— Полли, что вы делаете сегодня вечером? — спросил как-то Айк.
Девушка посмотрела на него, окинув оценивающим взглядом. Она всмотрелась в его зелено-желтые глаза, он пригладил каштановые волосы, поправляя очки.
— Хотела съездить к тете, — небрежно ответила она.
— Жаль, у меня пропадают билеты в паб, — начал, было, он.
— В паб?! Мне тетя достанет любой, — смеясь, произнесла она.
— Ваша тетя знает, наверное, все пабы? — весело сказал он.
— Да, так она поет иногда в них, когда проходят презентации, и когда нет гастролей. Сейчас эпоха стадионного рока, — с видом всезнайки добавила Полли.
— Ах, это новое поколение совсем не знает, что с пабов все начиналось, — он сложил руки на груди.
— Айк, я родилась в далеком шестьдесят девятом, так что поверьте, я все это знаю не понаслышке, — она скорчила гримасу зануды.
— Вы просто не провели лучшие свои годы в семидесятые, — она поправила свои темно-русые локоны.
— Ничего хорошего в них не вижу. Секс, драгс и рок-н-ролл, — выпалила она.
— А вы знаток!
— Я же сказала, что моя тетя рок-звезда, и ее муж тоже, — она подошла к мужчине, спор набирал повороты.
Айк схватил ее за плечи, закрывая ей рот поцелуем, она рассмеялась и толкнула его в грудь.
— Что вы делаете?! — но в ее голосе не было гнева.
— Я в вас влюблен, Полли, давайте встречаться? — предложил он, она собиралась было возразить, но Руммерс опередил ее: — Знаю, знаю... мой возраст, не так ли? — она молча кивнула. — Но может, стоит пробовать, а?
— Может быть, — с придыханием ответила она. — Тогда вы во сколько меня заберете?
— Да хоть сейчас, закроемся и пойдем.
— Только без рук! — она снова ударила его по груди. — А-то я расскажу все Роджеру, а он пострашнее моего отца.
— Ладно, — буркнул Айк, пряча руки в карманы, ощущая, как она сама тянется к нему, как борется сама с собой.
***
Темную гладь Женевского озера зачаровывала, по воде пробежала легкая гладь, ветер будто ласкал воду. Мери-Джейн радовалась в глубине души, что послушалась Бетти, поехав в Монтре залечивать новые душевные раны. Все это время она пыталась научиться дышать без него, но так и не смогла. Говорили, что Антонио и Ребекка пытались завести своих детей, что он переживает, ведь у них ничего не получилось; почти всегда с обложек журналов на нее смотрели их влюбленные взгляды.
Сходив пару раз на свидания, М-Джейн каждый раз чувствовала себя предательницей. У нее никогда не было другой любви, она не могла знать, какого это — спать с другими мужчинами; в ее жизни никого, кроме Антонио, никогда не было. Мери-Джейн ухватилась за перила, бросая взгляд на дом Бетти, выделявшийся среди прочих, и тяжко вздохнула: Монтре не лечил ее, становилось все тяжелее влачить свое существование без любви.
— М-Джейн, — она устало подняла голову, это не могло быть правдой, она не могла видеть перед собой Антонио. — Как ты здесь оказалась?
— Я... Бетти отправила сюда... — промямлила она. — А ты...
— Мы с Беккой здесь... она лечится, — он кашлянул. — Я читал твою последнюю книгу о Мадриде и о Вене. Неужели Вена оставила в твоей жизни столь глубокий след?
— Я... прости меня, но надо идти домой, — она отцепила пальцы от перил, ощущая, как теряет равновесие.
Она сделала несколько робких шагов, но ноги, как это стало иногда с ней случаться, отказывались слушаться ее.
— М-Джейн, что с тобой? — только не сейчас, она боролась с собой, но вместо этого безвольно повисла у него в руках.
— Мери-Джейн? — он похлопал ее по щекам, она не открывала глаза.
В клинике он просидел несколько часов, позабыв о жене и ее изысканном ужине с друзьями. Антонио никак не мог понять, что произошло. Мери-Джейн была такой бледной, такой худенькой, он думал, что переломит ее, пока нес к машине. Ее глаза лихорадочно сияли, рыжие волосы потускнели, превратились в солому. Почему она перестала следить за собой? Врач нашел его в холле, когда он выпивал третью чашку крепкого кофе.
— У нее в запущенной форме анемия, — начал он. — Она всегда была такой худой?
— Нет, — Антонио потер лоб: не мог же он послужить причиной всего этого! — Я не знаю, как она рожала последнего ребенка.
— Месье Серж, это длиться уже несколько лет, три-два года, и если мы ничего не будем делать, то она угаснет слишком быстро, — доктор замолчал, ожидая реакции. — Она умирает, но ее можно задержать здесь.
— Как это не смогла увидеть ее семья? — этот вопрос Антонио скорее задал себе, нежели врачу. — Делайте, что считаете нужным.
Два года тому назад он не предал некоторым деталям значения. Еще до отъезда в Нью-Йорк Мери-Джейн оправдывала свои головокружения неудобной обувью, тесными платьями, сложными запахами, усталостью. В Нью-Йорке он почти не уделял ей внимания, только однажды она вцепилась в него, словно ей не хватало воздуха, попросив вывести ее на балкон. При занятиях любовью он чувствовал на себе ее холодные руки, объясняя это ее холодностью и безразличием. Какой же он дурак! Он все разрушил. Еще до поездки в Америку М-Джейн болела, но она не хотела признавать этого. Рождение Фабрицио только усугубило ситуацию, она угасала, в ней никогда не мерка радость жизни, вера в жизнь, и если после Вены она и верила в чудо, то после их развода растеряла остатки оптимизма.
— Антонио, — белая рука слабо шевельнулась, — что со мной?
— Ты в больнице, — произнес он, отпуская ее ладонь. — У тебя нашли анемию, ты знала об этом? — она покачала головой.
— Как ты можешь не обращать на это внимание?! — он повысил голос, но тут же осекся. — Как ты вообще можешь так бездумно жить, когда у тебя на руках четверо детей?!
— Зачем мне все это, когда меня не любят, — пролепетала она.
— У тебя есть семья! — взревел Антонио, — после того, как мы развелись, жизнь продолжалась! Но нет, ты упорно отказываешься признать, что я не люблю тебя больше.
Эти слова резанули по сердцу женщины.
— Значит, ты ничего не понял, — произнесла она, — плохо ты читал мои книги. Мой мир треснул, когда ты бросил меня ради той швабры...
— Вернее, ты меня бросила, — поправил он ее, Мери-Джейн неловко приподнялась.
— Нет, я сказала все правильно. Я умирала каждый день, зная, что ты с ней, зная, что я теряю тебя. Ты убил меня в тот день, а я решила убить тебя, отобрав сына. Ты женился на ней, думая, что я смогу жить дальше. Но я не могу. Я не научилась любить других, потому что у меня не было других, — она судорожно вздохнула, — я умерла.
— Ты ошибаешься, — он оказался рядом с ней, схватив за плечи, она покачала головой, закрыв глаза. — Я любил тебя, — она сглотнула, он поцеловал ее в шею, в нос ударил знакомый аромат духов, некогда сводивший его с ума. Губы скользнули вверх по шее, впиваясь в рот. — Вот именно такой я тебя помню, острой на язык, — он продолжал ее целовать, лишая возможности дышать. Мери-Джейн скрепила пальцы на его затылке, притягивая его крепко-крепко к себе.
— Я люблю тебя, — прошептала она.
— М-Джейн... — он оторвался от нее.
— Я уже простила, — прошептала она. — Будь со мной...
— Да, — услышала она, — моя дорогая, я очень люблю тебя, я все потерял вместе с тобой, все.
***
Сентябрь 1987.
Свет заливал комнату, он бил в глаза, нарушая спокойный сон. Женщина приподнялась на локте, но Антонио тут же притянул ее обратно. Он нуждался в ней, она должна была вновь заполнить его пустоту, наполнить его бренную жизнь смыслом. Он вдохнул аромат ее тела, их страсти, осознавая в сотый раз, каким же он был дураком на самом деле. Два месяца он находился рядом с ней, только рядом с ним она зацвела, словно ей нужен был этот глоток жизни.
Все эти годы он обманывал себя, думая, что не любит Мери-Джейн, что она не нужна ему, но стоило ему вдохнуть ее, он пропал, как и всегда. Что же она творила с ним? Почему он капитулировал? И теперь ему придется всю жизнь просить у нее прощение за то, что как последний идиот пошел на поводу у Ребекки.
