– С чипом! – удивился участковый. – Слыхал, но не видал ещё. А где он?
– А вон там, полоска тёмная… внизу.
– Вот эта? Понятно! – Вертя перед глазами документ, участковый заметил. – Я такую ещё не видел. Солидно! Ну, Москва, конечно, чего там! Пластиковая. С голограммой. Не подделаешь. Главное Управление. Министерство. Да-а… Чётко всё и на уровне. И фотография похожа. – Повертев ещё некоторое время перед глазами документ, разглядывая мою фотографию, печати и подписи, вернул мне. – Всё в порядке, пожалуй. Без туфты.
– Да, без туфты. Всё настоящее.
– Это хорошо. А как насчёт случайного доступа?
– В смысле?
– Храните где? Гражданские вокруг, детвора, и прочее…
– А, храню… Храню в сейфе. – Я указал рукой на тяжеленный, засыпной сейф в углу кабинета.
– А можно номерок его посмотреть, сверить?
– Можно, – говорю, направляясь к сейфу. – Почему же нет. – С трудом повернув ручку задвижки, открыл дверцу, достал пистолет. – Пожалуйста. – Говорю.
– Угу-угу! Пээмчик, калибр 9 мм, вес 700 грамм, начальная скорость пули на срезе ствола 315 метров в секунду. – Как на зачёт рубит участковый, разглядывая уже номер. – Так, всё сходится. – Повертев пистолет в руках, подтвердил он, и вернул. – Хорошая штучка. Надёжная. Кучно, кстати, бьёт, если пристрелян. У меня тоже ПМ. Но «Калашников» всё же, согласитесь, лучше.
– Это когда как. – Уклончиво отвечаю.
– Это да, – кивнул участковый. – Согласен. Но в нашей работе, оперативной я имею в виду, «калаш» не заменим, нет. Если ещё и с подствольником, вообще красота, милое дело. Пуля железнодорожную рельсу с десяти метров прошивает. Рельсу! Легко, причём. Мы, ещё на срочной, на спор с ребятами проверяли. Вы-то, конечно, там, всё это знаете. – Кивнув головой в потолок, завистливо подчеркнул. – С выбором-то проблем у вас там нет. И наше оружие, и зарубежное, какое хочешь… – Пожал плечами, и без перехода, как своему другу. – Ну, и как там она, у президентского тела, жизнь? – Спросил он.
– И вообще. Трудно, сверху-то, – Он указал рукой пологую кривую. – И к нам сюда, вниз, на пенсию? Вы пенсионер, да?
– Ну, – я честно признался. – Не оформил ещё.
– Это успеется. А скажите, действительно Ельцин так сильно поддавал, да? – участковый выразительно постучал пальцами по горлу. – Или это антидепрессанты так на него действовали?
– Не могу разглашать. Служебная тайна. Подписку давал. Понимаете?
– О, конечно-конечно. Это я так просто, по-дружески. Вы надолго сюда, домой?
– Может быть. Работы и здесь полно.
– Это да. И здесь бардака хватает. Люди-то, сами видите – пьют, друг у друга воруют, бездельничают… Драки, мелкое хулиганство, поножовщина. Всего хватает.
Что-то мне в нём, в парне этом, не нравилось. То ли в манере вести беседу, то ли в его простецкой вроде улыбке или в насторожённом взгляде, спрятанном в прищуре. Но явно не страж закона. Не видит он в нём опоры, не чувствует. Просто лавирует между статьями и понятиями. И понятия, кажется, перебивают. Вернее, перебивает личная безопасность, и личный интерес.
– Кстати, о вас тут уже легенды ходят, – будто вспомнив, воскликнул он.
– Такой высокий человек, говорят, наш земляк, из самой президентской службы, и сюда, к нам, на землю. Это знаете, не часто… Как подвиг почти. Или так уж домой потянуло, на малую родину?
– Да, потянуло.
– Это хорошо. Кстати, вам спасибо за своевременный звонок по травке, что на южном участке. На ликвидацию как раз и еду. Вернее, на втык. Ох и задолбают там меня сейчас во все отверстия… вопросами, да отписками – почему допустил, почему не усмотрел, как, да что… – Он вздохнул, развёл руками. – А я ж один тут. Как та полынь на полосе. А действительно, что я один могу? Ничего. Один, как говорится, в поле не воин. У меня просьба к вам будет, Евгений Павлович, в следующий раз звоните вначале мне, а уж потом в УБНОН, ООН, или куда там… – Участковый легко хохотнул, и пояснил. – Я везде, конечно, не могу быть, не успеваю, но первым знать обязан. Должность у меня такая. Территория большая, но ни зарплаты нормальной, ни помощников, ни условий… Одни выговоры, да чопики от людей, да начальства. А у меня молодая жена без работы, ребёнок маленький… Кормить надо. Значит, по-службе расти надо. Понимаете? В общем, надеюсь на наше дальнейшее сотрудничество.
Спасибо. Я тоже надеюсь. Кстати, Юрий Николаевич, о сотрудничестве. У нас здесь без прописки, без соответствующих документов работают какие-то люди из Средней Азии – придорожная чайхана… Говорят, вы их, эээ… – Я запнулся, подбирая деликатное определение. – Опекаете.
– Я? Крышую? – Взволновался старший лейтенант. – Вы шутите? Чтобы я, да каким-то там черномазым, да хоть кому, крышу какую давал… Никогда. Сплетни. Кто это говорит?
– Тут и говорить не надо. Делать нужно. Давайте так поступим, Юрий Николаевич, если вы не уберёте этот рассадник грязи, палёной водки и, наверное, наркоты…
– Всё понятно, – перебил старший лейтенант. – Это сделаем. Опираясь на законодательство, мнение местной администрации и населения – выселим их в двадцать четыре часа. Как Сталин когда-то.
– Как Сталин не надо. А в норму законодательства привести – да. Если можно.
– Конечно, можно. Даже нужно. Если опираться на Закон, поддержку народа, и местных властей.
– Вот на это опирайтесь сколько хотите. Главное, чтобы порядок у нас был, и мир.
– Первое – гарантирую, Евгений Павлович, – пообещал участковый. – А вот на счёт мира, это не в моей власти. Не мировой судья, не политик.
– Тогда, вместе сможем, – вставая из-за стола и протягивая ему руку, предложил я. – Приятно было познакомиться, Юрий Николаевич. – Я не кривил душой. Теперь он не казался мне хитрованом или пугливой улиткой. Нормальный парень и не трус, вроде. Только заброшен солдат на минное поле, а карта в штабе осталась, выкручивайся теперь, как хочешь. – Ты в каких войсках срочную служил, Юрий Николаевич?
– Я? – удивился вопросу участковый, но сообщил с гордостью, – в стройбате. В «королевских» войсках, как говорят. Бери лопатой больше, кидай дальше. Автомат только на плакате и видел. А что?
Я не удержался от усмешки:
– Знаю-знаю такие войска. Там слабаки не выживают.
– Ещё бы. Такая рубка на выживание идёт. Каждый второй с уголовной статьёй служить приходит. Причём, не хилые статьи.
– Если так, значит, и здесь – на земле – выдержим.
– Здесь – как пить дать!
Мы дружески хлопнули по рукам. И сила есть в руках у парня, машинально отметил я, и характер, пожалуй, а по-виду и не скажешь. «Ишь ты, королевские войска, – хмыкнул я про себя, – придумают же. Сплав иронии с обиженной гордостью».
– Евгений Павлович, – участковый обернулся в дверях. – Вы так здорово провернули с возвратом вашей техники… Американские боевики – отдыхают. «Потерпевшая» сторона до сих пор в себя придти не может. Не знают, то ли обижаться им, то ли извиняться ехать. Молва-то она, знаете как, скорее света бежит. Я вам скажу: подавайте заявление в суд, на выплату неустойки и упущенной выгоды. Как пить дать – выиграете.
– Ладно, Юрий Николаевич, спасибо за совет. Это у нас в планах.
Участковый удовлетворённо кивнул головой: «Тогда пока!» – и вышел.
14.
А как дни-то здесь летят, в деревне! Как сумасшедшие. И не подумал бы. День – ночь, день – ночь… Раньше, я знал, только в городе время быстро летит. Так оно и должно вроде быть, ан нет. Везде быстро летит, если делом занят. Но сейчас, можно бы и помедленнее.
Ищу глазами Мишеля. Вечер. Мы только что поужинали. Я текст делового письма на его компьютере набираю, а он с Гошкой, Серёгой, Веркой и Толяном – его «закадычные» друзья теперь, – речную мор душку во дворе ремонтируют. «Прохудилась, подлая, – по-свойски поведал мне малец Гошка. – Зацепилась прутьями, видишь, дырка, за какое-то препятствие на дне, рыба вся – раз! – и ушла. Вот!». Теперь ремонтируют. Как уж они там хорошо ремонтируют не вижу, но слышу, что громко ремонтируют, азартно. У Мишки здесь много теперь друзей. Все, в общем. Там, в городе, вроде их и не было… как я помню. Вернее, они были, я ж с ним на детские дни рождения ходил, но дружба там была не на чувствах как бы, а на принадлежности к «высшему» классу, к имущественному сословию… Мерседес к Ягуару, Канары к Мальдивам, – как я заметил. А здесь, тут… Тут другое. Тут – дружба. Именно детская, и именно на чувствах, и доверии.
– Мише-ель! – зову через комнаты.
– Я здесь, – мгновенно с крыльца отзывается Мишка. – Чего, Палыч?
– Дядь Женя, – тонким голосом предупреждает Гошка. – Не мешай, он занят. Мы дырку чиним.
Ах, ты ж адвокат. Дырку они чинят.
– Не дырку, Гоня, а отверстие. – Поправляю.
– Нет, дядь Женя, не правильно. Здесь как раз дырка, а не отверстие. – Пищит Гошка, отвяжись, мол, дорогой, мешаешь работе.
– Мишель, а не пора ли нам с твоими родителями переговорить, – заботливо спрашиваю. – Уже много времени прошло. Беспокоятся, наверное.
