– В «Макдоналдсе»? Я и в магазины-то б-боюсь заходить! Меня же сразу п-пристрелят!
– Кто?
Он поглядел по сторонам. Лицо его выражало озабоченность.
– Тут недалеко есть з-закусочная, я там иногда обедаю. Можно п-пойти туда. Только з-заклинаю вас: не выдавайте меня! От этого зависит м-моя ж-жизнь…
Закусочная представляла собой напитанную прогорклостью столовку с меню, характерным для придорожной среднеазиатской чайханы времён продовольственного дефицита. Ни Рита, ни Джим к предлагавшейся в небогатом ассортименте стряпне не притронулись, Хрофт взял себе свекольный салат, а Андрей Никитич, посмотрев на них глазами бездомного котёнка, проговорил:
– Не будете ли вы так л-любезны заказать мне шурпу и порцию б-биточков? Я с вами п-потом расплачусь…
Рита выполнила его просьбу. С прожорливостью изголодавшегося койота он накинулся на баланду, в которой колобродила разрезанная вдоль морковка.
– Отстой, – сказал Хрофт, продегустировав салат.
– Да? А по мне здесь очень п-прилично готовят… Вы не возражаете, если я д-доем? – И Андрей Никитич потащил к себе тарелку с бордовым силосом.
Когда он насытился, Рита заставила его приступить к рассказу.
– Как получилось, что вместо вас в больницу угодил другой человек, а вы пробавляетесь тем, что роетесь во вторсырье?
Калитвинцев вытер губы резаной обёрточной бумагой, засунутой во втулку от станочного подшипника, стоявшую посреди стола.
– Мои з-злоключения достойны пера Гамсуна. Или п-по меньшей мере Конан Дойла. Вот уже н-неделя, как я питаюсь тем, что люди выбрасывают за ненадобностью. Так что с-спасибо за угощение.
И он принялся рассказывать.
В ту ночь он засиделся на работе и вышел, когда на город уже опустилась бело-серая пелена. Он попрощался с музейной охраной, спустился с крыльца и направился к своей «четвёрке». Открыл ключом дверцу (сигналки на машине не было), сунулся в салон и тут же получил чем-то тяжёлым по темени. В голове заполыхало так, словно жар-птица распушила свой павлиний хвост.
Чувства к нему вернулись, когда он уже сидел в своей машине на переднем пассажирском сиденье, привалившись к дверце. Машиной правил импозантный мужчина примерно его возраста и телосложения, одетый в блайзер с иголочки. Именно так – авантажно и представительно – должен был, по мнению Андрея Никитича, выглядеть патрон какого-нибудь влиятельного мафиозного клана.
– По к-какому праву… – завёлся было Андрей Никитич, но пистолет, упёртый в левую почку, разом погасил его подъём.
– Цыц! – совсем не авантажно прикрикнул мужчина, и это сразу низвело его до мужлана.
Ехали по Невскому. Андрей Никитич обернулся – на задних сиденьях никого не было.
– Не вертись! – Пистолет, как перфоратор, несколько раз стукнул его в бок. – Мозги шурупят? Тогда выкладывай!
– Что в-выкладывать?
– Про клад! Только не тяни волынку. Тайм из мани…
Андрей Никитич, разумеется, понял, о чём его спрашивают. Не понял одного: как этот Аль Капоне узнал о его исследованиях. Книга Гессе с ключом к первой загадке ещё не была отпущена на свободу, она лежала здесь же, в машине. Калитвинцев ни за что и не отпустил бы её, если бы предполагал, что его невинная игра во Флинта обернётся такими проблемами…
– Колись-колись! – подзадорил патрон, руля одной рукой, а другой толкая его пистолетом.
И Андрей Никитич скоренько, взахлёб, стал колоться. Рассказал и о статье на своём сайте, и о её продолжении, оставшемся частью в домашнем компьютере, частью – на флэхе, запрятанной в брелок (как раз намедни набирал в музейном кабинете), показал саму флэху, карту в портфеле, про Анастасию Иннокентьевну упомянуть не забыл, предупредил, что в полость, скрытую в царицынском мосту, соваться незачем – нет там ничего.
– Где же клад? – занервничал патрон, сворачивая на улицу, ведшую к дому Андрея Никитича. – Что ты мне плешивого лохматишь?
– К-клада я пока не нашёл, – повинился Калитвинцев.
Патрон расценил это по-своему:
– Не хотим, значит, по-хорошему. Ладушки. Причалим сейчас к тебе домой, вызвоню своих костоломов, и ты у нас сразу разговорчивым станешь…
Костоломов он вызвонил ещё по дороге. Приостановил «четвёрку» за квартал до дома Андрея Никитича и что-то гавкнул в мобильник. У Калитвинцева затряслись поджилки. Он догадывался, что за этим последует. Дыба, расплавленное олово, бензопила, автоген – испытанные орудия маньяков и истязателей калейдоскопом завертелись в воспалённом воображении. Андрей Никитич рванул на себя ручку, дверца подалась, и он колобком выкатился из машины.
– Стоять! – взревел не ожидавший такой дерзости патрон.
Он бросил мобильник, схватил лежавший на коленях пистолет, но выстрела не последовало. Андрей Никитич подхватился и драпанул по улице так быстро, что даже пятки в изношенных скороходовских туфлях засверкать не успели. Он пробежал два или три квартала, пока совсем не изнемог и не упал на газон в чужом дворе. И здесь чуть погодя до него дошёл весь кошмар его положения. В машине остались ключи от квартиры, гаража и рабочего кабинета. В пиджаке были только паспорт и банковская карточка, на которой лежала тысяча рублей. Проведя ночь под открытым небом, Андрей Никитич понял, что ни домой, ни на работу идти не отважится. Патрон со своими вурдалаками только и ждут его появления. И тогда – дыба, расплавленное олово, бензопила, автоген… Нужное подчеркнуть.
Он шёл по питерским задворкам и клял себя за то, что связался с этими окаянными сокровищами. Сидел бы в музее, занимался анализом русской живописи – нет, адреналин ему подавай! Вот и снабдят его адреналином по самое не хочу…
– Где же вы жили? – спросил Джим, которого рассказ блудного искусствоведа вынудил расчувствоваться.
– Где п-приходилось. Спал в парках на скамейках. Лето б-благодатное, ни ангины, ни б-бронхита не подхватил. С едой тоже на первых порах было более-менее: понемножку снимал через б-банкомат деньги, покупал хлеб, сыр, ряженку… Старался много не тратить, но всему, как вы знаете, есть п-предел. Деньги на карте к-кончились, взять их неоткуда, вот и хожу, ищу снедь в б-баках. Там йогурт просроченный попадётся, там кефир в упаковке кто-то не д-допил…
– Вы так ни разу и не приходили к себе?
– Ни разу, – Андрей Никитич поник головой. – Как вспомню того… с п-пистолетом, так сразу кровь стынет. Вам этого не п-понять.
– Мы вас понимаем, – сказал Джим. – И мы знаем, что ваши опасения не напрасны. Но на что вы надеялись? Не могли же вы бомжевать всю жизнь!
– Б-безусловно. Эти несколько недель стали для меня пыткой. Я и так был не слишком упитанный, а тут похудел к-килограммов на пятнадцать. Про одежду уже и не говорю…
– Да, видок у вас непрезентабельный, – отметил Хрофт. – Только для таких заведений и годится.
Он презрительно оглядел заплесневелые стены закусочной. Андрей Никитич пристыженно смолк.
– Человека, который шантажировал вас, больше нет, – сказала Рита. – После того как вы убежали, он поехал к вам домой, чтобы найти в компьютере вторую часть статьи о капитале, ведь у него были ключи от вашей квартиры. Однако во дворе он попал в аварию. Его дружки подъехали, когда он находился без сознания в разбитой машине. Они успели забрать портфель с картой Царицына, потом их спугнула милиция, и они скрылись, оставив своего патрона во дворе. Лицо было исполосовано порезами и залито кровью, поэтому никто из соседей не заметил, что его внешность не совпадает с вашей. Все думали, что это вы, ведь он приехал на вашем автомобиле и сам сидел за баранкой. Под именем Калитвинцева Андрея Никитича его отвезли в больницу, где он на днях скончался.
– Вы в-видели его?
– Я с ним разговаривала. Пыталась узнать у него, где искать капитал, но он сказал лишь про портфель с картой-обманкой и показал на пальцах крест.
– А его п-подручные?
– Они каким-то образом разузнали, что в деле поиска сокровищ появилась третья сторона, то есть мы, и с того момента не дают нам проходу. Сейчас мы идём с ними вровень, но они всё время фолят. Сегодня они похитили нашего друга и требуют за его освобождение новые сведения по делу о капитале. Счастье, что мы вас встретили!
– Смогу ли я чем-то п-помочь вам?
Рита вынула из сумочки шариковую ручку, написала на обёрточной бумаге: «Карл Брюллов. Помпеи» – и пододвинула листок к Калитвинцеву.
– Это мы прочли, применив пушкинский шифр к стихотворению Веневитинова. Но на что должна указывать картина Брюллова, нам неизвестно.
– Вы п-проницательны, – произнёс Андрей Никитич, посмотрев на листок. – Над пушкинской криптограммой я бился дня три. А вот на этапе с картиной завяз окончательно. Её тайна для меня за семью печатями.
– Вы же писали, что сокровища Зинаиды Александровны почти у вас в руках!
– Я писал н-несколько сдержаннее. Я подначивал своих читателей, не более того… Сокровища Зинаиды Александровны всё ещё остаются для меня журавлём в небесах. А теперь мне и подавно не до них.
