– А что вы хотели? Они смотрят со своей колокольни. Пока их взгляд для нас выгоден… Во всех отношениях. Мы должны хоть как-то разбавить наш тоталитаризм общечеловеческой демократией. Да и денег они будут подбрасывать. Учимся опять же. А потом… Потом посмотрим. Тут надо большевиков помянуть. Революцию-то они на их деньги совершали, а потом пошли своим путем. Ленин многое мудро делал, а вот усатый напакостил, но перед этим всю мыслящую часть нации уничтожил. Сейчас этого допустить нельзя. Я не имею в виду физическое уничтожение. Ведь разобщить, заменить ценности, лишить достоверной информации – это современный способ обезглавливания народа. Вспомните историю… С чего начался развал? Все знают – это Октябрь, но мало кто задумывается, что после войны мы могли многое исправить. Мы уже вошли в концепцию Всемирного банка и Международный валютный фонд. Влились, причем на правах победителей, в мировой процесс. А вождь народов хапнул часть Европы и развязал пятидесятилетнюю войну, которую успешно проиграл. Почему? Догматизм. Тупо следовали марксизму, ожидая перепроизводство, безработицу и революции, а произошло обратное. В результате сейчас мы пытаемся вернуть то, что упустили, но с позиций проигравших войну. По законам жанра победитель имеет право на некоторый диктат. Мы с вами должны создать демпфер этому процессу на основе объединения элиты и убеждения Запада, что мы не враги. Здесь надо очень тонко все чувствовать, чтобы не приобрести рабскую психологию. Думаю, вы интуитивно испугались именно этого. Боитесь ненароком превратиться в холуя?
– Что-то похожее. Плюс, наверное, страх перед государственной машиной, с которой бороться бессмысленно. Я ведь согласился работать на Комиссию в надежде заполнить свой вакуум, а чувствую, что еще хуже… Может, пока не поздно, бросить это все.
– Тут, как мы говорили, дело ваше. Мы станем сожалеть. Замечу только: Комиссия пока идет с нашим государством рука об руку. Экерсоновские идеи о границах цивилизаций нам сегодня ох как выгодны. Тут скорее надо опасаться, что свои подкачают.
– Я еще помыслю. Извините, что отрываю вас от дел.
– Не отрываете. Я давно рвалась посмотреть этот спектакль. Да и от общения с вами получаю удовольствие. Вы чем-то напоминаете мне покойного мужа. Он проявлял похожие колебания, но потом все осознал. Это в вас аналитический ум бродит. Вы привыкли все однозначными формулами описывать, а тут сложнее. Плюс испуг, что кто-то шельмовать начнет и вам оправдываться придется, а это будет мешать достижению цели. Вы ведь очень целеустремленный. Умерьте пыл, все должно быть в меру. Оглянитесь. Я вам такое уже советовала.
Раздался первый звонок. Евгения Григорьевна поставила чашку с недопитым кофе на блюдце и сказала:
– Мы можем продолжить беседу в антракте. Только вам придется потерпеть сигаретный дым. Я, вероятно, успею до начала сделать несколько затяжек, но никотиновое голодание во время действия мне придется компенсировать. Место моего пребывания в антракте теперь вам известно. Подходите. Только как к случайной знакомой. Меня ведь уже почти двадцать лет не таясь сопровождают красивые мужчины из известной вам организации.
– Но ведь с тех пор все диаметрально переменилось, и вы на стороне сегодняшней власти.
– А при чем здесь власть? Эта организация изменилась только в одном. Профессионалов стало меньше, а задачи прежние. Они борются с серым веществом. Оно мешает любым правителям. Договорим…
Родик, проводив ее взглядом, не стал размышлять об услышанных прописных истинах. Он ощутил сухость во рту, допил воду и направился в зал. Его порадовало, что предназначенное ему место выходит в широкий проход и не надо, непрерывно извиняясь, протискиваться между спинками кресел и встающими зрителями.
Вскоре свет потух и началось действие, доставившее Родику удовольствие на этот раз в основном от игры любимых актеров. Сама же пьеса показалась еще более примитивной, чем в первый раз.
В антракте Родик разыскал среди курящей публики Евгению Григорьевну больше из приличия. Говорить было не о чем. Родик уверился в том, что ее представления о действительности давно сформированы теоретиками типа Экерсона. В ее умозаключениях, бесспорно, многое было верным, да и подтверждалось практикой. Умом он понимал, что сейчас иначе нельзя, но какое-то внутреннее чувство неприятия не давало ему покоя. Причины он пока сформулировать не мог. Более того, считал целесообразным следовать в своей коммерческой деятельности экерсоновским рекомендациям, но… В этих «но» предстояло еще разобраться, и недавняя собеседница не могла ему помочь. Поэтому он, ненадолго задержавшись около Евгении Григорьевны и произнеся несколько дежурных фраз, вернулся в зал на свое место. После окончания спектакля Родик, воспользовавшись биноклем, быстро оделся и одним из первых покинул театр. За ним никто не следовал, но он скорее ради удовольствия поехал домой кружным путем сначала по Бульварному кольцу до Пушкинской, потом через улицу Горького, Ленинградку, а там темными переулками и мало кому известными дворами.
Большие обещания уменьшают доверие.
Количество желающих приобрести «элитарный свет», как стали называть в Москве продаваемые в салоне светильники, возрастало с каждым днем. Качество обслуживания стало падать. Родик через клуб узнавал о досадных случаях, весьма напоминавших социалистическую торговлю. Валентин и его коллектив болезненно воспринимали критику, оправдывая свои действия объективными причинами, связанными с нехваткой места из-за большого наплыва покупателей.
Назрела необходимость расширения. Родик увеличил торговую площадь за счет переноса офиса на второй этаж, но это принципиально не изменило ситуацию. Нужна была дополнительно минимум еще одна реализационная точка, способная разделить потоки покупателей. Не желая выбрасывать на ветер деньги за аренду и опасаясь вкладываться в оснащение чужого помещения, Родик решил приобрести что-то подходящее в собственность. Выбор оказался достаточно большим, но и цены кусались. Вывести почти двести тысяч долларов из оборота никак не получалось, а банки либо отказывали в таком, по их мнению, некоммерческом кредите, либо выставляли неприемлемые условия, при которых экономика не вписывалась в привычную рентабельность. Родик обрисовал проблему Вольфгангу, и тот предложил приехать к нему, чтобы попробовать взять кредит в немецком банке, где выделение средств для покупки недвижимости являлось обычным делом и, как правило, не составляло проблем.
Родик усомнился, но решил попытаться. Кроме того, посетить Германию было необходимо и по ряду других причин. Обман в связи с Лондонской конференцией было все сложнее скрывать. Всех удивляло отсутствие согласований с Калеманом многих принципиальных проблем. В первую очередь это касалось таможни. Вольфганг указывал в документах реальные цены, и при растаможивании приходилось подменять инвойсы или идти на другие опасные ухищрения, которые рано или поздно могли вскрыться. Все импортеры договаривались со своими зарубежными партнерами о соответствующих процедурах. У Родика такого согласования не имелось, поскольку оно могло достигаться только при конфиденциальных переговорах. Михаилу Абрамовичу и Валентину он объяснил, что пока не получилось законопослушного Вольфганга убедить делать тот или иной общепринятый подлог. Они это приняли, а Родику пришлось прибегать к полузаконным действиям, грозящим огромными неприятностями. Так продолжаться долго не могло. Дополнительно подстегивал необходимость поездки истекающий срок действия неиспользованной немецкой визы, получение которой отняло массу сил и времени. Проходить заново этот кошмар с очередью, заполнением анкеты и многократным переделыванием приглашения не хотелось. Родик решил не тянуть с отъездом и вылетел в Кельн.
Родик проснулся в полумраке гостиничного номера и, взяв с тумбочки наручные часы, старался понять, пора ли вставать или можно еще поваляться. Последнее было предпочтительным после вчерашней прогулки по Кельну с заходом в многочисленные кабачки. Вольфганг, встретивший его в аэропорту, как будто чувствуя долг за московское гостеприимство, решил показать не только город, но и немецкую жизнь. После беглого осмотра центра он затащил не успевшего отдохнуть с дороги Родика в существующую чуть ли не двести лет пивную. Там подавали местное пиво под названием «Кельш». Это напомнило Родику первый вечер в Лондоне, с той лишь разницей, что немецкое пиво, в отличие от эля, очень ему понравилось. Наливали его в небольшие, граммов по двести, цилиндрические стаканчики, что удивило Родика, привыкшего пить пиво из больших кружек. Да и телевизионные фильмы о пивных немецких праздниках демонстрировали радостных мужчин и женщин, поднимающих огромные, похожие на кубки, чаши. Вольфганг пояснил, что они наслаждаются уникальным пивом, быстро теряющим вкусовые качества и в большом бокале неминуемо оводняющимся. Попробовать же его можно только здесь, поскольку транспортировать даже в соседний город не представляется возможным. Не успел Родик выпить несколько стаканчиков, как на столе появились огромные глубокие тарелки с мидиями. Такое количество он ел только мальчишкой, когда в Феодосии со сверстниками гроздями вылавливал их из моря, а потом ради баловства жарил на костре.
