– Поняла? Через полгода! – подвел итог довольный Павлик.
– Поняла… Завтра?
Раздражению Жебета не было конца. По телефону он жаловался бабушке:
– Она не знает элементарного (о Светке). Людмила (о Петровой) ее запустила… Конечно, ты абсолютно права… Еще второй… А что я мог сделать?..
Люся специально не подслушивала, но по характеру высказываний мужа легко догадывалась о содержании разговора: «Чтобы ребенок знал элементарное, с ним нужно заниматься… Людмила слишком полагается на садик… Она не осознает серьезности ситуации… Куда ей второй ребенок? Ты должен был настоять…»
– Лю-у-у-да, – кричал Павлик. – Где мое кашне?
– На вешалке!
– Зачем ты его туда повесила?
– Оно валялось у зеркала.
– Кому оно мешало?
Петрова понимала, что дальше должно было следовать «мне», но, удержавшись, меняла его на привычное «когда вернешься?». Павлик не удостаивал жену ответом и хлопал дверью.
Люся с облегчением выдыхала и выбегала следом, раскланиваясь на ходу с пациентами со своего участка. Их было много, в основном – дети рабочих, расквартированных в заводских хрущевках. По пути в поликлинику Петрова успевала дать несколько обещаний, что зайдет обязательно-обязательно. Люсе нравилось добираться до работы, потому что нравилась работа, потому что нравились выздоравливающие дети и благодарные родители. А еще ей нравился начмед, о чем, кстати, пока сама Петрова не догадывалась.
Пока Люся считалась молодым специалистом, утренние пятиминутки придавали бодрости и улучшали настроение. Петрова словно не замечала косых взглядов и бойко здоровалась с коллективом, щедро улыбаясь седоволосым божьим одуванам в белых халатах.
– Доброе утро, Людочка, – покровительственно кивали они головами и мстительно поджимали губы в разговоре друг с другом. – Пусть с наше отбегает! Молодая пока.
Вот молодая и бегала, не сопротивляясь и не вымаливая хотя бы пять минут отдыха. Иногда, зарулив в магазин, она покупала «городскую» булку и бутылку ацидофилина и, греясь на солнышке в городском парке, обедала, умиротворенно наблюдая за посетителями большой песочницы, куда вечерами запускали собак. Об этом писали в газетах городские правдолюбцы, но ситуация качественно не менялась. В песочнице днем рылись дети, вечером – животные.
Когда Павлик как член добровольной дружины как-то раз явился в городской парк, чтобы восстановить справедливость и сангигиенический баланс, на него просто спустили собак. В разорванном плаще Жебет метнулся к милицейскому посту и сообщил о вопиющем нарушении порядка в городском парке. Постовые нехотя отправились на место происшествия, но не нашли там ни одной собаки. Только стайка воробьев прыгала по песку, оставляя трехпалые отпечатки.
Но об этом Люся, сидевшая на скамейке, ничего не знала. Ее тревожило другое: забрать Светку из садика – раз, объяснить ей про полгода – два. Павлик этим отказался заниматься категорически, потому что есть дела поважнее. К тому же Петровой проще было договориться с нянечкой, чтобы задержалась, чем срываться с последнего вызова и мчаться сломя голову, а потом тащить дочь к больным пациентам.
В теплое время года Светка ждала мать, разгуливая вдоль забора. Попутно она расковыривала сделанные днем вместе с подружками «секретики» и понравившиеся фантики прятала в карман, подменяя их чем-то менее значимым. Технология возникновения чуда в земле была проста и гениальна. Выкапывалась средней глубины ямка, чаще всего – руками, отчего на ногтях появлялась траурная полоска. На самое дно укладывалась цветная бумажка (обертка от конфеты, кусок открытки, картинка, отодранная от детсадовского кубика), а сверху на нее водружался осколок стекла. Предпочтительнее было зеленое или коричневое стекло, потому что сквозь него изображение приобретало какой-то таинственный вид. Затем ямка закапывалась, и ставился опознавательный знак в виде воткнутой веточки или затейливо сложенной кучки камушков.
Светка, как следопыт, точно определяла местонахождение «секретиков» и с удовольствием занималась своей подрывной деятельностью. Но, несмотря на увлекательность процесса, девочка не выпускала из поля зрения асфальтовую дорожку, в конце которой обычно появлялась Люся. Она приходила последней всегда, а Светка обижалась… всегда.
– Почему так долго? – сердилась истомившаяся от ожидания детсадовка.
– Деток лечила, – оправдывалась Петрова.
– Каких? – требовала отчета девочка.
– Маленьких, – докладывала Люся.
– Через полгода будет осень, дети пойдут в школу, и ты мне купишь котика, – однажды сообщила Светка как ни в чем не бывало.
– А откуда ты знаешь? – поинтересовалась оторопевшая Петрова.
– От верблюда, – нахамила Светка.
– Ну, от верблюда так от верблюда, – согласилась мать и взяла дочь за руку.
– Мама мне купит котика, – поделилась девочка по телефону с мамой Леной. – Ты приедешь?
– Когда?
– Через полгода. Когда дети пойдут в школу. Когда у мамы родится девочка или мальчик.
– Ка-кой ма-а-аль-чик? – промямлила мама-баба Лена из своего донбасского далека.
– Ма-а-алень-кий, – пропела Светка.
– Дай мне маму, деточка.
– На… Целую! – крикнула та в трубку.
– Люся… Люся, ты что-о-о?.. Да-а-а?
– Да.
– Ты с ума сошла! Зачем тебе второй ребенок?
– Это не обсуждается, – отмахнулась Петрова. – Ты приедешь?
Мама Лена бросила трубку.
В конце августа Павлик встречал ее на центральном вокзале, держа за руку зареванную Светку в спустившихся колготках и грязных сандаликах.
– Ба-а-а-ба! – заорала сердитая сиротка, выдернула руку и рванула к вагону.
– Све-е-еточка! – запричитала мама Лена, пытаясь приласкать строптивицу.
– Привезла? – Светка сурово осмотрела объемный багаж приехавшей.
– Привезла, – как-то неуверенно ответила бабушка, отводя глаза в сторону.
– Давай.
Мама Лена распаковала поклажу и достала плюшевого кота цвета пыльного каракуля с зелеными пуговицами вместо глаз. Светка вытаращила глаза, став жутко похожей на Павлика, и хрипло выдохнула:
– Ду-у-ра!
– Да ты что, Светочка! – начала заикаться мама Лена.
– Дура! Дура! Баба – дура! – визжала внучка и топала ногами.
Люди на перроне укоризненно смотрели на отвратительную сцену, явно испытывая неприязнь к бившейся в истерике девочке.
– Пороть, – порекомендовал проходивший мимо дядька, на что Жебет отреагировал незамедлительно.
Он поднял вырывавшуюся Светку и залепил ей пару затрещин, отчего вой покрыл гудок паровоза.
– Павлик, не надо! Пусть она успокоится, – попросила теща, пребывающая в полуобморочном состоянии от ласковой встречи.
Рассвирепевший Жебет тащил под мышкой оравшую Светку, разрезая толпу, которая почтительно расступалась перед разгневанным отцом. В трамвае девочка замолчала, всем своим видом бойкотируя родственников.
– Как Люся? – наконец-то осмелилась спросить мама Лена.
– Нормально, – смилостивился Павлик и отправился к компостеру.
Трамвай долго тянулся через весь город, пассажиры перешагивали через багаж, а Светка, не отрываясь, смотрела в окно и шипела:
– Дурак. Дура. Дурак. Дура.
Дома девочку поставили в угол, и она честно отбывала наказание с гордым видом.
К вечеру отправились в роддом, где мама Лена, вооружившись очками, пыталась рассмотреть в окне третьего этажа очередную внучку.
– Все хорошо, – выкрикивала Петрова в форточку. – В среду домой.
До означенного дня Светку в садик не водили, что привело девочку в отличное расположение духа. Она с любопытством наблюдала за хлопотами взрослых и воодушевленно засовывала в сестринскую кроватку свое нехитрое игрушечное имущество в виде обезноженных кукол и драных медведей.
Павлика это сердило, он выкидывал Светкиных жильцов на пол, а девочка с готовностью их собирала и расквартировывала в новом месте – теперь в пластиковой ванночке. Когда игрушки вновь настигала та же участь, они переселялись на родительскую кровать. С бабушкой Светка во взаимодействие вступать категорически отказалась, поэтому, когда мама Лена после очередного выселения игрушечного имущества расставила их в ряд на подоконнике, Светка с удовольствием повторила отцовские манипуляции: скинула игрушки на пол и вызывающе посмотрела на бабушку.
– Убери немедленно, – включился Павлик.
– Не хочу, – ответила Светка, выжидая, что будет дальше.
– Ты наказана – встань в угол, – угрожающе повысил голос отец.
Такая перспектива девочке не понравилась. Светка собрала раскиданные на полу игрушки и свалила их в угол.
– Там занято, – сообщила она отцу и заискивающе посмотрела в его круглые глаза.
– Встань в другой, – не сдавался Павлик.
– Я еще не ела, – насупилась Светка и отправилась в кухню.
