– Все, мне пора, – шепнула Юля и встала с дивана. Иван, закинув руки за голову, смотрел как она быстро и ловко одевается.
– Не смотри! – кокетливо бросила она.
– Не могу оторвать взгляд, ты неподражаема!
– Ладно-ладно, на неделе отправлю своих к тетке, на два дня уедем к тебе, уж там-то я на тебя насмотрюсь.
– Правда? Не верю своим ушам! – Иван приподнялся в постели, Ивану захотелось броситься к этой маленькой потрясающей женщине и обнимать и целовать ее от счастья предстоящей, такой длинной, встречи. – Это потрясающе! Я закачу тебе такой вечер, такой ужин! Ты не забудешь эти дни никогда, обещаю!
– Было бы сказано, я верю… Ну все, я пошла, – Юля наклонилась к Ивану, еще раз страстно поцеловала его в губы и вышла из «дежурки».
Иван еще долго лежал с открытыми глазами, вспоминая их пролетевшую любовь; постепенно веки затяжелели, мысли разбежались в разные стороны и он уснул.
И это ночное дежурство прошло спокойно, только под утро, когда пора уже было прозвенеть будильнику, «скорая» притащила очередную бабушку после купирования отека легких.
Иван Николаевич неспешно осмотрел и описал болезную и пошел в душевую, где стал приводить себя в порядок. Побрился, вымыл голову, принял душ.
Сдав дежурство на ежеутренней «планерке» во главе с главнюком, Иван потащился в свою геронтологию. Думки вновь заострились на Евсеевой. Решение по применению лекарственного препарата принято, надо только опять незаметно влить его в капельницу. В выходной день это сделать проще. Может, потянуть до воскресенья? Нет, клиенты просят ускорить процесс.
На мгновенье Ивану стало страшно.
Быстрее обычного сделав обход, Иван тихонечко пробрался в отделенческую аптеку и засунул под халат коробку с лекарством. Теперь надо было в два двадцатиграммовых шприца набрать из ампул препарат. С первого раза дозы может не хватить, придется повторять процедуру три-четыре раза. Иван, в своем роде, производил страшный эксперимент по изобретению средства убийства. Страх опять обуял его, как горячей волной накрыл с ног до головы. Прошло. Адреналин истощился. Как только Иван подпускал в сердце к себе совесть, становилось до безобразия плохо на душе, даже физически. Вон совесть из сердца! Как говорил один его приятель, в старые еще времена, жизнь – как кино: смерть – это конец фильма, а аборт – «кина не будет».
В душевой он набрал в шприцы лекарство, по дороге в процедурку рефлекторно глянул в палату, где лежала его жертва. Пустую коробку из-под лекарства решил выбросить где-нибудь в другом месте. А лучше – сжечь дома.
В процедурной медсестра Тома заканчивала заправку систем. Иван Николаевич зашел к ней, посидел, поболтал ни о чем, пошел в ординаторскую, сел за комп. Пришлось написать один эпикриз, пока Тома выйдет с первой партией заправленных капельниц, с его места дверь в процедурную видна хорошо.
Вот Тамара вышла, неся в руках две стойки с капельницами. Иван поднялся и пошел в процедурку. Никому из врачей, сидящих в ординаторской, нет ни до кого дела в течение дня. Столько писанины, домой брать не хочется, потому надо успеть до конца рабочего дня. Врачихи даже привыкли переодеваться, не выгоняя из ординаторской врачей-мужчин. И наоборот.
В процедурной никого не было. Иван подошел к столику с подписанными бутылочками, нашел две евсеевские, повернулся спиной к входной двери, достал шприцы и быстро добавил в обе бутылки заготовленное лекарство.
Все прошло спокойно, никто не заходил. Иван сел на кушетку, будто ожидает Тому, достал мобильник и позвонил своей единственной близкой приятельнице, здесь, в больнице, не считая любимой Юлии, единственной женщине-хирургу, Ирине Юрьевне, с предложением пойти подымить. Та пригласила его подняться за ней в хирургию, она скоро закончит писанину.
Зашла Тамара за следующей порцией капельниц. Иван Николаевич спросил ее что-то малозначительное, получил ответ и вышел из процедурки. Потихоньку пошел в хирургию.
В ординаторской хирургического отделения сидели трое. Точнее, двое сидели за столами, Ирина Юрьевна и Степан Савельевич, старейший врач больницы, на диване лежал травматолог, лицом к работающему телевизору, и откровенно спал, посапывая, распространяя вокруг себя амбре вчерашнего застолья.
– Привет, хирурги! – Иван Николаевич сразу подошел к Ирине.
– Привет, терапевт, – откликнулся Степан Савельевич, а Ирина только мотнула головой.
– Как жизнь, молодежь? – вопрошал старик.
– Да какая же мы молодежь, Степан Савельевич? – ответил Иван. – Еще чуть, и на пенсию.
– Так уж и на пенсию! Работать будешь, не хватит тебе пенсии.
– А Вы чего не идете? – подала голос Ирина. – У Вас же и степень, и выслуга, небось лет пятьдесят.
– Ирина Юрьевна! Вы недопонимаете остроты момента. Сил мне хватает, работу люблю, куда вы без меня, да и, верно, пенсия к зарплате – и я в махровом халате.
– А чего ты, Савельич, с больными постоянно ругаешься, орешь на них? – подал хриплый свой голос, не открывая глаз, травматолог Сан Саныч. – Значит, не все в порядке в датском королевстве?
– Так Саша, тупые они все, тупые! Дебилы с лицами народа. Как можно так себя не любить, запускать свои болячки до летального исхода, – Савельич аж побагровел от злости. – Ни хира не понимают! Двадцать первый век на дворе! А они выглядят как крестьяне двадцатых годов прошлого столетия! На прием к доктору приходят не помывшись… Тьфу! Темнота!
– Все равно, Степан Савельевич, не надо на больных орать, жалуются уже на Вас, – вступила Ирина Юрьевна.
– Наплевать. Дело делаю и ладно, – ответил старый хирург угрюмо. – Вот подрастешь, сама поймешь и будешь на своих пациентов орать, доведут.
– Ладно, доктор, пойдем, – Ирина Юрьевна взяла Ивана за руку и потащила из ординаторской, увидев, что тот уже открыл рот высказать что-то Савельичу.
Они поднялись на самый верх, по запасной лестнице, к чердаку, где курящие врачи устроили довольно удобный приют для страдающих вредной привычкой. Негласно было принято содержать в порядке место курения, по надобности освобождать импровизированную пепельницу, жестянку из-под алкогольного коктейля. Две старенькие, обитые дерматином, кушетки со спинками делали комнатку вполне уютной для душевных бесед за сигаретой. Из окна открывался чудесный вид на район богатеньких коттеджей.
– Ну, что нового в холостяцкой жизни? – спросила Ирина, усаживаясь на кушетку, закинув ногу на ногу, ничуть не стесняясь того, что халатик немного распахнулся и открыл взору Ивана самую верхнюю часть длинных бедер, то самое чудесное местечко, что будит воображение любого нормального мужчины. Ирина вообще была красивой, хорошо сложенной, слегка пухленькой, молодой женщиной, успевшей родить мальчишку, развестись с мужем, притом сохранить оптимизм в отношении мужчин, безумно влюбленной в свою специальность. В свои тридцать лет она не сидела на приеме в поликлинике, а была оперирующим хирургом в стационаре.
– Что холостяцкая жизнь? В ней есть свои прелести, есть свои недостатки. Ты же тоже замуж не торопишься?
– А ты откуда знаешь, что не тороплюсь? Я, может, этого просто не показываю, – Ирина затянулась, выдохнула дым. – Да и пока нет достойного мужчины в обозримом пространстве.
– А я?
– Что – ты? Ты мне предлагал?
Иван задумался, что ответить ей, как не обидеть. Встал с кушетки, закусил сигарету зубами, руки завел за спину. Ирина снизу вверх пристально смотрела на него. Через десяток секунд он взял сигарету в руки и ответил:
– У нас бы с тобой ничего не вышло. У нас сильно разные характеры. Ты романтична, но слишком практична, а я оказался авантюристом с совершенно отсутствующей жилкой практичности. Ты бы наезжала на меня за неумную трату денег, я бы ревновал тебя где-нибудь в гостях, когда ты танцевала бы с другими мужчинами и смеялась, когда тебе что-то шепчут на ушко. Да и я не люблю, когда мной в постели командуют.
Как-то, года три назад, когда Ирина только появилась в больнице, Иван не смог пропустить мимо молодую симпатичную женщину. С Юлией Ивановной отношения тогда только зарождались, медленно, неспешно, крайне осторожно. С Ириной же они оказались в постели уже на второе совместное дежурство. Потом встречались в интимной обстановке еще раз пять. Все это произошло месяца за два и как-то само собой сошло на нет. Иван ее не домогался, а Ирина не удивлялась и вела себя вполне естественно. Они остались хорошими друзьями. Стремительно стали развиваться отношения с Юлией, Ирина Юрьевна об этом, конечно, знала, Иван не скрывал, и никакой ревности не наблюдалось, только редкие насмешки со стороны Ирины по поводу миниатюрности и худобы, по ее мнению, иванова выбора. Иван Николаевич в постели с Ириной чувствовал себя неуютно: она частенько командовала им: делай так, нет, так не надо, ой, больно, не надо и так далее. Иван назвал ее секс потребительским, она не стала спорить, посмеялись над этим и больше в постели они не встречались.
