Мы «не опускались» до уровня ресторанных музыкантов и не брали деньги за песни, которые заказывали зрители. Но, видно, мало предлагали… Однажды ко мне подошел, я думаю, грузин и, положив 15 рублей, попросил:
– Славик, десять минут, очень прошу, не играйте ничего, мне надо в туалет… Не хочу, чтобы кто-то танцевал с моей девушкой.
– Нет проблем, – ответил я и улегся на сцене диктовать слова «Прощай, любовь».
Вскоре он вернулся.
– Славик, держи, дорогой, еще, пожалуйста «Girl», – и с этими словами положил 25 рублей.
Эти деньги не были лишними в нашем котле и не оскорбили ни меня, ни Жестырева, ни «Скифов».
А потом нас пригласили спеть два концерта на старой еще арене Зеленого театра в Анапе. Нам посулили 300 рублей за концерт. Кто помнит те годы и те деньги, поймет, что это было за предложение. Сказка… Сейчас думаю, как они там убегали от налогов, кому проплачивали, что отстегивали… Не знаю… Хотя мы чего-то подписывали, и билеты продавались. Два концерта – один из которых прошел без проблем, и нам заплатили все сполна, а второй… А на втором что-то… Как потом нам объяснял наш техник Витя Кеда, что-то было с конденсатором, и он накрылся, и все второе отделение из колонок вместо пения и гитарного звука шел постоянный хрип. Зрители кричали, обращаясь в основном к Валову:
– Халтура…
– Бородатый обманщик, верни наши деньги.
В конце концов этот ужас кончился, и администрация парка, где был Зеленый театр, нас оштрафовала, срезав половину стоимости второго концерта. Мы были счастливы, а сейчас я вспоминаю, что деньги зрителям никто не возвращал. Вот так…
Но… Но мы были счастливы. Четыреста пятьдесят рублей. Мы закупили два ящика шампанского и еще три бутылки, чтобы сразу отметить. Решили вечером после отбоя устроить на дюнах пир горой с привлечением всех желающих. А пока три бутылки шампанского и чебуреки, чтобы отметить яркое событие – небывалый коммерческий успех концерта «Встань поутру». И принесли шампанское и чебуреки.
– Слава, а ты что, и сейчас с нами не выпьешь? – спросил Дюжиков.
– Не, успех надо обмыть, – вторил Валов.
– Старичок, не динамь нас, – это уже Дегтярев.
И я согласился, и взял рюмку… Да-да, рюмку, а не бокал, и мне ее наполнили шампанским. Я был решительным, я тоже хотел чувствовать себя мужчиной и работником. Махнув рюмочку шампусика, я решил зажевать ее чебуреком. Практически сразу понял, что что-то не то в этом чебуреке. Надо бы, наверное, рвануть куда-нибудь до ветра, но я побоялся, что меня назовут «слабаком», который даже рюмку(!) шампанского… Короче, я переборол себя, переборол организм и сохранил содержимое у себя в желудке.
А вечером чебурек победил меня. Почему плохо было мене одному, я не знаю. Может, какой-то конкретный кусок рубленого мяса сразил артиста, а может, мало водки или другого спиртного было во мне, чтобы нейтрализовать неприятеля, но факт остается фактом, когда весь коллектив и передовая часть интеллигенции лагеря рванула на дюны уестествлять шампанское, я приступил к медицинским процедурам. Олег, а так звали моего нового друга-врача, промывал мой желудок, кишечник и мозги часа два с половиной. Вода с марганцовкой изливалась из меня, как из унитаза. В промежутках между процедурами я стонал, проклиная себя и пищевую промышленность Анапы. Олег был смиренен. Он отгонял от меня наиболее активных, желающих поучаствовать студентов и еще успевал читать мне лекции, что нельзя в общепите есть жрачку из рубленого мяса, особенно на юге.
А коллектив карнавалил. Шампанское под виноград и шоколадку, песни и танцы под переносной магнитофон… Праздник набирал обороты. И когда мы с Олегом подтянулись, а не подтянуться мы не могли, уже вставал вопрос «не сгонять ли за добавкой к Хоттабычу».
И кто-то крикнул, наверное, провокатор:
– Мальчики налево, девочки направо.
Если вы думаете, что после этого все рванули справлять малую нужду, вы ошибаетесь. Все разделились и все (о, ужас!) разделись. Разделись догола… И вся эта толпа мальчишек и девчонок, только подумайте, в большинстве своем студентов МГУ, рванула в море.
Звучала музыка… По морю рыскали прожектора Анапской пограничной заставы (ну как же, рядом Турция!) и на мелководье джеметинского пляжа этакие содом и гоморра в одном флаконе. Но никто не переступал черту… Купание было исключительно целомудренным. Я думаю, кто-то из свидетелей этого праздника жизни потом проведет первую дискотеку – музыка, полумрак, летающий луч прожектора.
А я, может, обессиленный от водно-марганцовых процедур, может, не дойдя до общей точки кипения, был, как дурак, одетый и в удивлении пытался сориентироваться.
– Слава, это ты? – услышал я голос одного из наших.
– Я.
– Помоги.
– Что случилось?
– Она «умерла»…
– Как?
– Вот так, выпила лишку и «умерла». Надо ее вытащить на берег и сделать искусственное дыхание. Ты за что понесешь?
На руках нашего… ну, в общем нашего музыканта покоилась девушка, ну, так, с недурными физическими данными. До этого я как-то не мог сосредоточиться, что вокруг меня резвятся молодые обнаженные женские особи, а тут… Конечно, их было много, а тут была одна. Ну, Фрейд, погоди! Мы на пальцах кинули, и мне досталось нести девушку за ноги. Она была не тяжела, но от этого не становилось легче. Хорошо, что я не успел присоединиться к компании и был одет, а то, дон Диего, могло бы неудобно получиться (это я анекдот цитирую). Мы вытащили ее на берег, подскочили ее подружки, и вожделение прошло.
– А ты чего одетый? – спросила одна из девчонок.
– Да меня тошнит.
– А-а-а-а, – сказала понимающе она.
У музыкантов есть такое понятие – важно как начать и как закончить пьесу. Что там будет внутри, не стоит заморачиваться. Опять же набившая оскомину цитата из Штирлица, что запоминается последняя фраза. Так вот на записи часто используют прием, когда не хочется ставить восклицательный знак, – постепенное затихание фонограммы. А в партитуре пишут – fade away.
И, подумав, я решил отказаться от всяких «продолжение следует» и скромно себя и вас спросить:
– А не замахнуться ли мне на любимого нашего Вильяма Шекспира?
– Слава, ну ты и сказочник! У тебя деревянная нога, как у Смогула, еще не выросла? – спросила жена.
– Растет…
Я листал свою жизнь, тусклый свет ночника
Позволял прочитать между строчек —
Даты, страны, друзья, ночь, гитара, река,
Дым костра, ну и прочее, прочее, прочее.
Я не мог оторваться, не было сил,
Написал впопыхах мелким почерком.
Видно, бурно я жил, видно, сильно спешил,
И кого-то любил, ну и прочее, прочее, прочее.
Да, любил я, пожалуй, как не любить,
А любил я всегда, что есть мочи.
Иногда и меня могли попросить,
Чтоб остался, и прочее, прочее, прочее.
А моя королева из прачек была,
И мы долгую жизнь проживаем, а впрочем,
Я любил, был любим, дети, дом, все дела
И, конечно же, прочее, прочее, прочее.
Я судьбу продолжаю писать каждый день,
И любимый мой знак – многоточие.
Не копаю я грядок, о возрасте думать мне лень,
Я люблю вас и прочее, прочее, прочее.
Про кота, про любовь и про ценности вечные…
На окошке лежит и дрыхнет наш кот,
И его не терзают мысли о вечном.
Ну, а я не спеша продолжаю полет
И считаю те вехи, где путь мой отмечен.
Ни забот, ни тревог, бедный ласковый кот,
За тебя мы решили вопрос о потомстве.
И на крыше весной наш кот не поет,
И пожрать нет нужды доставать по знакомству.
И не мучит вопрос – есть ли жизнь или нет
За последним пределом, ах, бросьте,
Коль с косою к вам в гости баба придет,
Что сказать ей в приветственном тосте?
И поэтому жить и любовь всем дарить,
И не думать о дне роковом.
Прожит день, значит, скоро весна,
И тебя ждут друзья за столом.
И решил ты проблемы свои и друзей:
Смерти нет, а придет – не узнаешь.
Солнце всходит, вина всем налей
За любовь, и бессмертным ты станешь.
Да, я – врун, да болтун, ловелас, фантазер,
Я до края налил всем наркотика жизни.
На окошке наш кот свои глазки протер,
И зачем мы ему колокольца отгрызли?
Нам не узнать про промысел Божий
Нам не узнать про промысел Божий,
Наверное, так лучше…
И никто предсказать не сможет,
Что будет завтра, душу не мучай.
Но на Бога надейся,
А сам не плошай
И на небо ближайшим рейсом
Душу не провожай.
Ведь столько дел и столько забот,
Что снова кругом голова,
И высокий души полет
Ты закончи, мой друг, сперва.
И никто не споет твои песни лучше,
Чем ты, и знаешь ведь сам,
Что разгонишь песнями тучи
И отыщешь дорогу в храм.
И не куксись, мой друг, не надо,
За базар ты ответишь всегда,
А уныние, как и пустая бравада,
Смертный грех… Да, да, да.
