маленьким мальчиком, так и обращалась к нему…
Грузовик выбрался на широкое шоссе, протянувшееся вдоль Даугавы. На крутом берегу были видны верхушки деревьев старого парка, ломаной линией они выделялись на фоне голубого неба, а внизу, спокойная, величавая, катила воды река, сверкая всеми красками неба и берегов. Величаво, сознавая свою силу и мощь, взбивая пену, она с ревом обрушивалась на пороги и, выйдя победительницей из ожесточенной схватки, текла дальше по гранитному руслу, проложенному еще в незапамятные времена. Деревья, трава, цветы и эта раздольная ширь потока и небо над ним — все было окутано глубокой лучезарной синевой, словно сама древность таинственно рассыпала свое блистающее очарование по гребням волн.
— Как хорошо на природе, Каспар. Посмотришь вокруг и обо всем забудешь. Были бы у меня деньги, построил бы дом на берегу и никуда отсюда не уехал.
— Но сначала, Рейнис, тебе придется купить матери корову.
— Ну да, корова. Ты прав, без нее не обойтись.
Рейнис замолчал. Каспар глянул на него искоса и свернул с дороги на прибрежный луг.
— Давай-ка искупаемся. Мы почти дома, торопиться некуда.
Берег был усеян людьми. Пассажиры легковой машины, собравшись в кружок, жевали бутерброды, запивали из бутылок. Какой-то парень, окунув ноги в реку, растягивал гармошку, тщетно пытаясь подобрать мелодию известной песни. Полная, немолодая женщина в купальнике, загоравшая на пестрой подстилке, с вялым любопытством поглядывала на них из-под пестрого зонтика.
— Неудобно здесь, — сказал негромко Рейнис. — Может, подальше отойдем. Столько народу…
— А им почему удобно?
— Им-то что? Ты посмотри, на кого мы похожи.
— Послушай, Рейнис, да ты совсем, как погляжу, распустился. Где твоя рабочая гордость? Куда ее дел, на тряской дороге, что ли, растерял?
— Но я такой белый, прямо младенец. Вон посмотри, какие тут все загорелые.
Каспар на это только рукой махнул, подошел к воде и стал раздеваться. Женщина под зонтиком делала вид, что читает книгу, на самом деле косилась в их сторону: ай да парень! Должно быть, спортсмен. И какое мужественное лицо! Но одет… Пугало! Второй, верно, брат его. Более хрупкий, женственный, может, в мать пошел…
Каспар нырнул в воду и поплыл на середину реки. Немного погодя он услышал позади себя плеск: его нагонял Рейнис. Какое удовольствие отдаться течению! Лишь совсем неподалеку от порогов они вылезли из воды и берегом вернулись к машине.
— Чего нам обоим тащиться в гараж! Я поставлю машину, — сказал Рейнис.
— Как хочешь, — ответил Каспар. — Тогда я пойду домой.
Солнце садилось. Лучезарная синева над рекою тускнела, листва становилась темнее, небо бездоннее. Расточая благоухающие запахи, близился вечер.
Узкая тропинка, петлявшая вдоль крутого берега, скоро привела Каспара к зеленому туннелю из столетних дубов и лип, среди которых буйно разрослись орешник с рябиной. Отсюда не было видно ни неба, ни Даугавы. Дышалось легко, и легко было подниматься в гору. Настроение у Каспара было прекрасное. Он собирался затянуть какую-нибудь песню или просто посвистеть, но, не успев сделать ни того, ни другого, застыл на месте от удивления: неподалеку пели. Да, в самом деле, кто-то пел. Ясный женский голос звучал так естественно, что сливался со старым парком, как сливались с ним легкие сумерки. Казалось, этот голос звучал здесь всегда. Стараясь не спугнуть певунью, Каспар стал осторожно продвигаться вперед. За стволами показалась серая раковина эстрады и лужайка с деревянными скамейками для зрителей. Кругом не было ни души, но песня доносилась оттуда, с эстрады. Каспар подкрался совсем близко и глянул поверх гирлянды сухих дубовых листьев, оставшейся здесь еще с праздника песни.
И он увидел девушку в легком синем платьице. Над головой она держала прозрачную розовую косынку и плавно скользила взад и вперед по дощатому настилу, не спуская глаз со скамеек. Посмотрел туда и Каспар, но там никого не было. Кому же она пела? Может, просто так? Оттого что не могла не петь? Это была песня без слов, и все же слова у нее были. Песня говорила о чем-то родном и близком, может, о далеком, в детстве виденном сне, о том, как хорошо пройтись краем поля, где ржаные колосья касаются рук и плеча, где облако цветочной пыли не спеша плывет над золотыми нивами, с каждым дуновением ветра опускаясь все ниже, все ближе к бродящим соками стеблям.
Каспар слушал, охваченный странным, неведомым чувством. А девушка пела, снова и снова повторяя все тот же мотив. Должно быть, она воображала, что перед ней огромная аудитория и множество зрителей, скрытых в сумерках, затаив дыхание, внимают песне.
Потом она замолчала. Отвесила поклон воображаемым слушателям и опустила руки с косынкой.
— Еще! Спойте еще! — крикнул Каспар, выходя из укрытия к первым рядам скамеек.
Девушка вскрикнула, закрыла лицо руками, хотела убежать в боковую дверцу, но Каспар окликнул ее:
— Подождите, не бойтесь. Не съем же я вас.
Она круто повернулась, словно принимая вызов, и, сделав несколько шагов в его сторону, остановилась, заложив руки за спину. Молодая, стройная, босоногая, черты лица тонкие, каштановые волосы ее почти касались плеч. Девушка густо покраснела — того не мог скрыть даже загар, и, почувствовав это, девушка смерила Каспара неприязненным взглядом.
— Может, еще споете? — сказал он и, сообразив, насколько глупо сейчас звучали его слова, сам покраснел.
— Как вам не стыдно! — возмутилась девушка. — Тайком подкрались и… и… Даже не знаю, как назвать…
— Совсем я не крался, — возразил Каспар. — Я был на реке и вон той тропкой возвращался домой. Я живу там… — Он кивнул в сторону леспромхоза, видневшегося вдали, за парком. — А тропа эта в такой же мере моя, как и ваша. Вдруг слышу песню… Кстати, как она называется?
— Отгадайте! — сказала она уже приветливей.
— Может, и отгадаю, только не сразу. Так вот, слышу песню. Остановился, стал слушать. Потом вы замолчали. И все.
— И больше петь не буду. Хотя бы потому, что вам не понравится, как первый раз. Верно?
Это «верно» было ниточкой для продолжения разговора, и Каспар ухватился за нее.
— А может, вы стесняетесь? Так я могу отойти подальше и спрятаться вон за тем кустом. Вы снова будете одна, как прежде.
— Не поможет, — сказала девушка, спрыгнув с эстрады, тем самым как бы говоря, что дальнейшие разговоры на эту тему бесполезны. — А вы любите музыку? — спросила она.
Каспару никто не задавал подобных вопросов, да и сам он об этом никогда не думал. Оттого немного растерялся.
— Мне очень понравилось, как вы пели, — ответил он уклончиво.
Девушка слегка кивнула. Должно быть, и ей приходилось впервые слышать такой отзыв о своем пении. Потом,
