю смотрела миловидная молодая женщина, одетая в гипюровую блузку. Ничего отвратительного и отталкивающего в ней не было, и Петрова даже мысленно тварью ее не называла.
Вид Люсиной соперницы подтолкнул Левину к самодеятельности: дождавшись конца семестра, она отправила Жебету телеграмму о неожиданно возникшем во время беременности осложнении. Соня не мелочилась и обрисовала ситуацию как вопрос жизни и смерти.
Ни о чем не подозревавшая Петрова спокойно посещала лекции, сдавала «хвосты», ходила в женскую консультацию и отчаянно толстела. В деканате Люсе по-свойски намекнули о возможности взять академ, на работе – о необходимости уйти в декрет, но Петрова лениво отмахивалась от соблазнов и, раздувшись, плыла по течению к намеченной пристани.
Прибывший накануне Нового года Павлик рвался к телу находящейся на грани жизни и смерти жены, но был остановлен предусмотрительной мадемуазель Левиной прямо у дверей двести седьмой комнаты.
– Как она?
– Плохо, – честно ответила Соня.
– В больнице?
– Нет.
– Вы же писали… – попробовал усомниться Жебет.
– Писала, но…
До Павлика медленно начал доходить весь ужас случившегося, и у него задрожали губы:
– Когда это произошло?
– Что? – тоже забеспокоилась Соня.
– Это…
– Это произошло сразу же после того, как ты ей изменил, – прошипела Левина, распахнув дверь, втолкнула Жебета в комнату и испарилась в темноте общажного коридора.
Не поворачиваясь, Петрова, сидевшая над книжками, весело поприветствовала:
– Сонь, ты? Холодрыга какая, а?
Левина не ответила.
– Замерзла? – ласково уточнила Люся и тяжело поднялась со стула.
– Это я, – выдохнул Павлик, и Петровой показалось, что комната качнулась сначала влево, потом вправо.
– Ты-ы-ы? – пришла Люсина очередь удивляться.
– Я, – уже гораздо тверже произнес Жебет. – К чему весь этот маскарад?
– Какой маскарад?
– Этот, – грозно ответил Павлик и протянул жене Сонину телеграмму.
Петрова несколько раз прочитала текст, прежде чем поняла, что произошло.
– Я не имею к этому никакого отношения, – тускло прокомментировала она.
– Позволь мне не поверить, – саркастически отрезал Жебет.
– Не верь.
– Я не понимаю! – завизжал Павлик. – Я не понимаю, как у тебя возникла мысль спекулировать такими вещами. Я не понимаю!
– По-моему, я сказала, что не имею к этому никакого отношения, – спокойно и глухо проговорила Петрова.
– Это подло! Это безнравственно! Я думал, что произошло самое страшное. Я не спал ночь.
– Самое страшное – это что? Ты думал, что я потеряла ребенка?
– При чем тут ребенок? – искренне изумился Жебет.
– Тогда кто тут при чем?
– Ты.
– Я-я-я?
– Конечно, ты.
– Теперь позволь мне тебе не поверить.
– У тебя нет оснований мне не доверять, – засопротивлялся Павлик.
– Есть. Например, Наташа.
– Оставь Наташу в покое! Это тебя не касается.
– Почему не касается? Я все-таки твоя жена.
– Я этого не отрицал.
– Тогда при чем здесь Наташа? Может быть, объяснишь? – миролюбиво предложила Петрова.
– Боже мой! – простонал Жебет. – Пошлые, тупые обыватели. Все меряют по себе. Наташа – прекрасная женщина. Замужняя, между прочим.
– Я знаю. Тогда почему замужняя женщина встречает женатого мужчину после работы, не скрываясь, идет к нему домой, остается там какое-то время, держит в его квартире свою зубную щетку, тапочки? – начала терять над собой контроль Люся. – Почему?
– Ты настаиваешь, чтобы я объяснил?
– Я настаиваю, чтобы ты мне это объяснил.
– Она – чудо, – сказал Павлик и засветился. – У нас высокие отношения…
– Насколько выше половых?
– Ты начинаешь говорить пошлости. Это так на тебя не похоже, – укоризненно произнес Жебет.
– Это ты говоришь пошлости, рассказывая жене о том, какие чувства ты испытываешь к другой женщине, какое она чудо…
– Хватит, – отрезал Павлик. – Я устал.
– Я тебя понимаю и тоже устала, поэтому настаиваю на разводе.
– Зачем? Это нецелесообразно.
